Хутор Гилье. Майса Юнс - Юнас Ли

«Я должна сообщить тебе еще ряд моих опасений, уже по другому вопросу, и боюсь, что ты сочтешь мое рождественское письмо чересчур печальным.

Речь идет о дорогом Йёргене, которому так трудно дается учение в гимназии. Можно только удивляться, что он сумел до сих пор удержаться в классе, и этим мы всецело обязаны студенту Грипу, который упорно и совершенно безвозмездно — он и слышать не хочет ни о какой плате — занимается с ним, помогая ему одолеть немецкую грамматику и латынь — эти страшные камни преткновения для мальчика.

И если я решила сообщить тебе мнение Грипа относительно Йергена, то исключительно потому, что полностью доверяю основательности его суждений. Грип говорит, что Йёрген ничуть не глупее других детей, совсем наоборот! Но только у него нет никакой склонности к абстрактному мышлению, а без этого науки не даются. Зато во всех практических делах Йёрген проявляет большие способности, смекалку и трезвый ум. Он ловок и находчив и, по мнению Грипа, мог бы стать великолепным ремесленником или даже механиком и достигнуть в этой области многого. Но если оставить мальчика в гимназии, то кроме огорчений, тяжелого труда и в высшей степени посредственных результатов ждать от него ничего не приходится, и это еще в лучшем случае, допустив, что мальчишке все же удастся кое-как, пусть ценой чудовищных мук, сдать экзамены.

Хотя я и не могу всецело согласиться со студентом Грипом, который, как мне кажется, высказывает по этому вопросу еще не вполне зрелые и несколько экстравагантые мысли, но все же скажу тебе, что Грип настоятельно советует послать Йёргена на учение в Англию или даже в Соединенные Штаты Америки, потому что только в этих странах ремесленник может занять достойное место в обществе.

И все же я думаю, что его соображения заслуживают того, чтоб их серьезно обсудить.

Я часто спрашиваю себя, не сохранила ли я, несмотря на свой преклонный возраст, чересчур юную душу. Не знаю, в чем тут дело, результат ли это своеобразного развития моей натуры или в данном случае я просто попала под влияние, но так или иначе мысли, которые исходят от молодежи, всегда производят на меня какое-то освежающее впечатление и укрепляют во мне светлый взгляд на будущее. Я все же никогда не смогу примириться с тем, будто естественно считать, что с возрастом идеалы срабатываются, как любой инструмент, или обязательно терпят крушение.

И когда я вижу, что так называемые трезвые люди выносят столь суровый приговор молодому человеку вроде Грипа — и, насколько я понимаю, вовсе не из-за самих его новых идей относительно воспитания, а из-за того, что он самоотверженно предан этим идеям и хочет добиться их практического осуществления, — то я не могу не выразить ему своей полной симпатии и уважения.

Теперь Грип отказался от изучения юриспруденции и всецело углубился в филологию, ибо, как он говорит, у нас в стране не может быть никакой деятельности без соответствующей „вывески“, и он теперь хочет попытаться обзавестись красивой золоченой вывеской в виде отлично сданного экзамена, для того чтобы с его помощью обрести твердую почву под ногами. Он хочет стать чем-то вроде карликовой березки, выросшей на скале, которая устоит, даже если на нее обрушится лавина, — так, во всяком случае, он выражается.

Если знать, сколь усердно он занимается, вынужденный при этом каждый день бегать по частным урокам, чтобы заработать себе на хлеб, то невозможно не восхищаться его удивительным мужеством и — тут, правда, кажется, никто не разделяет моего мнения — не пожелать ему от всего сердца успеха».

Мать сидела с письмом на коленях и думала, думала.

Потом она отрезала от него ту страницу, где речь шла о Йёргене. Было бы полезно при случае показать ее Йегеру. В простоте душевной она еще не знала, как ко всему этому надо отнестись.

Зима была в разгаре, и все кругом было белым-бело, все — от оконных стекол и деревьев в саду до вздымающихся к небу гор. Да, на чем бы ни остановился глаз, он видел только белый цвет — белыми были и вершины, и небо, которое, подобно замерзшему стеклу, огромным матовым куполом замыкало пейзаж.

Капитан нашел, что в комнате холодно. Он отвлекся от своих занятий, принялся искать, откуда дует, и стал сам законопачивать все щели паклей и заклеивать их длинными полосками бумаги. Работать уже не хотелось, и он без шапки, в одном парике, выбежал на двор, чтобы поболтать с людьми в конюшне и на гумне, где в это время молотили.

Теперь ведь их осталось только трое — он, мать и Теа. Никому не понять, чем была для него Тинка!

