Империя Кремля - Абдурахман Авторханов

Эта стратегия «дальнего прицела» сработала только отчасти, зато просчеты Сталина имели чудовищные последствия для народов СССР.

Подготовляя радикальный поворот во внешней политике Советского Союза в сторону агрессии, Сталин думал, что достойным союзником в этом ему будет Гитлер, если соблазнить его идеей антидемократической коалиции с целью раздела Европы между Германией и СССР. Чтобы убедить Гитлера, что намерения Кремля серьезны, надо было убрать и психологическое препятствие на этом пути. Таким препятствием был англофил, народный комиссар иностранных дел СССР, еврей — Максим Литвинов, с которым Гитлер и Риббентроп не хотели иметь дело. Поэтому Сталин снял Литвинова с его поста и на его место назначил 4 мая 1939 года председателя Совнаркома Молотова, поручив ему зондировать почву для заключения пакта с Германией.

Очень скоро выяснилось, что Сталин возложил на Молотова далеко не легкую миссию.

Когда советские историки пишут о причинах и предпосылках Второй мировой войны, они либо обходят молчанием «пакт Риббентропа-Молотова», либо явно фальсифицируют его предысторию и содержание. Цель фальсификации ясна всем: обелить Сталина и снять с Кремля вину за развязывание Гитлером Второй мировой войны, ибо «пакт Риббентропа-Молотова», разделив Европу на сферы влияния, гарантировал Гитлеру свободу действия в Западной Европе, обеспечивал его советским стратегическим и военно-стратегическим сырьем, давал Гитлеру возможность более основательно подготовиться к нападению на СССР, изолированному одним этим пактом от демократического Запада. Даже инициативу заключения пакта советские историки стараются приписать Гитлеру, а не Сталину. Между тем, из секретных документов архива германского министерства иностранных дел, опубликованных Государственным департаментом США в 1948 г., видно, что Гитлер хотел заключить со Сталиным только экономический пакт, а Сталин хотел иметь пакт политический. Процитируем сначала советских историков. В официальной шеститомной «Истории Великой Отечественной войны 1941–1945 гг.» они пишут, что 30 мая 1939 г. германский статс-секретарь заявил советскому поверенному в делах в Берлине Астахову, что «имеются возможности улучшить советско-германские отношения», а 3 августа Риббентроп якобы предложил тому же советскому поверенному «советско-германский секретный протокол, который разграничил бы интересы обеих держав по линии на всем протяжении от Черного до Балтийских морей» (стр. 174). Авторы шеститомника утверждают, что советское правительство ответило на эти предложения отказом. Разумеется, никаких доказательств на этот счет советские авторы не приводят, ибо таких доказательств нет. Наоборот, есть документы, которые говорят о советской инициативе в подготовке пакта. Так, 20 мая 1939 г. на предложение германского посла в Москве графа Шуленбурга начать экономические (торговые) переговоры между Берлином и Москвой, Молотов ответил, что прежде, чем заключать какие-либо экономические сделки, надо создать «политический базис» («Nazi-Soviet relations 1939–1941. Dokuments from the archives of the German Foreign Office, 1948, Dep. of State, Washington, p. 6–7. Имеется русский перевод Ю. Фельштинского, Телекс, 1983, Нью-Йорк).

В ведомстве Риббентропа безошибочно поняли, что предложение Молотова о создании «политического базиса» есть не игра в дипломатию, а серьезный сигнал о возможном повороте во внешней политике Кремля в сторону держав «Оси» — Германии и Италии. Намотав себе это на ус, руководители Третьего Рейха начали действовать исподтишка. Сначала они делают все, чтобы разжечь у Кремля аппетит к повороту в желаемую сторону, а потом создают соответствующую психологическую атмосферу среди своего народа, чтобы подготовить его к факту возможного прекращения давнишней идеологической войны против большевизма. В осуществлении обеих целей Риббентроп настолько хорошо преуспел, что 20 августа 1939 г. Гитлер направил Сталину телеграмму, в которой предложил ему принять министра иностранных дел Германии 22–23 августа для заключения пакта между Германией и СССР о «дружбе и ненападении». Сталин немедленно ответил согласием. Как толкуют советские историки этот факт? Вот их комментарии из «Истории Великой Отечественной войны»:

«СССР мог либо отказаться от германских предложений, либо согласиться с ними. В первом случае война с Германией в ближайшие недели стала бы неминуемой. Во втором случае Советский Союз получал выигрыш во времени» (стр. 175–176).

Если верить этому советскому комментарию, Гитлер путем шантажа заставил Сталина подписать пресловутый пакт в течение каких-нибудь 12 часов! Если бы мы поверили советским историкам, то выходило бы, что пакт, развязавший Вторую мировую войну и, в конечном счете, спровоцировавший и нападение Гитлера на СССР, был заключен под диктовку Гитлера, а не подготовлен трехмесячными и весьма интенсивными дипломатическими переговорами и политическим торгом между Гитлером и Сталиным о разделе между ними Европы, как это было на деле.

