Нужен нам берег турецкий - Анатолий Спесивцев

Применённое в Стамбуле польское изобретение (так поляки подавили восстание москвичей в смутное время) – отгораживаться от врага, подпаливая его дома, оказалось очень эффективным для сбережения своих, но бесчеловечным и смертоносным для мирного населения. Поэтому зверства казаков и освобождённых из рабства христиан в прибрежных кварталах стали всего лишь малозначимой деталью. Город получил страшный удар, а вот залечивать его раны было некому. Из Стамбула началось повальное бегство населения, испуганного и не верящего, что в ближайшие годы здесь будет порядок. Бежали не только христиане и евреи, но и правоверные мусульмане. Столица вдруг неожиданно из благополучного города превратилась в очень опасное и уязвимое место.

Авангард румелийской армии подошёл к стенам Стамбула вечером того же дня, когда его покинули грабители. Направься Еэн-паша не к городу, а к Румелифенери, поставь там на берегу артиллерию, ох и кисло бы пришлось казакам выбираться из босфорской кишки. Но румелийскому бейлербею кружила голову возможность приблизиться к абсолютной власти, он спешил к Сералю. Уже в нескольких милях от города всадникам стали попадаться беженцы из него, а потом они пошли сплошным потоком, заметно замедляя продвижение к Стамбулу. Описать внятно, что случилось в столице, никто из беженцев не мог, но ужас, сквозивший из их глаз, свидетельствовал, что нечто страшное. Огромное облако дыма над городом волновало и тревожило самых храбрых и закалённых воинов. Ожесточённая артиллерийская перестрелка также не пролетела мимо ушей тимариотов, составлявших авангард армии Еэна-паши.

Настоящий шок они получили в воротах стены, ограждавшей Стамбул.

Из города несли трупы. На первый взгляд – сотни трупов. Их сваливали невдалеке друг рядом с другом. Имелись там и тела крепких мужчин, но большей частью лежали мёртвые женщины, старики, дети. Немало было и тел неопределённой половой и возрастной принадлежности. Райя, таскавшие трупы, сваливали их, как кули с зерном. Ага Амир-оглы хотел было прикрикнуть на трупоносов, но оглядев длину выложенных уже ими рядов, передумал. Ему, на полях битв, приводилось видеть и большее количество тел, к тому же много более изуродованных, но от вида этой картины у него почему-то перехватило дыхание. Столько детских и женских тел…

Приказав помощнику расположиться на короткий привал, во главе десятка всадников въехал в ворота. И обнаружил, что всё ещё страшнее и хуже. Погибших стамбульцев не вынесенных за пределы городских стен, было куда больше. Здесь, у ворот они громоздились высокими, выше пояса стоящего мужчины, валами вдоль домов. На дороге только был очищен узкий – двоим всадникам рядом с трудом проехать – проход. И ехать по такой тропинке пришлось с полёт стрелы.

"Что же с ними случилось? Резаных и колотых ран на телах не заметно. Неужели они все здесь друг друга передавили? Что же их заставило бежать сюда, на смерть?"

Ответ на один из возникших у него вопросов он получил сразу.

Увидел, что к телам, сваленным вдалеке от ворот, прибавляют новые, привезённые откуда-то из других районов Стамбула.

"Аллах милосердный! Так, значит, такое не в одном месте, может, и у других ворот подобный ужас творится?"

Расспросив командовавшего перевозкой тел янычарского агу, высокого, молодого человека с красными глазами, производившего впечатление некоторой заторможенности, отправился в Едикуле, где расположился штаб каймакана Стамбула Мусы-паши. Совсем недавно именно он был румелийским бейлербеем, и Амир-оглы знал его лично. В воротах

Амир подумал, что увидел самое ужасное в жизни, но выяснилось, что сегодняшний Стамбул по жутким картинам был неистощим.

При проезде по сгоревшим кварталам в нос ударило запахом (горелого или жареного? Аллах прости за такие слова) человеческого мяса. То там, то тут из сгоревших обломков выглядывали то рука, то нога, то ещё какая-нибудь часть человека. Обгоревшая, не только без одежды, но и без кожи, и часто слишком маленькая для взрослого. Впервые со времён сопливой молодости агу спахи затошнило от запаха трупов. К сгоревшему с жителями родному Стамбулу он готов не был.

Радости при виде офицера из румелийской армии Муса-паша не выказал. Выглядел он так же, как и большинство окружавших – вымотанным и крайне печальным. Для разговора с командиром румелийского авангарда паша отвёл его в сторонку, отослав свиту.

– Что, вы уже в городе?

