Форсирование романа-реки - Дубравка Угрешич

Полячка-критик спокойно сидела рядом с Сапожниковым, не обращая на него внимания. Она протирала носовым платком очки, которые у нее упали в какой-то крем. Виктор Сапожников подумал, что неплохо бы к холодцу взять белого вина, собрался встать, но в этот момент кусочек холодца, соскользнув с его тарелки, шмякнулся на колено критика-польки. Застыв, они несколько мгновений смотрели на дрожащий кусочек, напоминавший улитку странной формы, а потом Сапожников, очнувшись, нацелился на него вилкой. Но полячка глянула на него так, что он испуганно отдернул руку.

– Что вы делаете, любезный, вы что, пьяны?! – воскликнула полячка и с отвращением стряхнула холодец на пол.

– Извините, – сказал Сапожников и покраснел.

– Nie szkodzi, – ответила Малгожата Ушко, делая вид, что ничего не произошло, и, не обращая больше внимания на Сапожникова, продолжила протирать очки.

Это еще больше смутило Сапожникова, он встал, зачем-то щелкнул каблуками и направился со своей тарелкой к столу, умудрившись при этом пихнуть локтем датчанку, стоявшую рядом с ирландцем.

– Tfu, cort! – пробормотал Сапожников и осторожно проследовал к столу маркиза.

– Сначала расскажи, как ты смогла заманить его в номер, – сказал ирландец Томас Килли, протягивая Сесилии Стерексен бокал белого вина.

– Мы немного выпили внизу, в баре отеля. Я делала вид, что меня интересует его мнение о женской литературе, – оживленно начала рассказывать датчанка, нервно отпивая маленькими глотками вино. – Он говорил, что женская литература – это кухонная литература, потом что-то о клиторической манере писать, ну ты и сам знаешь, типичный мужской шовинистский бред.

– Это понятно, но как ты его заманила в комнату? – сгорал от любопытства ирландец.

– Очень просто. Я предложила ему решить теоретический вопрос о фаллической и клиторической литературе в постели…

– И он согласился?! – изумился ирландец.

– А ты как думаешь?! – сказала почти обиженно датчанка.

– Прости, – смутился ирландец.

– У себя в номере я предложила ему разминку в стиле садо-мазо, аргументируя такой выбор тем, что на самом деле он страдает страхом перед женщинами. Я объяснила, что его негативное и критическое отношение к женщинам-писателям можно интерпретировать как широко известный и описанный во всех учебниках пример сублимации эксгибиционистско-мазохистского синдрома. То, что он постоянно бросает женщинам вызов и оскорбляет их, – это не что иное, как выражение подсознательного желания мазохиста подвергнуться насилию со стороны этих самых женщин.

– Страшно интересно! Неужели ты в этом так здорово разбираешься?

– Да ни хрена я не разбираюсь! Просто мне надо было, чтобы этот тип разделся и согласился на то, что я его привяжу.

– Он здоровенный, я его видел… Ну и как же ты его привязала?

– Простынями. А вязать морские узлы меня научил Пер.

– Понятно, а другие участницы?

– Как только он был привязан, я их позвала. Они ждали моего сигнала.

– А кто они такие?

– Здешние писательницы Дуня и Таня. Чудесные женщины!

– Ну теперь рассказывай, что вы с ним делали? – сгорая от нетерпения, спросил ирландец и снова подлил вина себе и Сесилии.

– Сначала мы посовещались, как его мучить. Таня предложила ритуальные женские пытки с помощью кухонных инструментов: мясорубки…

– Электрической? – ужаснулся ирландец.

– Нет, обычной, – серьезно ответила датчанка. – Потом терка, молоток для отбивания мяса, миксер и так далее. Когда мы упомянули мясорубку, тип потерял сознание…

– Я его понимаю! – не смог сдержаться ирландец.

– Я предложила просто изнасиловать его, но с такой же жестокостью, как это делают мужчины с женщинами. А тут Тане пришла в голову более плодотворная идея – морально унизить его. Она сказала, что это соответствует средиземноморскому духу и литературной традиции. Важно превратить человека в шута.

– И как вам это удалось? – с живым любопытством спросил ирландец.

– Таня сбегала в ближайший магазин и купила банку столярного клея. Мы облили его клеем, распороли подушки и обсыпали перьями.

– Изумительно! Традиционное посрамление.

– Еще Таня купила большой детский резиновый шарик. Мы его надули и ниткой привязали к пенису. После этого ушли, оставив дверь открытой… Через несколько минут я сообщила портье, что в моей комнате находится какой-то маньяк.

– Ты просто гений! – восторженно сказал Томас Килли и тут же хитро прищурился. – А ты не выдумываешь?

Датчанка нахмурилась и молча выпила вино.

– Слушай, можно тебя кое о чем попросить? – нерешительно сказал ирландец.

