Проклятие Гунорбохора - Андрей Прусаков

— Благодарю тебя, Игнир, за покровительство, — начал воин, — да льется твой свет вечно! Благослови меня, Великий, дай силы исполнить то, что должно. Пусть не уклонюсь я с пути, а если суждено умереть, дозволь умереть под твоим взглядом…

Улнар вышел из храма и взглянул на небо: день близился к концу. Надо исполнить порученное сегодня же. Он заглянул в свиток, освежая в памяти путь, и решительно зашагал по улице.

Квартал горшечников отыскался быстро, оставалось найти дом. По описанию, он должен находиться рядом с колодцем, возле раскидистого дерева. Улнар постучал в дверь. Открыла женщина.

— Благоволение Сущих твоему дому, — сказал Улнар.

— И тебя пусть хранит покровитель, — отвечала женщина. — Я не знаю тебя. Кто ты?

— Ты ведь Сигрил?

— Да, — удивленно ответила хозяйка, — откуда ты знаешь мое имя?

— Я друг твоего брата. Меня зовут Улнар. Можно мне войти?

— Да, входи.

Согласно обычаю, он снял с плеча и передал женщине меч рукоятью вперед прежде, чем переступил порог.

— Может, ты голоден или хочешь пить? — спросила хозяйка. Обычаи гостеприимства требовали позаботиться о желаниях гостя, и лишь потом занимать разговором.

— Нет, ничего не надо.

Она смотрела выжидающе.

— Ты живешь одна? — спросил воин, стараясь не встречаться с ней взглядом. Как ей сказать?

— Нет. У меня есть муж. Он скоро придет, — сказала Сигрил.

— Кто твой муж?

— Страж. Он на службе у одана.

— Вот как, — проронил Улнар. Как он не пытался скрыть, от хозяйки не укрылась тень презрения, мелькнувшая в этих словах.

— Многие не любят стражей. Но мой муж хороший человек.

— Прости, я не…

— Все люди разные.

— Это так, — Улнар нагнулся и развязал мешок, нащупав кошель с асирами. Доля Ленарда и пожертвования братьев.

— Ты принес весть о брате? — тревожно спросила Сигрил.

— Да, мы были в одном отряде.

«Ну, почему же выбрали меня? — разгибаясь, сокрушенно подумал Улнар. Кошель остался в мешке. — Не мастер я разговаривать!»

— Где же брат? Что с ним? — спросила хозяйка.

— Знаешь, Сигрил, — Улнар не знал, как сказать ей, что Ленард мертв. Мертв уже двадцать лун, а тело сожрали морроны. — Я… я привез тебе посылку от брата. Вот…

Сигрил вскочила со скамьи. Руки женщины сжались в кулаки, из глаз потекли слезы:

— Не мучьте меня! — воскликнула она, и голос ее сорвался. — Не нужно мне ничего! Где Ленард, что с ним? Во имя твоего покровителя, скажи правду!

— Он погиб.

Женщина замерла.

— Здесь его доля и пожертвования братьев, — Улнар встал и положил на скамью увесистый кошель. — Прости меня, я должен идти.

— Где… где его тело? — рыдая, спросила она.

Сказать правду слишком жестоко. Боги наказывают лгунов — вспомнились слова отца, и Улнар тряхнул головой: пусть они меня накажут!

— Он остался на том берегу. Каждый из нас когда‑нибудь останется там… Прости, что принес в твой дом горе, прощай, — Улнар поклонился и вышел на улицу. Хотелось вина.

Таверн в городе было предостаточно, от дорогих, благоухающих свежесрезанными цветами, до вонючих, полутемных нор, в которых получить ножом в бок считалось делом обычным. Улнар не стал выбирать, и зашел в первую попавшуюся. Он умел экономить, но сейчас собирался потратить сколько угодно, лишь бы забыть глаза несчастной Сигрил. И помянуть погибшего Ленарда.