Немецкие документы как раз говорят о последнем. Приведем некоторые выдержки из них на этот счет. Граф Шуленбург после 30 мая еще раз посетил Молотова 5 июня, и о результате этого посещения он сообщает своему шефу в Берлине, подчеркивая, что Молотов по-прежнему настаивает на политической дискуссии и что «наше предложение начать только экономические переговоры кажется ему недостаточным» («Nazi-Soviet relations…», р. 16).

15 июня советский поверенный в делах в Берлине Астахов посетил болгарского посланника Драганова. Болгария была в тесных связях с Германией, и Кремль хорошо знал, что содержание беседы Астахова с Драгановым сейчас же станет известно Риббентропу. Астахов сообщил Драганову: Советский Союз в создавшейся международной обстановке может либо заключить пакт с Францией и Англией, либо затягивать переговоры, чтобы возобновить дружеские отношения с Германией. Желание Кремля Астахов выразил предельно ясно:

«Если бы Германия объявила, что она не нападет на СССР или заключила бы пакт ненападения с СССР, то СССР, возможно, воздержался бы от заключения договора с Англией» (стр. 21). (Заметим тут же, что договор о взаимопомощи с Францией был заключен еще в 1935 году.)

При встрече с Молотовым 29 июня граф Шуленбург спросил Молотова, что он имел в виду, когда предлагал «создание новой базы отношений» между СССР и Германией. Посол в тот же день телеграфировал в Берлин, что Москва очень заинтересована в продолжении контакта, однако он получил указание от Риббентропа не форсировать больше политические переговоры с Москвой. Зато экономические переговоры продвинулись так далеко, что уже 22 июля в советских газетах сообщалось, что в Берлине успешно закончены советско-германские торговые и финансовые переговоры. Через пять дней Астахов был вызван в министерство иностранных дел, где доктор Шнурре ему сообщил, что, по мнению Берлина, советско-германские отношения пройдут через три стадии: первая стадия — заключение торгового договора, вторая стадия — нормализация политических отношений, третья стадия — возвращение к старому договору 24 апреля 1926 года о дружбе и нейтралитете между Германией и СССР или заключение нового договора.

В конце беседы доктор Шнурре, ближайший сотрудник Риббентропа, сделал заявление об идентичности идеологии большевизма, фашизма и национал-социализма. Вот буквально его слова:

«Имеется одна вещь, общая в идеологиях Германии, Италии и СССР, — это оппозиция против капиталистических демократий. Ни мы, ни Италия не имеем ничего общего с капитализмом Запада. Поэтому нам показалось бы совершенно парадоксальным, если бы СССР, как социалистическое государство, оказался на стороне западных демократий» (стр. 33).

Идеологическая аргументация доктора Шнурре была неотразима — национал-социализм, фашизм и большевизм создали однотипные государства с тоталитарной системой и террористической практикой правления, как альтернативу западной либеральной демократии. Поэтому у них не было почвы для идеологических противоречий, были только противоречия территориально-стратегические, а именно — кому, каких и сколько захватить чужих стран. Сейчас речь шла об этой фактической стороне проблемы. Выяснилось, как прав был Риббентроп, когда предложил своему послу в Москве занять выжидательную позицию в контактах с Молотовым, зная, что Москва долго не выдержит и раскроет свои карты. Действительно, через два дня после беседы с доктором Шнурре — 29 июля — Астахов сделал запрос в Берлине, согласно ли германское правительство, чтобы интересующие обе стороны проблемы обсуждались на более высоком уровне. 4 августа Риббентроп заявил Астахову, что Берлин согласен улучшить отношения с Москвой, а 14 августа Молотов предложил Риббентропу начать политические переговоры в Москве. Риббентроп принял предложение посетить Москву с целью, как он выражался, доложить точку зрения Гитлера Сталину. Но Кремль хотел не выслушивания точки зрения, а принятия конкретных решений. Поэтому Молотов сообщил Берлину, что Москва хочет начать политические переговоры, но они должны вестись в Москве и «по этапам». Таким образом, теперь уже Кремль, убедившись, что Гитлер всерьез хочет заключить политический пакт, сам прибегает к тактике проволочек. Не потому, что Москва хочет сорвать переговоры или по каким-либо соображениям завести их в тупик. Сталин твердо решил заключить пакт: ведь сама идея принадлежала именно ему. Однако в начавшейся с Гитлером политической игре в руках Сталина была козырная карта, какой не было у Гитлера. Дело в том, что Англия и Франция предлагали Советскому Союзу заключить оборонительный союз против возрастающей военной угрозы со стороны Германии. Такой союз должен стать подобием старой «Антанты» «Тройственного согласия» начала века между Францией, Англией и Россией — направленного против кайзеровской Германии и ее тогдашних союзников.