Черное зеркало - Юрий Волузнев

— Он у вас с собой?

— С собой, с собой! Посмотри…

Гаврилов бросил взгляд на протянутую ему бумажку:

— Да, помню. Мне Бирюков его давал… Ну и что дальше?

— А дальше, собственно, и ничего… Пришла вторая. Тоже заинтересовалась. И, как видишь, позвонила… на свою голову… И смешно, и грустно…

— Постойте, Борис Александрович! А телефон у нее имеется? Имя ее?.. Я про вторую говорю…

— Нет, Коленька. Я спросил у Димы, племянника-то моего. Нет. Вроде, говорит, Наташей назвалась, а ни телефона, ни адреса… Ведь это же не ателье… Захотел — пришел и взял свое фото, не захотел — рукой махнул…

— Борис Александрович! Дорогой! Бегом к Люлько! Тут же все это дело, которое я веду, через задницу переворачивается!..

— А где же логика? — с пасмурным выражением лица спросил Люлько, когда Николай изложил ему свою новую версию. И в то же время с неприязнью поглядывая на торжествующего Бориса Александровича. — Смысл-то какой?.. И как мы теперь узнаем, кто из них живая, а кто убитая?.. Если ее Липская и в самом деле собой подменила, то уж, наверное, понимала, что к чему. И, вероятно, разоблачения не опасается. Так что эта убитая, понимаешь ли, вроде как бы и жива… Что одна, что другая… И искать незачем…

— Надо искать!.. Фотографа поспрошать. Он же видел их обеих? — обратился Николай к Борису Александровичу. — Видел же?..

— Видеть-то видел… — с сомнением согласился тот. — Да что толку? Ни имени, ни адреса…

— Ну как же ни имени!.. А «Наташа»?..

ОТРАЖЕНИЕ ВТОРОЕ

Глава 1

В тот же самый день, когда происходило завершающее событие своеобразной эпопеи, связанной со смертью и похоронами безвременно почившей Ларисы Липской; в тот день, когда прах ее, тщательно запаянный в небольшую урночку, был, наконец, предан земле; в тот день, когда безутешный супруг ее, внезапно оказавшийся в плену необъяснимых фантасмагорических видений, много часов блуждал по городу не в силах спокойно, как все нормальные люди, вернуться домой, — в девятый день с официально зарегистрированного дня своей собственной смерти… сама Лариса Липская, с недовольным лицом, шла по Литовскому проспекту.

Моросящий дождь уже кончился, но она не замечала этого и до сих пор продолжала держать над головой раскрытый зонтик. Отгородившись от окружающего стеклами больших очков, она не обращала внимания на раздражающее мельтешение озабоченных лиц, на проносящиеся мимо автомобили, на какие-то мятущиеся в пустой суете фигуры, снующие вокруг. Лариса не спеша ступала по мокрому асфальту, осторожно обходя лужи, держась в стороне от проезжей части, не желая, чтобы какая-нибудь шальная колымага окатила ее грязными брызгами.

Она шла по проспекту и была недовольна всем.

Ее раздражал собственный внешний вид, совершенно не свойственный ей. Непривычный, какой-то вульгарный макияж. Одежда с чужого плеча, легкомысленная и не отвечающая ее строгому, изысканному вкусу. Раздражал этот старый, расхлябанный зонтик, дешевая спортивная кожаная курточка, а также джинсы и кроссовки, которых она терпеть не могла. И вызывающе яркие, медно-рыжие волосы.

Короче, Лариса Липская комплексовала. И прекрасно сознавала свое состояние.

Но как бы то ни было, какой бы степени отвращение ни вызывал нынешний стиль ее одеяния, весь этот дурацкий камуфляж был необходим ей сегодня. Она должна была вырядиться именно таким образом. Чтобы как можно более изменить свою неординарную внешность, чтобы как можно меньше подвергать себя риску, привлекая к себе внимание тех, с кем встречаться не было никакой необходимости. Хотя бы потому, что сегодня ей нужно было сделать один важный визит. И очень может быть, что в последний раз в своей жизни. Визит в собственную, довольно-таки странным образом покинутую квартиру, чтобы забрать с собой то, что, к сожалению, невозможно было взять в прошлый уход, не возбуждая лишних подозрений.

И вот, посетив наконец-то свое бывшее жилище, она возвращалась.

Она несла с собой сумочку, битком набитую драгоценностями. На ней было натянуто белье, под которым прилегало к голому телу множество серо-зеленых бумажек. И вдобавок ко всему, в большом полиэтиленовом мешке, замотанный тряпками лежал неожиданно найденный в квартире давно куда-то пропавший пистолет отца.