Получив кувшин с вином, воин уселся у стены и медленно пил, разглядывая старый, изрезанный ножами стол. Народу в таверне хватало, шум стоял порядочный, но Улнара это не беспокоило. Шум помогал отвлечься.

За столом напротив веселилась компания. Кто‑то, перебрав, упал под стол. Улнар подозвал служку и велел принести еще кувшин. Есть не хотелось, воин налил вино в кружку и, почти завидуя, посмотрел на лежащего под столом горожанина. Счастливчик. Живет себе в городе, под защитой стен и башен, никогда не слышал свист летящей стрелы, не чувствовал удар меча, не видел, как друг захлебывается кровью из перерезанного горла… Братство защищает их покой, бьется на границе — но ни один из этой пьяни не подойдет и не скажет: выпей, воин, за мой счет, ты достоин!

Мысли тяжелели, ворочаясь в голове, как старые жернова. Улнар вспоминал погибших товарищей и думал: знал бы, как остановить морронов — не пожалел бы жизни, на край земли бы пошел, чтобы не было больше крови и слез…

Надо найти ночлег. Кажется, по дороге сюда он видел гостиницу. Улнар расплатился и вышел. Темнота окутала прохладой. Воин поднял голову: в усыпанном звездами небе открывался кровавый глаз Игнира. Пришло его время. «И мое! — подумал Улнар. — Мне должно повезти!»

Он двинулся по темной безлюдной улице, не замечая, как за ним осторожно последовали двое. Но выпитое вино не притупило чувство опасности. Улнар отшатнулся — и вовремя. Дубинка ударила вскользь по плечу.

— Морронский корм! — рука метнулась к рукояти меча — но та привязана к ножнам. Грабитель ухмыльнулся и ударил еще, наотмашь. Улнар вошел в удар, и перебросил нападавшего через себя, от души припечатав к мостовой. В руке второго блеснул кинжал.

— Ну, нападай! — сказал воин так, что грабитель попятился, поднял расшибшегося товарища, и они скрылись в темноте.

Улнар мог убить их голыми руками, без меча. Уличные грабители — не противники для выпускника «Двух Мечей» и вольного воина, трижды ходившего в Кхинор. Даже если он пьян. Воин поправил наплечный мешок и пошел к гостинице.

Утром Улнар покинул город. Не найдя знакомых из Братства, воин отправился в Ринересс. Ходили слухи, будто одан Эрнон набирает воинов для большого похода на юг. Оданству стало тесно в границах, а расширять владения можно лишь на юге. С севера Ринересс граничил с горным Эшнаром, с запада — с Далорном. Восток Арнира занимал союз трех городов: Литерна, Гурдана и родины Улнара — Гарда. Лишь юг, опасный и таинственный юг, мог дать необходимые Ринерессу земли. Говорили: за владениями свободолюбивых мергинов простирались обширные луга и леса, куда не ступала нога человека. У тех мест не было хозяина. По крайней мере, равному по могуществу великому Ринерессу. Иначе о таком народе стало бы известно давно.

Улнар шел, ощущая себя предателем. Это странное чувство возникало всякий раз, когда воин покидал Приграничье. Братья бьются в Кхиноре, сдерживая морронов, а он идет в Ринересс, с каждым шагом удаляясь от опасности и смерти. Привыкший к походной жизни Улнар в мирном Арнире ощущал себя бездельником. Братство жило границей, походами и обороной, зарабатывая на жизнь трофеями и головами морронов, за которые одан платил асирами. Таков удел вольного воина. Путь, который он выбрал.

Он шел и шел. Дубравы сменялись возделанными полями, холмы — заросшими высокой травой низинами. Изредка проезжали крестьянские повозки и, качая рогами, ленивые кроги косились на воина добрыми лиловыми глазами. Иногда Улнар видел эмонгиры — обители местной знати. Сложенные из дикого неотесанного камня, они выглядели, как маленькие крепости. Соперничая в древности и славности рода, эмоны соперничали и здесь. Каждый эмонгир тянулся в небо островерхими башнями, стараясь превзойти и перерасти соседей, а возводили их на холмах и скалах.