– О чем?

– Я бы использовал этот эпизод в своем романе, если ты не против…

– Пожалуйста. А что за роман?

– Женский. О женщинах. Называется «It's Me, Molly Bloom».

Датчанка помрачнела и замолчала. Ее отсутствующий взгляд скользнул с лица ирландца в зал и на мгновение остановился на толстой сигаре в зубах Жан-Поля Флогю…

Перед господином Флогю, влюбленно глядя ему в лицо, стоял старичок с пенсне на носу.

– Боже, Боже… Mon dieu! – качал головой старичок. – Приветствую вас! Felicitations! Это действительно великий день. C'est un grand jour!

Господин Флогю равнодушно смотрел на странного старичка. Он попыхивал толстой сигарой и совершенно очевидно искал способ от него отделаться. Заметив Пршу, он махнул рукой и хотел было направиться к нему, но старичок крепко ухватил его за рукав.

– Подождите, attendez, s'il vous plaît! – умоляющим голосом сказал старичок. – Позвольте мне отгадать… Élise de Schlésinger?

– Я весьма сожалею, месье, но мне нужно… – попытался спастись господин Флогю, но старичок прервал его…

– Нет, это глупо… C'est une bêtise! Подождите, минуточку… Вы себе не представляете, что для меня значит эта встреча! Ваш прадед – величайший в мире писатель! Он выше Шекспира! И я удостоился невероятного счастья стоять перед отпрыском этого затворника из Croisset, этого мученика искусства, c'est un martyr de l'art, этого гения и раба, ce gйnie et esclave, для которого искусство было превыше всего, который ради искусства пожертвовал всем. И личным счастьем, и карьерой, и успехом, и жизнью!

– Но я вовсе не внук ему, – холодно прервал старика Жан-Поль Флогю.

– Как?! Он не ваш прадед?!

– Caroline Comanville. Она была моей бабушкой, – сказал Жан-Поль.

– Caroline! Grandmure?! Incroyable! Племянник! Mon dieu, самый настоящий племянник…

Жан-Поль кивнул и опять попытался уйти, но старик снова схватил его за рукав.

– А фамилия? Почему Флогю?

– Псевдоним. Флобер Гюстав… Флогю… Но никому ни слова! – заговорщически сказал Жан-Поль и, широко улыбаясь, направился навстречу Прше.

– Sans un mot а personne, – шепнул старик и растерянно огляделся вокруг. Возле столика с Эмминой пирамидой из слив стояла на редкость высокая молодая женщина с несчастным выражением лица, она рассеянно держала в руке темно-синюю сливу. Приблизившись к ней, старый профессор заметил, что глаза ее точно такого же темно-синего цвета. Он тоже взял сливу, осторожно, чтобы не испортить пирамиду, посмотрел на женщину со старческим сочувствием и тихо сказал:

– Вы знаете, что произошло много лет назад в этот день?

– Нет, – сказала женщина.

– В этот день умер великий французский писатель Гюстав Флобер! – сказал старик торжественно.

– Не знала, – сказала Эна Звонко, думая о чем-то своем, и осторожно надкусила сливу.

3

Широко распахнув дверь, Прша энергично шагнул в помещение временного секретариата Загребской встречи. Франка сидела за столом и внимательно изучала маленького Амура в шоколадных качелях, которого специально для нее отломил от свадебного торта Эммы Бовари прозаик Мраз. Увидев Пршу, Франка быстро накрыла Амура салфеткой и отодвинула в сторону.

– Видел, видел, я все видел… – сказал Прша, перевел дух и сел. – Слава Богу, дело идет к концу! – добавил он, обращаясь главным образом к самому себе, и забарабанил пальцами по столу. Пусть поскорее отправляются по домам и там занимаются чем им угодно. Сначала глупый испанец, который не нашел ничего лучше, чем плескаться в бассейне, потом сумасшедший чех, который получил от нас суточные, наворотил глупостей и смылся домой, даже не прочитав своего доклада, потом взбесившиеся женщины… И если бы не француз, который великолепным жестом поставил точку над «i», все дело закончилось бы довольно бледно…

– Вы не посмотрите список гостей, который я сегодня напечатала? – сказала Франка, протягивая Прше лист бумаги. Прша перебросил ногу на ногу и взглядом пробежал список. Франка потрудилась на славу, она отделила писателей от переводчиков и даже добавила сведения об опубликованных книгах.

Сильвио БЕНУССИ (Падуя, Италия), литературный критик. Книги: «Storia délia letteratura italiana contemporanea», «La critica letteraria contemporanea».

Ян ЗДРЖАЗИЛ (Прага, ЧССР), поэт. Книги: «Láska», «Den s andĕl em», «Holub».

Томас КИЛЛИ (Дублин, Ирландия), прозаик. Книги: «It's me, Molly Bloom» (в работе).