Можно было бы, конечно, радоваться столь успешно проведенному мероприятию, в результате которого она получила наконец желанное освобождение, возможность расправить крылья и зажить новой, ни от кого не зависящей собственной жизнью… Если бы это действительно было так на самом деле. Но…

Лариса шла и с отчаянием думала о том, что все ее старания пропали даром. Все ухищрения, изматывающая нервотрепка, паническое бегство и, наконец, оказавшееся теперь совершенно бессмысленным убийство — все это было всего лишь бесполезной тратой сил и дополнительным отягощением кармы. Убедившись в опрометчивости своего поступка, она лихорадочно искала какой-нибудь выход, чтобы срочно, каким бы то ни было образом выкарабкаться из создавшейся ситуации.

Естественно, задуманное никогда не получается на все сто. Но, даже сознавая эту извечную истину, трудно заставить себя восторгаться своей находчивостью, когда, как палки в колеса, в твой тщательно продуманный план вдруг вклиниваются всякие непредвиденные уточнения. Когда что-то не сходится. Когда даже какие-то мелкие шероховатости, ничтожные пылинки, что ли, не позволяют полностью удовлетвориться сознанием собственного превосходства над окружающими…

Да что уж теперь говорить о превосходстве!..

Лариса давно уже начала подозревать, что эти ее увлечения оккультизмом, беспечные и безрассудные заигрывания с манящим своей таинственностью и живущим по своим законам ирреальным миром добром не кончатся. Она едва коснулась этой завесы и, вдруг испугавшись, хотела было отдернуть руку, но неведомые силы заставили ее вернуться и помогли ей приподнять край этого занавеса…

Она опомнилась. И страшно перепугалась.

Потому что внезапно поняла, что ходит по краю глубочайшей пропасти, по краю обрыва, возвышающегося над преисподней. И малейшая попытка отойти от этого края, отказаться от зовущих объятий заявившего права на ее душу мира будет немедленно и безжалостно пресечена ее неизменным поводырем, ее верной наставницей…

Лариса давно уже начала подыскивать способ исчезнуть куда-нибудь, раствориться в миллионных толпах, копошащихся в непритязательной суете обывательских интересов. Притвориться одной из них и навсегда избавиться от пугающего своей неограниченной властью над ее телом и душой покровительства. Но ничего не могла придумать.

Любая ее попытка к бегству вызвала бы к действию все тайные силы, направленные на поиск взбунтовавшейся беглянки. Единственным выходом оставался один — добровольное бегство в небытие. В смерть.

Но именно этого Ларисе и не хотелось. Во-первых, по христианским заповедям это был смертный грех. А во-вторых, просто-напросто хотелось жить. Поэтому такого выхода она стремилась избежать любым способом.

Однако, что бы она ни придумывала, любая комбинация, даже самая хитроумная, при тщательном рассмотрении страдала одним недостатком. Для всех она оставалась бы живой. Да, исчезнувшей в каком-то неизвестном направлении, но живой. А это-то как раз и было плохо. Потому что живого человека в любом случае рано или поздно можно найти. А в том, что ее найдут, Лариса не сомневалась. Возможностей у них было предостаточно.

Зато никто не станет искать мертвого. Умер. Похоронили. Вот могила. Со всеми вопросами — к ней.

И поэтому, к великому сожалению, Ларисе Липской просто необходимо было умереть. И уж лучше умереть только на бумаге, в официально заверенном свидетельстве о смерти, чем на самом деле быть убитой чужими руками. Это должно было произойти со дня на день. И Лариса была убеждена в неотвратимости этой угрозы.

Но умирать не хотелось…

И тут — неожиданная удача.

Как-то летом, оказавшись на Невском проспекте, она, по своему обыкновению, неторопливо брела по тротуару, рассеянно скользя взглядом по витринам, рекламам, отмечая про себя разнообразие виньеток и украшений на фасадах окружающих зданий… Она вздрогнула от неожиданности, когда невысокий вертлявый парень с фотоаппаратом на груди начал совать ей в руку какую-то бумажку, уверяя в том, что только что сфотографировал ее и не выкупить такую фотографию, где она при всем своем великолепии даст сто очков вперед даже самой Клаудии Шифер, просто абсурдно. Лариса долго ничего не могла понять, но когда наконец поняла, то вначале просто разозлилась на назойливого парня, без разрешения сфотографировавшего ее. Потом успокоилась и, со скептическим видом взяв эту бумажку, небрежно сунула ее в сумочку.

Естественно, она и думать не хотела о том, чтобы снова специально тащиться на Невский и выкупать этот снимок. Однако через несколько дней, роясь в своей сумочке, Лариса случайно обнаружила листок, который ей всучил уличный фотограф, повертела его в руке и хотела было уже выбросить, как вдруг что-то как будто подтолкнуло ее. Ей стало интересно, как там она на фоне своего любимого города смотрится. Позвонила по указанному телефону. Съездила на Невский. Взяла фотографию. И с удовлетворением отметила про себя, что смотрится очень даже неплохо. Но что самое важное, она узнала при этом, что у нее есть двойник…