Заклятие предков - Александр Прозоров

— Пусть будет, — махнул рукой Олег. — Просьба у меня к тебе, великий хан. Не подскажешь, как мне через Болгарию Волжскую проехать без заморочек? Сказывали мне, нехорошо они к путникам относятся. Особенно к русским.

— Аркан себе на шею накинь, урус, да к седлу с воином вогульским привяжи, — ответил, войдя в шатер, уже знакомый Олегу голубоглазый вогул. — Урусы, вестимо, завсегда на аркане бегать должны. Тогда и не удивится никто. Не тронет. — И воин, пригладив тяжелую золотую цепь, низко поклонился: — Приветствую тебя, великий хан. Надеюсь, сие утро одарит тебя удачей.

— И тебе хорошего дня, Уйва. — Правитель жестом пригласил гостя к столу, потом повернул голову к Олегу: — А разве не согласился ты, урус, саблю свою на верность мне поцеловать и в кочевье остаться?

— Прости, великий хан, не могу, — отрицательно покачал головой Середин. — Ты же воин, хан! Разве ты покинул бы свое кочевье, зная, что ему грозит вражий набег?! Разве не стал бы на его защиту?! Ты сам сказал, что в набег на Родину мою собираешься. Стало быть, и место мое там, на родных рубежах.

— Ох, урус, жалко тебя отпускать… — Ильтишу протянул руку к кувшину, покачал в руке, налил понемногу кумыса себе и Олегу, отпил. — Жалко, но слова ты молвишь правильные. Грешно ратному человеку земли отчие на поругание бросить. Ладно, ступай. Однако же помни: сойдемся в сече — пощады тебе не подарю. Рубить стану нещадно.

— Благодарю тебя, мудрый Ильтишу, — с облегчением прижал руку к груди Середин. — Но только как мне через болгарские рубежи без препон пробраться?

— Как они разберут, урус ты али нет, коли сам хвастать не станешь? — пожал плечами хан. — Халат заместо налатника своего купи, сбрую медью укрась. Бунчук я тебе свой дам. Моим воином назовешься.

— Как ты можешь, великий хан! — не вытерпел Уйва. — Как можешь ты доверить свой бунчук этому драному бродяге?! Он опозорит честь твоего и моего рода! Куда ему с медвежьей харей под твоим бунчуком ходить!

— Да, — хмыкнул хан, — это верно. Ты, урус, воистину оброс, как медведь лесной. Лезет шерсть, что трава на кочке, а тебе все едино. Издалека видать — не вогул. Мы издавна к красоте тянемся, абы как ничего не пускаем.

— В яме колодезной его место, а не в седле под бунчуком, — буркнул голубоглазый вотяк. — Зверю лесному на цепи сидеть положено, а не за ханским столом.

— Да, поймут немедля, — кивнул правитель. — Уйва, дай мне твой нож.

Вогул, поклонившись, выдернул из ножен свой короткий клинок, протянул хану. Ильтишу, чуть задрав рукав рубахи, провел лезвием по коже, сдул срезанные волосинки.

— Ладно отточен, — кивнул хан. — Теперича, Уйва, возьми его в свои умелые руки и сбрей урусу бороду там, где она его с медведем схожим делает. Пусть у него усы и борода впредь от моих неотличимы станут.

— Я?! — взвинтился вогул.

— Ты, — кивнул Ильтишу, не обращая внимания на уже клокочущую ярость своего соратника. — И запомни, Уйва. Пока урус гость, пока он в моем шатре, в моем кочевье — ни единой капли крови он пролить не должен. Иначе за каждую его каплю я крови много пролью. Позор на свой род навлекать не желаю. Гостям у меня в юрте опасаться нечего. Начинай, Уйва, мы ждем.

От еле сдерживаемого гнева у голубоглазого вотяка затрепетали крылья носа, но он подчинился — взял нож, подошел к Олегу. Острое лезвие заскребло по коже возле кадыка. Ведун невольно сглотнул. От идеи хана он был в еще меньшем восторге, чем проклятый голубоглазый русофоб. Ощущать на глотке холодную сталь, знать, что держит ее в руках ненавидящий тебя человек — удовольствие куда ниже среднего. Но и против воли вогульского правителя не попрешь: здесь от его капризов зависит все и вся.

Наконец Уйва отступил, вытер нож о штанину, вогнал обратно в ножны. Олег, морщась от неприятного жжения на шее и лице, выдернул саблю, поднес клинок к глазам, вглядываясь в отражение на полированной стали. Тонкие усики, идущие над верхней губой и от уголков рта спускающиеся вниз, до самого подбородка; маленькая темная бородка на впадинке подо ртом. Теперь он и вправду походил не на русского или варяжского ратника с окладистой бородой, а на урожденного араба с изящными чертами лица.

— Эй, тощая! — окликнул русскую невольницу хан. — Чего таращишься? Беги, снега хозяину принеси.

