Михаэль Шумахер – номер один - эксперт F1 Джеймс Аллен

«Мне было очень тяжело после всего случившегося в Имоле сконцентрироваться, оставаться на прежнем уровне. У меня действительно возникли серьезные проблемы. Я понимал, что, если я больше не смогу выполнять свою работу как надо, мне придется завязать с гонками. Я потерял уверенность в себе. Не знал, смогу ли я водить болид так же быстро, так же безрассудно, как раньше. Но все эти проблемы решились, когда я приехал на тесты в Сильверстоун перед Гран-при Монако.

Мне удалось настроиться, собраться с мыслями. Но я был все еще страшно подавлен гибелью Роланда и Айртона. Я всегда сравнивал себя с Айртоном, он был самым быстрым гонщиком в Формуле-1, и я больше всего хотел завоевать свой первый поул в Монте-Карло именно в борьбе с ним».

Что бы ни говорило Шумахеру его подсознание, как человек методичный, он отреагировал на трагедию в Имоле тем, что вплотную занялся проблемами безопасности. После гонки он был заметно потрясен. Михаэль сказал: «То, что случилось в этот уик-энд… я никогда не видел ничего подобного. Единственное, что я могу сказать, — мы должны извлечь из этого урок. Мы все – гонщики Формулы-1 – пришли к единому мнению, объединив усилия. У нас появилось несколько хороших идей, которые нужно обсудить с соответствующими людьми. Слабое место – голова гонщика, потому что тело защищено кузовом болида, а голова ничем не защищена и не выдержит сильного удара».

Несколько лет спустя, оглядываясь назад, Шумахер говорил о том, что события 1994 года привели к возрождению Ассоциации гонщиков Гран-при. «Я понял, насколько важна безопасность и сколько еще предстоит сделать в этом направлении. Я считаю, что люди не должны выходить за пределы собственных возможностей. Эти пределы должны быть определены, тщательно выверены. В этом я вижу свою задачу. Я обладаю определенным статусом и могу заставить выслушать себя. Я один из трех председателей Ассоциации гонщиков и сотрудник дополнительной комиссии по безопасности, которая систематически обменивается информацией с FIA. Мы уже многого добились».

Необходимость в определенных действиях стала еще острее, когда бывший партнер Шумахера по Mercedes Карл Вендлингер попал в сильнейшую аварию на практике в Монако. И вновь уязвимость головы пилота вышла на первый план: Вендлингер впал в кому вследствие серьезной травмы головы, и на этом его карьера в Формуле-1 завершилась. Ассоциация гонщиков Гран-при была реорганизована в пятницу перед Гран-при Монако; Мартин Брандл стал председателем, Шумахер с Бергером заняли должности председателей по совместительству. Пилоты целый день обсуждали ряд вопросов и задач, с которыми столкнулись. В конце заседания все тихо выскользнули из помещения, не желая разговаривать с поджидавшими их журналистами. Ники Лауду в тот день пригласили в числе других бывших гонщиков поучаствовать в заседании и поделиться своими идеями. После этого он вышел к журналистам и дал им интервью, в результате чего создалось впечатление, что он был ключевой фигурой, однако гонщики больше никогда не видели Лауду на собраниях ассоциации. Все последующие Гран-при прошли в режиме паники: на трассах сооружались временные шиканы, чтобы снизить скорость на наиболее опасных участках, в срочном порядке проводились правила по сокращению мощности двигателей и укреплению шасси.

Шумахер не присутствовал на похоронах Сенны в Бразилии. Руководство команды Benetton отсоветовало ему ехать, заявив, что это небезопасно, что в нестабильной эмоциональной атмосфере немец может спровоцировать вспышку агрессии со стороны тех, кто винит его в смерти Сенны. Но он не поехал на похороны еще и по личным причинам – боялся показать эмоции на публике.

«Я не считал, что должен кому-то что-то доказывать. У меня не было необходимости ехать на похороны и делиться своими чувствами. Эти навязанные обществом поступки не в моем стиле. Но его смерть тем не менее стала для меня ударом. Он многое для меня значил. Мы не особенно дружили, но он был моим кумиром. Я сидел дома, плакал и говорил об этом с женой и друзьями. Я не хотел показывать это на людях».

Это было очень эмоциональное время для всех – период взаимных обвинений и политического маневрирования, один из тяжелейших кризисов, который доводилось пережить спорту. Никто не понимал, что будет дальше. Семья Сенны недвусмысленно дала понять Берни Экклстоуну и Максу Мосли, что их не желают видеть на похоронах. Брат Сенны считал, что Айртон погиб по их вине – ведь они изменили Формулу-1.

