Не позже полуночи - Дафна дю Морье

С тяжелым сердцем она выбрала для дочки пансион поприличнее — не слишком далеко, всего милях в тридцати от дома. Туда можно было доехать за полтора часа пригородным автобусом. Школа произвела на нее хорошее впечатление: дети присмотрены, довольны, начальница немолодая, симпатичная, и вообще этот пансион рекламировался в проспекте как «школа, которая станет для детей вторым домом».

В первый день учебного года миссис Эллис отвезла туда Сьюзен и уехала в полном расстройстве, но всю первую неделю она созванивалась с директрисой и пришла к выводу, что Сьюзен вполне спокойно и без происшествий приспособилась к новой обстановке.

Когда у миссис Эллис умер муж, она ждала, что Сьюзен попросится домой и станет посещать обычную школу, но, к ее немалому удивлению и разочарованию, Сьюзен ничуть не обрадовалась этой идее, а, наоборот, расплакалась.

— Мне тут нравится! — заявила она. — У нас всегда весело, у меня тут подруги.

— И в другой школе появятся подруги, — уговаривала ее мать, — а потом, подумай только, все вечера мы будем проводить вместе.

— Да-а, — протянула Сьюзен с сомнением, — а что мы будем делать?

Миссис Эллис немного обиделась, но не подала виду.

— Ну что ж, может быть, ты и права, — сказала она. — Тебе тут хорошо, ты всем довольна… А на каникулы ты в любом случае будешь приезжать домой.

Школьные каникулы… Они были как островки цветного бисера на сером полотне, натянутом на пяльцы. Время каникул всегда особо отмечалось в еженедельнике у миссис Эллис, а промежутки между ними складывались в безликий, однообразный фон.

Как тоскливо тянулся февраль — такой долгий, хотя в нем было только двадцать восемь дней, как бесконечно длился март — его не скрашивали ни чашечки кофе в «Уюте», ни регулярный обмен книг в библиотеке, ни развлечения в виде походов в ближайшее кино или даже в театр в центре Лондона, куда она выбиралась иногда на дневное представление — кутить так кутить! — с какой-нибудь знакомой.

А потом наступал апрель: он начинал свое победное шествие по календарю, и путь его был усыпан цветами. Вот уже и пасха, под окном распустились нарциссы, и Сьюзен, разрумянившаяся от весеннего воздуха, кидается к ней на шею; и к чаю мед и горячие пышки, которые Грейс испекла специально для Сьюзен («Смотри-ка, да ты опять выросла!»), и теперь они выходят гулять вдвоем, и кругом солнечно и весело, потому что впереди бежит вприпрыжку дочка.

Май обычно проходил незаметно; июнь был тоже приятный месяц — окна уже можно было открывать настежь, в палисаднике зацветал львиный зев; жизнь текла спокойно, неторопливо. А еще в июне устраивали родительский день, в школе по этому случаю готовился спектакль, и хотя Сьюзен досталась роль без слов — она изображала одну из фей, — но играла она великолепно, глаза у нее блестели, и была она, конечно, лучше всех.

Июль был особенно мучителен, тянулся еле-еле — до заветного двадцать четвертого числа, когда наступали долгожданные каникулы, — и после этого, до конца сентября, недели и дни неслись непрерывным праздничным потоком. Сьюзен у моря… Сьюзен на ферме… Сьюзен в Дартмуре…[44] Сьюзен просто дома — смотрит в окно, лижет мороженое из вафельной трубочки…

— Для своего возраста она неплохо плавает, — это миссис Эллис говорит небрежным тоном случайным соседям по пляжу. — И так любит купаться — из воды ее просто не вытащить, даже когда прохладно.

Исцарапанные голые ноги в сандалиях, все летние платьица безнадежно коротки; выгоревшая соломенная шляпа на полу. Страшно подумать, что скоро октябрь… Но, конечно, и домашних дел всегда достаточно. Лучше забыть про ноябрь, осенние дожди, туманы, белой пеленой встающие над парком. Задернуть шторы, поворошить в камине кочергой, заняться чем-нибудь… Перелистать еженедельный «Спутник домоводства», посмотреть, что нового в разделе детской моды. Есть кое-что интересное. Только не розовое, а вот это — зеленое, с присобранным верхом, с широким поясом. Сьюзен очень пойдет — как раз то, что нужно для детских праздников во время рождественских каникул. Декабрь… Рождество…