Ильтишу взял кувшин, вытряхнул остатки кумыса Олегу в пиалу, жестом предложил тому протереть лицо. Середин послушался, и зуд вроде как стал меньше.

— А теперь ступай к табуну. — повернулся правитель к своему воину, — и вели привести уругских коней.

— Я? — снова вспыхнул Уйва.

— Ты, ты, — кивнул хан, вглядываясь вогулу в лицо. Тот немного поколебался, после чего сложился в низком поклоне и выбежал из шатра. Снаружи донесся сдавленный вскрик. Видимо, кто-то из невольников попался голубоглазому под горячую руку.

Вошла девица, принесла в сомкнутых ладонях кучу рыхлого чистого снега. Олег торопливо запустил в него руки, растер по лицу:

— Ой, хорошо!

— В этой жизни много хорошего, — улыбнулся хан. — Иногда даже не замечаешь, как близко подступает к тебе счастье и как легко ты уносишься от него прочь. Коли в сечу выйти решишься, урус, бунчук мой рядом с юртой своей поставь. Глядишь, в гости заеду.

— Благодарю тебя, великий хан, — поклонился Олег, после чего выгреб из рук невольницы остатки снега.

— Как невольники коней приведут, ты поезжай, урус. Пусть твоя дорога будет ровной и чистой. А я ныне на Каму отправляюсь. Скачки у нас там с родами юргинскими, праздник. Но тебе, я вижу, недосуг.

Ильтишу небрежно отмахнулся и вышел на улицу.

Вздохнув, Олег задумчиво отер влажное лицо, глядя на стоящую перед ним невольницу. Сейчас, без драной шкуры на голове и обмоток на ногах, она выглядела поприличнее, чем накануне вечером… Но не намного. Девка пахла, как это принято называть в приличном обществе, «хорошо выдержанным сыром». Волосы сальные, слипшиеся, сарафан и рубашка посерели от въевшейся грязи — одежда, небось, больше года нестиранная. К тому же, если он не хочет двигаться со скоростью пешехода — для подаренной рабыни нужен конь, упряжь. Еще и кормить ее, заразу, теперь придется. А пользы… Ну, какая может быть от бабы в походе польза? Даже не попользуешь — чай, не лето на дворе, на полянке не разденешься, на пляже не покувыркаешься, в реке не умоешься.

Похоже, мысли ведуна достаточно ясно пропечатались на его лице: рабыня медленно опустилась на колени, подползла ближе, обняла его за ноги:

— Не убивай меня, мой господин… Я буду послушной… Я буду ласковой…

— Отойди, — дернул ногами, освобождаясь, Олег. — Звать тебя как?

— Заряной зовут, — только крепче вцепилась невольница. — Ряной.

— Откуда ты?

— Из Гороховца, суздальского, на Клязьме.

— Встань! Дорогу к нему знаешь?

— Помню, — всхлипнула девка. — Помню, как гнали…

— Встань, мешаешься! — повысил голос ведун, и Заряна наконец-то разомкнула руки.

Олег вздохнул, подошел к Мимиру, который растаскивал ковры по шатру так, чтобы они лежали более или менее равномерно, закрывая настеленную понизу кошму.

— Слышь, старик, дело есть, — негромко окликнул невольника Середин. — Ты тут вроде как при хозяйстве, да?

— Есть немного, — выпрямился тот.

— Прибарахлиться мне нужно, — еще тише сказал Олег. — Девку эту одеть для дороги. На ноги там чего-нибудь, на плечи. Ну, чтобы не замерзла в пути. Себе халат хочу ханский. Какой попроще. Ну, и седло с уздечкой нужны. Ее ведь сажать куда-то нужно.

Старик покосился на навострившую уши Заряну, пожал плечами:

— Полгривны давай — все найду.

— Да ты чего, старый, одурел? — поразился Олег. — Да за такие деньги можно коня со всей упряжью и рабыней одетой купить!

— Дык, покупай. — Мимир наклонился, деловито дернул за углы ковер, на котором стоял ведун. — Город рядом, лавок много.

— Некогда мне, старик. Тороплюсь. Сейчас коней приведут.

— А коли спешишь, — невозмутимо ответил раб, — полгривны отсыпай. Меньше не возьму.

— Вот… Электрическая сила!

Насчет коня в полном снаряжении и рабыней Олег, конечно, загнул — но коня и упряжь было можно купить совершенно точно. С другой стороны — поход в город по разным лавкам времени займет целый день. Да еще за вход заплати, за рабыню, за коней…

— Я тебе дам золотой, персидский, — предложил ведун.

— Три, — потребовал раб.

— Три золотых — это уже больше полугривны серебром, — возмутился Олег. — Ты поумерь аппетиты-то!

— А два золотых — меньше, — возразил Мимир.

— От скидку и сделай! — потребовал ведун. — А то сейчас у хана даром попрошу, так вообще ничего не получишь.

— Ускакал ужо хан-то, — гнусно захихикал невольник.

— А за тебя он сколько попросит? — не выдержал Середин и положил руку на рукоять сабли.