Алан Прост – человек, с которым Сенна сражался дольше и жестче всех, — приехал на похороны и был раскритикован за лицемерие. Шумахер этого не сделал, и его осуждали за то, что он не отдал дань уважения. Чернили всех. «С одной стороны, я жалею, что не полетел в Бразилию, — говорит Шумахер. — Но с другой, я не из тех, кому нужно сидеть в церкви, чтобы верить. Я могу испытывать горе и не явившись на похороны».

Через два года, перед Гран-при Бразилии-1996, Михаэль вместе с Коринной приехал на могилу бразильца, которая находится под одиноким деревом на зеленом склоне холма в районе Сан-Паулу – Морумби.

«Я давно хотел сделать это, но в тишине и покое. Только для меня и для него, а не для остальных. Ненавижу, когда пускают пыль в глаза. Поэтому я не поехал на похороны и поэтому не хотел приезжать на его могилу сразу же, хотя от меня этого ждали. Мне нужно было многое переосмыслить. Я мог поехать к нему, только успокоившись, один. Именно так я хотел проститься с ним.

Я просто плакал. Вспоминал моменты, которые нас связывали, хорошие и плохие. И тогда я понял, как много он для меня значил. Он был для меня образцом для подражания, моим кумиром. Я до сих пор не могу свыкнуться с мыслью, что он ушел. Сенна был лучшим. И точка. Выступать с ним на одной трассе, бороться с ним, побеждать его – это не поддается описанию. Я по-прежнему не могу понять, почему именно он должен был погибнуть. Он, который казался таким неземным, таким непобедимым, таким неподражаемым».

Сенна действительно сыграл огромную роль в жизни Шумахера. Изучая биографию Михаэля, начинаешь понимать, что поступки бразильца находят отражение в действиях Шумахера. После столкновения с Вильневом в Хересе Михаэль признал, что «в прошлом это было обычным явлением», намекая на поведение Сенны в похожих ситуациях. Другими словами, он взвесил все за и против и решил, что бразилец на его месте поступил бы именно так и это сошло бы ему с рук. Эта своеобразная эмоциональная связь с Сенной навлекла на Шумахера неприятности. Чего ему никогда не удавалось понять – это почему Сенне позволялось безнаказанно творить такое, тогда как на него, Шумахера, обрушивалась лавина критики. Как предположил один маститый фотограф, Пол Генри Кахир, разница в том, что атака Сенны на Проста в Судзуке была красивым и пылким жестом, удивляющим своей амбициозностью, тогда как столкновения Шумахера с Хиллом в Аделаиде и с Вильневом в Хересе были скорее отчаянными действиями человека, который боится проиграть. Макс Мосли придерживается того же мнения, хотя и выражает его иначе. Как он заявляет, поступок Сенны легко оправдать тем, как Прост обошелся с бразильцем годом раньше, а Шумахер же «сделал это, чтобы выиграть чемпионат, без каких бы то ни было особых эмоциональных причин». Шумахер держался иначе, у него не было врожденной харизмы бразильца. Но Мосли совершенно точно определил редкое качество, присущее обоим гонщикам: убежденность в том, что в погоне за победой они вправе делать все, что душа пожелает.

Сабина Кем, верная соратница Шумахера, говорит следующее по поводу отношения Михаэля к Сенне: «Он всегда восхищался Сенной. Я несколько раз заговаривала с ним об этом, но все мои попытки ни к чему не привели. Он не хочет открываться. Михаэль очень ранимый парень. Несмотря на всю его уверенность в себе, он знает свои слабые места. И понимает, что если откроется, то одному Богу известно, что выйдет наружу, потому он всегда закрыт».

Похоже на правду? Без сомнений, именно поэтому Шумахер не поехал на похороны Сенны и именно поэтому держал оборону в других сложных ситуациях, когда все, что от него требовалось, — это простые слова раскаяния. Шумахер, необыкновенно дисциплинированный человек, знает о своих эмоциональных проблемах. Он не любит эту свою сторону и не хочет показывать ее публике, поэтому прячется в свой «панцирь», никому не позволяя узнать себя и понять. С годами он все чаще стал закрываться, так как устал быть цирковой обезьянкой, которая должна показывать эмоции по требованию.

Пытаясь объяснить свою точку зрения, Михаэль приводит в пример эпизод с Микой Хаккиненом на Гран-при Италии в 1999 году. Тогда финн совершил нелепую ошибку и вылетел с трассы, упустив победу, которая была ему необходима. Хаккинен нашел, как он подумал, уединенное местечко под деревьями, сел на свой шлем и начал рыдать. Гонщика засекла телекамера с вертолета, и его нервный срыв транслировался в прямом эфире на весь мир.