Дело с двойным дном (пер. В.Селиванова) - Irena-Barbara-Ioanna Chmielewska

– Странно, что Доминик не прихватил ягдташ, когда смывался от своей рыжей красотки.

– Он просто не успел, ведь сумка была хорошо запрятана в самой глубине огромного шкафа, битком набитого вещами девицы. А ему пришлось спешно покидать помещение, отпирать шкаф и извлекать сумку не было времени. Да и с сумкой он вряд ли убежал бы от погони.

– А кроме сумки, ничего из его вещей не осталось?

– Осталось, как же: трусы да майка и еще пара драных носков. Влюбленная девица закупила ему все новенькое, а спал Доминик в шелковой пижаме ее альфонса. Кстати, этого альфонса она куда больше, чем нас, боится. Нам она сразу же все как на духу рассказала, решительно заявив, что никакого преступления не совершала, что полиции нет никакого дела до того, кого она у себя дома держит. Кого хочет, того и любит, иметь любовника не запрещается законом. И она, в общем-то, права. Ни о каком преступлении, совершенном Домиником, она ничего не знала, он с ней не делился. Поделились мы, и только тут девица жутко испугалась. И как вы думаете, что именно ее испугало?

Погасив газ под сковородой с отбивными, я спохватилась, зажгла снова, отбивные переложила на блюдо, а в жире на сковороде принялась поджаривать очищенные и нарезанные четвертинками яблоки.

Болек прервал рассказ, с умилением наблюдая за моими действиями.

– Так кого же она испугалась? – спросила я, поставив на стол угощение.

– Своего альфонса. Боже, какой аромат… На коленях умоляла нас не говорить ему правды о Доминике, иначе ей не жить.

Я удивилась.

– Почему? Ведь он же получал свою долю с клиента.

– Получал, но она обязана была знать, с каким клиентом имеет дело. Скрывать в доме убийцу не имела права, это опасно для бизнеса, такого девке не простят. А как девка определит, убийца или нет клиент, – это уж ее забота, у нее свои методы, альфонс же осуществляет лишь ее внешнюю охрану да защиту от конкуренции. Вот она и умоляла нас скрыть от него правду. Поскольку это было в наших интересах, я пообещал не распространяться насчет того, почему мы разыскиваем Доминика, а она взамен рассказала без утайки все, что знала. Ну, например о том, что всю свою наличность Доминик держал в большом бумажнике, битком набитом, и бумажник этот всегда при нем. Приклеил к животу лейкопластырем, так и спит с ним. А мелочь на текущие расходы в карманах держал. Идея с лейкопластырем неплохая, любой проснется, когда начнут ему с живота сдирать пластырь.

Глядя на сияющего Болека, Януш недоверчиво заметил:

– Упустили бандита с денежками, а ты сияешь, как медный грош перед получкой. Не может быть, чтобы вы все-таки чего-то там не нашли.

– Ты прав! – расплылся в улыбке Болек и положил на свою тарелку отбивную с блюда, выбрав самую большую. – Нашли, но не скажу, что я так уж радуюсь этому, потому как возникает новое осложнение. Ведь этот паршивец Яцусь уверяет…

Нам с Янушем пришлось довольно долго ждать, чтобы узнать о новом открытии паршивца Яцуся.

Болек отрезал кусочек отбивной, положил в рот и принялся жевать. Даже не дал остыть мясу! Но, похоже, не обжегся, проглотил благополучно и даже глаза закрыл от наслаждения.

– Поэзия! – выдохнул он. – Ничего подобного мне и во сне не снилось!

Отбивные у меня и в самом деле получились замечательные, сама не знаю почему. Долгие годы свиные отбивные были для меня камнем преткновения и неосуществимой мечтой. С ними связана целая история. Когда-то, на заре туманной юности, я на короткое время оказалась в Катовицах. Обедали мы там в закусочной, хозяйка которой славилась на весь город своими отбивными. Мне и в самом деле ни до, ни после не доводилось отведывать таких шедевров кулинарии. На всю жизнь запомнились, и сколько я впоследствии ни прилагала усилий, мне ни на шаг не удалось приблизиться к этим вершинам кулинарного искусства. Сегодня, похоже, я сделала-таки шаг вперед, сама не ведаю, каким образом, а благодарный потребитель Болек сумел по достоинству оценить результаты моих трудов. Блаженное выражение его лица привело на память еще одну историю моей, увы, далекой молодости.

– Капуста! – невольно вырвалось у меня.

– А что с капустой? – живо заинтересовался Болек.

– Молодую капусту тушила в котле кухарка у нас в харцерском лагере, мне лет пятнадцать было. Так, скажу я вам, это была не капуста, а чистая амброзия!

И мы все, как один человек, набивались к кухарке в помощники, чтобы она разрешила нам потом вымыть котел, тот, кто мыл, имел право его вылизать.