– Нет, почтенный каймакам. Пока к воротам прибыла только моя сотня, но к вечеру будет вся вышедшая в поход конница, двадцать тысяч всадников.

– Зачем мне сейчас всадники? Опоздали вы. Если бы пришли вчера…

– Мы спешили, как могли, в моей сотне восемь лошадей за последние два дня загнаны. Этим сыновьям шайтана будто их Аллахом проклятый отец ворожит. Но мы за всё им ещё отомстим. Страшно отомстим! – в конце спахи невольно перешёл на шипение-восклицание. Вроде бы и голос понизил, но звучало это куда грознее крика.

– Мне из разных мест донесли, что казакам налёт на город оплатили венецианцы. Учитывая, что и султана Мурада они убили, мстить, думаю, стоит сначала им, проклятым франкам! Даже если это неправда, придётся мстить сначала им. Иначе нас не поймут.

– Венецианцы? – удивился Амир. – Неужели? Мы подумали, что стамбульские жители под таким поводом прибарахлиться решили. В последнее время дож и сенат вели себя очень тихо и без свойственной ранее им гордыни. Что это на них нашло?

– Аллах только знает. Гонец от оджака, с которым шёл султан, заверял, что покушение на него было организовано именно венецианцами.

Расскажи об этом Еэну-паше и ускорь там прибытие к городу сапёров и шедших с вами райя. Могилы здесь надо копать. Много могил, ты не представляешь, как много.

Голос паши угас к концу предложения, и ага не решился продолжить расспросы. Но каймакам вскоре опомнился и переспросил нормальным голосом: – Ты всё понял?

– Да, эффенди. Разрешите ещё вопрос?

– Задавай!

– Жив ли последний из Османов, Мустафа?

– Да, казаки не стали штурмовать гарем. Взяли штурмом внешнюю стену, выгребли обе казны, но дальше не пошли, и поджигать Сераль не стали.

– Что с Великим визирем, Таят-оглу Мехмед-пашой?

– Погиб, защищая свой дворец, вместе со всей своей семьёй. Из всех чиновников оставшихся в живых – я самый старший.

– Не знаете ли, где находится войско оджака?

– Знаю. Через день будут у анатолийской части города. Также как и вы – безнадёжно опоздали. Всё?

– Да, эффенди.

– Запомнил, кто сейчас здесь нужнее?

– Сапёры и райя с лопатами. Они поторопятся.

– Скажи Еэну, но только ему, в городе погибло, не знаю точно, но скорее всего более ста тысяч человек. Нам их быстро не похоронить. О том, чтобы хоронить до заката, как заповедовал пророк, не может быть и речи. Если не закопать тела немедленно, в городе могут начаться болезни. Торопитесь.

– Слушаюсь, эффенди.

"Море, море…"

Оставив за спиной местами весело (смотря для кого) горящий, местами уже дымящийся, а кое-где просто ограбленный Стамбул, казаки втянулись в Босфор. Началась самая трудная часть операции.

Для человека несведущего Босфор, относительно короткий, без подводных скал и мелей по фарватеру, не представляет серьёзной опасности или каких-либо особых трудностей для мореплавания. Однако не случайно все селения у входа в пролив со стороны Чёрного моря, у

Румелифенери и Анадолуфенери, построены были из обломков от кораблекрушений. Корабельные катастрофы там случались с пугающей регулярностью каждый год, нередко гибли целые эскадры, в том числе – гребных судов. Обычный в этих местах северо-восточный ветер блокировал возможность выхода в море, а скорость течения в весенние шторма достигала пяти узлов. Что для тех времён было непреодолимым препятствием.

На момент атаки Стамбула течение было относительно мирным, спокойным, колеблясь между узлом и полутора узлами. Ветер дул почти равномерно, пять-семь метров в секунду. Для выхода из пролива на север условия неблагоприятные, но преодолимые. В любом случае, оставаться в разорённом городе означало напрашиваться на какую-нибудь мучительную казнь.

Грести больше суток против ветра и сильного течения – удовольствие очень сомнительное. Гребли казаки не боялись и чёрной работой её не считали, приравнивая этот выматывающий труд к несению дежурств и прочим

"прелестям" военных тягот. Но атаманов предстоящий уход тревожил. Они знали, что за их головами будет охотиться большое количество взбешённых и не склонных к сентиментальности людей.

Чтобы облегчить себе возвращение назад, казаки и захватили лоцманов, осуществлявших проводку судов по Босфору. Их помощь должна была значительно упростить обратную дорогу, а прихваченные в аманаты семьи – обеспечить надёжность проводки. Существует и большое обратное течение в черноморскую сторону, оно направляется преимущественно по европейскому берегу и заметно от стамбульского порта до Арнавуткёя, от