Самое счастливое время — что может быть лучше Рождества? Что может сравниться с мирными радостями домашнего очага? Стоило миссис Эллис увидеть выставленные на улицу перед цветочным магазином крошечные елочки, а в витрине овощной лавки ярко-желтые коробки с финиками, сердце у нее начинало радостно биться. Еще три недели — и Сьюзен отпустят на каникулы. И в доме зазвучит ее смех, ее беззаботный щебет. А у миссис Эллис молчаливая конспирация с Грейс: таинственные кивки, только им понятные улыбки. Шелест бумаги — это украдкой, по секрету от Сьюзен, заворачиваются подарки…

Столько приготовлений, столько радостных ожиданий — и все кончается в один день, словно лопается надутый к празднику шарик. Обертка рвется, летит на пол — скорей, скорей, что там внутри? Все раскидывается как попало — хлопушки с сюрпризами, цветные ленточки, даже сами подарки, которые выбирались так любовно, так тщательно. Но все равно усилия потрачены не зря: какая радость для ребенка! Миссис Эллис долго смотрит на Сьюзен, которая сладко спит в обнимку с новой куклой, потом гасит в детской свет и еле-еле добирается до собственной постели — так она устала, так вымоталась за день. На ее ночном столике красуется подарок от Сьюзен — стеганый колпачок, которым накрывают вареное яйцо, чтоб не остыло. Миссис Эллис не ест вареных яиц, но от дочкиного рукоделья в восторге — прострочено, конечно, неумело, зато вышитая курочка просто прелесть, а глазик, глазик какой, правда, Грейс?

Лихорадочный темп новогодних дней. Цирк, пантомима. Миссис Эллис смотрит на Сьюзен, а не на артистов.

— Вы бы видели, как она хохотала, когда морской лев затрубил в трубу! Удивительно, как этот ребенок от всего умеет получать удовольствие!

Детские праздники… Конечно, Сьюзен красивее всех, она сразу выделяется в толпе. Как идет ей зеленое платьице! Золотистые волосы, голубые глаза… Другие дети по сравнению с ней все какие-то неуклюжие, большеротые.

— Когда мы прощались, она так вежливо сказала хозяйке: «Большое спасибо, мне у вас очень понравилось!» Никому из детей и в голову не пришло сказать что-нибудь в этом духе! А когда играли в музыкальные стулья,[45] она была самая проворная, угадывала раньше всех.

Были, конечно, и тяжелые моменты. Беспокойная ночь, нездоровый румянец на щеках, воспаленное горло, температура под сорок… Телефонная трубка дрожит в руке. Мягкий, успокаивающий голос доктора, его уверенные шаги на лестнице — опытный, надежный человек… «На всякий случай возьмем мазок». Мазок? Что же это — дифтерит, скарлатина?.. И она уже видит, как девочку, закутанную в одеяло, несут вниз… У дверей карета «скорой помощи»… больница…

Слава богу, оказалась просто ангина. Рыхлые миндалины. Обычное явление в это время года, все дети кругом болеют. Слишком много праздников подряд. Надо сделать перерыв, выдержите ее несколько дней в постели. И полный покой. Хорошо, доктор, разумеется.

Какое облегчение после долгих часов мучительной тревоги! Выхаживать Сьюзен, безотлучно сидеть у ее постели, читать ей подряд все сказки из детского альманаха, одна скучнее и банальнее другой: «И вот, дети, так Никки-лежебока потерял свой клад и остался ни с чем — и поделом ему, лентяю!»

«Все проходит, — размышляла миссис Эллис, — и радости, и боль, и счастье, и невзгоды; кому-то моя жизнь может показаться скучной, монотонной — в ней и правда не происходит ничего необычного, — однако я довольна этой жизнью и благодарна, что живу спокойно; и наверно, я отчасти виновата перед бедным Вилфридом, я сама это сознаю — видит бог, он был нелегкий человек, по счастью, Сьюзен не в него, — но я могу утешаться тем, что создала для дочери настоящий, полноценный дом». И сегодня — первого числа — миссис Эллис с особым удовлетворением обвела взглядом знакомую до последних мелочей обстановку гостиной: старательно, по крохам собранную мебель, картины на стенах, украшения и статуэтки на камине — все, что скопилось вокруг нее за десять лет ее замужней жизни, что составляло ее дом и что была в немалой степени она сама.

Диван и два кресла — часть стильного гарнитура — уже не новые, но прочные, удобные. Пуфик у камина — она перетянула его собственноручно. Каминные щипцы — начищены не так, как следует, надо сделать замечание Грейс. Портрет покойного Вилфрида в темноватом простенке за книжной полкой — выражение, как всегда, несколько унылое, но с виду вполне джентльмен. И не только с виду, конечно, мысленно поправилась она. Над камином — натюрморт с цветами: смотрится очень эффектно; на каминной полке, по обе стороны от часов, две стаффордширские статуэтки[46] — кавалер и дама; зелень на картине так красиво гармонирует с зеленым кафтаном кавалера.