И вот тоже, потом мне уже никогда не удалось приготовить такой капусты…

– А жаль! – искренне пожалел Болек.

Януш попытался отвлечь нас от кулинарных тем, но ему это не сразу удалось. Наконец он раздраженно поинтересовался у поручика:

– Ты и в самом деле ешь только раз в день?

– А когда мне еще есть? – удивился поручик. – Вот только у вас вечерком… Интересно, сколько человек вообще может выдержать без пищи?

– Говорят, вроде бы сорок дней, – сказала я.

– Может, сорок и выдержит, но уже на десятый день, сдается мне, будет ни на что не годен. Что касается меня, так даже двое суток поста очень отрицательно сказываются на моей умственной деятельности.

Признаюсь честно, никакое расследование на ум не идет, все мысли в голове – только о котлетах или, к примеру, вместо вещдоков или подозреваемых вижу только огромную гору макарон с яичницей.

– Сейчас тебе грех жаловаться, жрешь каждый день, и вчера, вот и сегодня, что видно на прилагаемом снимке. Так что на двое суток сваливать у тебя нет оснований. Может, все-таки вернемся к Доминику?

Болек возмутился.

– Есть у тебя совесть? Отрываешь меня от таких котлет из-за какого-то паршивого Доминика!

Мы позволили поручику спокойно насладиться отбивной, но когда он принялся, не делая паузы, за третью, не выдержали. В конце концов, может есть и рассказывать! Пришлось бедняге подчиниться. Уж очень не терпелось нам узнать о новом открытии паршивого щенка.

– Яцусь уверяет, что в охотничьей сумке были не только банкноты, но и еще какие-то другие бумаги.

Перевязанный бечевкой пакет каких-то бумаг. Столько лет лежал, что на коже сумки остался отпечаток. Ясное дело, невооруженным глазом его не заметить, но вы ведь знаете Яцуся, у него в мозгу и лупа, и микроскоп, и даже радар! И этот наглец уверяет, что не газеты лежали, а скорее всего связка писем. Собственно, из-за этого мы особенно тщательно обыскали квартиру рыжей красотки, но никаких писем у нее не нашли.

– Выбросил, мерзавец, – огорчился Януш. – Заполучив сумку, проверил ее содержимое, письма ему ни к чему, он их и выбросил. Может, еще там, в Константине.

– Не думаю, – возразила я. – В Константине из-за трупа у Доминика земля под ногами горела, он наверняка поспешил смыться как можно скорее, схватил сумку и был таков. Где там проверять, что в ней.

Проверил позже, в каком-нибудь безопасном месте.

Там и выбросил.

– Вот только знать бы, где он тогда нашел безопасное место, – заметил Болек с полным ртом, трудясь над очередной отбивной. – Мы же, почитай, все подозрительные малины прочесали.

– А на Вилловой он не мог спрятаться? – выдвинул свежую версию Януш. – Знал, что квартира пустая, может, у него и в самом деле были от нее ключи, но уж набор отмычек наверняка имелся.

И опять поручику пришлось вскакивать с места, не закончив ужин.

– Куда подевалась эта Кася? – ворчал он, второй раз набирая номер ее телефона. Телефон на Граничной молчал.

– Позвони ей на Вилловую, – посоветовала я.

Кася и в самом деле оказалась на Вилловой. Когда в трубке послышался ее голос, Януш включил микрофон, чтобы мы тоже слышали, о чем с ней говорит поручик.

– Нет, – ответила Кася на первый вопрос Болека. – Дверь уже не была опечатана. Правда, печать болталась, но я решила, что ее сорвали вы, раз отдали мне ключи и разрешили входить в квартиру.

Тихонько выругавшись, Болек задал второй вопрос – о бумагах. И Кася опять дала отрицательный ответ.

– Нет, никакой пачки писем или документов я не нашла, но ведь я все еще нахожусь на стадии кухни и еще не скоро с ней покончу. Да, в кухне тоже обнаружились кое-какие бумаги, например, один из ящиков буфета был битком набит использованными трамвайными и автобусными билетами. Нет, я их не выбросила, подумала, ведь они, как-никак, история…

– В каком смысле? – не понял Болек.

– И сами по себе, и к тому же на них проставлены цены.

– Умная девушка, – шепотом похвалила я Касю.

Болек объявил ей об официальном обыске, который будет сделан в квартире с целью обнаружения пачки старых писем. Неожиданно Кася воспротивилась.

– Если вы имеете в виду личные письма, я не согласна. Я хочу найти их сама. Потом покажу их вам, обещаю ничего не скрывать от вас, но ведь письма родителей – моя собственность! И даже если не родителей, а кого-нибудь из родственников. Я имею на них право! Я хочу, чтобы у меня, наконец, тоже были родные, пусть даже в прошлом. Неужели я никогда не смогу жить, как всякий нормальный человек?