В конце концов он погрузился в размышления о том, расставить ли ему лисьи капканы или устроить западни для волков и рысей.

Сто раз на день советовался он по этому поводу с матерью, хотя с тем же успехом мог бы спрашивать у нее, как достать луну с неба.

— Да, да, Йегер, сделай так, как ты говоришь.

— Но ты-то как считаешь, стоит ли?.. Стоит ли тратиться на лисьи капканы, я ведь вот что спрашиваю…

— Ну, если ты сумеешь поймать хоть несколько штук, то…

— Да, если…

— Лисий мех высоко ценится.

— А может быть, лучше разложить отравленное мясо для рысей и волков?

— А это не будет дороже?

— Да, но мех? Может быть, я все же поймаю несколько штук. Все дело в этом…

И он в глубокой задумчивости выходил из комнаты, чтобы через несколько минут снова появиться из другой двери и снова спрашивать ее совета.

Мать инстинктивно чувствовала, что объектом его охоты в первую очередь являются не рыси и не лисы, а она сама и что если она по слабости душевной выскажет ему свое окончательное мнение, то в дальнейшем он не преминет возложить на нее всю ответственность в случае неудачной охоты.

Он как раз снова принялся обсуждать с ней все достоинства и недостатки различных способов ловли зверей, как вдруг, к своему удивлению, они заметили, что у крыльца остановились сани фогта.

Капитан поспешил к двери, рванул ее. Она распахнулась со скрипом — морозы стояли лютые.

— Входи скорее, фогт, милости просим!

Из-за его волчьей дохи выглядывала Тинка в меховой шубе.

— Покорнейший слуга, дорогой тесть и друг!

Он направляется по делам в дальние горные хутора и поэтому просит, чтобы они приютили Тинку на два-три дня до его возвращения. Уж он постарается как можно скорее затребовать ее обратно. И еще он хотел попросить тестя одолжить ему одноместные сани. Ему необходимо еще сегодня попасть высоко в горы!

Турбьёрг и Теа стаскивали с Тинки толстые грубошерстные носки, а Марит не могла удержаться, чтобы не поглядеть в щелочку на приехавших гостей.

— Во всяком случае, тебе надо хоть наскоро перекусить и выпить стакан чая с ромом. Все равно уйдет время на то, чтобы перепрячь лошадь в другие сани и дать ей хоть немного отдохнуть.

Фогту нельзя терять ни минуты, но в этом доме, как он выразился, так приветливо светит солнце семейной жизни, что он не в силах не задержаться здесь хоть на полчасика, но точно по часам — полчаса, не больше.

Он попытался было скинуть с себя шубу, но, не преуспев в этом, подошел к Тинке и сказал:

— Ты так хорошо завязала узел на моем шелковом шарфе, что мне его не развязать… Спасибо, Тинка… Балует она меня… Да ты сам знаешь, какая она, капитан!

Уже позже, сидя перед наспех собранной закуской, он сказал с улыбкой, обращаясь к тестю и теще:

— Вы сами видите, насколько она мне стала необходима. — И потребовал, чтобы Тинка собственноручно налила ему рому в чай.

Когда молодая жена, заботливо закутав шею фогта шарфом, проводила его до саней и он наконец уехал, ее чай уже успел совсем остыть. Она к нему так и не прикоснулась.

Но тут мать принесла новую чашку горячего чая, и Тинка смогла спокойно сесть и насладиться возвращением домой.

«Он такой добрый, — думала мать, — он, наверное, заметил, что Тинка скучает по дому».

— Фогт очень к тебе внимателен, Тинка. Как мило с его стороны, что он так скоро дал тебе возможность приехать домой, — сказала мать.

— Великолепный человек! Таких, как он, поискать надо! — воскликнул капитан своим низким басом. — Ведь он тебя, Тинка, просто на руках носит.

— Да, он делает все, что может… На той неделе к нам приедет йомфру Брун, чтобы переделать мне атласное платье. Оно только раз надевалось… Гюльке хочет, чтобы я была нарядная, — сказала Тинка.

Она говорила тихим голосом, без всякого выражения, и матери трудно было понять, что она этим хочет сказать.

— Да, он просто из кожи вон для тебя лезет, не знает, что и придумать тебе в угоду.

Решение фогта привезти Тинку домой было продиктовано не только стремлением удовлетворить ее желание повидать родителей, но и мыслью о молодых людях Буххольце и Хурне, которые в последнее время что-то зачастили к ним. С тех пор как в доме фогта появилась молодая, привлекательная хозяйка, они охотно его посещали и приятно проводили там время.