По ту сторону Стикса - Юлия Сергеевна Васильева

глаза и лечь на пол, отдав себя на милость победителя. Тренировочный поединок явно выходил из-под контроля.

Гудвин встал со своего места в с намерением прекратить издевательство, но ему в живот уперся кнут Большого Ко, преграждая дорогу. Глаза негра жадно горели: добыча в виде страха и боли была рядом. Зачем упускать такой шанс подпитаться?

Тренер не стал спорить. Он не испытывал сочувствия к другим, так же как не терпел его по отношению к себе. Жалость казалась ему отвратительной. Справедливость — другое дело. Но в данном случае было одинаково справедливо, как остановить спарринг, так и дать бою продолжиться.

Фрэй процедил что-то сквозь зубы и решительно направился туда, где проходил этот, так называемый «поединок».

— Эй, красавчик, не вмешивайся не в свое дело! — заорал Дэвон, раскусив намерения моего друга.

Один лишь мельком взглянул на приближающегося к нему парня, усмехнулся одним глазом, словно побитый хорек, и показательно собрался еще раз наподдать Жабе. Только ничего у него не вышло. Фрэй сократил расстояние между ними в три прыжка, оттолкнул Иосифа одной рукой, а на другую принял предназначавшийся увальню удар.

— Не нарывайся, недоносок, — угрожающе прошипел одноглазый.

— Что, как с «грушей» — ты смелый, а как с настоящим противником потягаться, так отступаешь?

Один заревел от досады и обрушил на Фрэя серию беспорядочных ударов, от которых тот без труда ушел.

— Теперь ясно почему. Плохо видишь, циклоп?

Прозвище стало последней каплей, и Один, забыв обо всем, чему учил его тренер, бросился в атаку. Фрэй же, несмотря на кажущуюся возбужденность, внутри казался абсолютно спокойным, мне никак не удавалось разобрать его намерения. Но то, что он не сделал ни одного необдуманного движения, было очевидным.

Внезапно раздосадованный Кобальт, у которого отняли вожделенную добычу в виде боли и страха, поднялся с места, разворачивая свой кнут. Рядом тут же встал Гудвин и положил руку на ремень кнута. Тренер был на голову ниже высокого негра. Некоторое время они мерили друг друга взглядами, а затем, видимо, не придя к какому-то решению, оба сели на место. До этого я еще ни разу не видел, чтобы Гудвин так открыто противостоял Большому Ко. И в тот момент почему-то почувствовал к нему невольное уважение.

Между тем Фрэй одним движением подсек Одину ноги. Одноглазый покатился по полу — сгруппироваться и встать не успел. Слишком сильна была его ненависть — она мешала принимать правильные решения. К моменту, когда упавший парень все же попытался встать, на его спине уже сидел Фрэй, придавливая его конечности таким образом, что несчастный оказался буквально спеленатым.

Дэвон засвистел, а его доберманы громко и раздраженно залаяли. Среди учеников поползли недовольные разговоры.

Гудвин встал и подошел к дерущимся, пока те не успели покалечить друг друга.

— Один, вот что случается, когда теряешь голову. В следующий раз за такой бой я выкину тебя на улицу.

— Потерять голову страшнее, чем глаз, а циклоп? — вклинился Фрэй, которого теперь буквально распирала эйфория победы и гордость за спасенного друга.

— К тебе это тоже относится. — оборвал его Гудвин. — Ты собираешься всю жизнь провести рядом с Жабой? Тогда помни, что он умрет, как только тебя не окажется поблизости.

Под презрительным взглядом тренера победоносная улыбка Фрэя потускнела, и он молча слез со спины уже не брыкавшегося Одина.

Потом Гудвин сидел на выходе со слада, устало привалившись спиной к стене, в руках бутылка с водой, розовой от лучей закатного солнца.

— Садись, Инк. На закат лучше смотреть сидя. — Не оборачиваясь, он почувствовал мое присутствие.

Я сел. Было очень спокойно — впервые за долгое время, но почему-то казалось, что это и последнее спокойствие на многие годы.

— Дай руку— Тренер внезапно протянул мне покрытую ороговевшей коркой мозолей ладонь.

Я пожал протянутую руку, удивленно заглядывая ему в глаза. Эмоции ничего мне не говорили.

— Ты знаешь, чего ты хочешь больше всего? — вдруг спросил Гудвин, словно в бутылке у него была не вода, а нечто покрепче, вызывавшее на разговоры по душам.

Я помотал головой.

— Ты хочешь свободы. Даже если не хочешь сейчас, то будешь хотеть потом. — Он подкинул бутылку так, что та несколько раз перевернулась в воздухе. Вода плескалась под закрытой крышкой, делая траекторию полета неправильной и рваной. — Может быть, ты даже не понимаешь сейчас, что такое свобода, может быть, не поймешь никогда, но ты будешь ее желать.

Он был прав. Тысячу раз прав в этом предсказании от одного прикосновения. Но тогда я не мог этого знать, и поэтому он казался мне странным, несуразным, будто бы свалившимся из другого мира.

— А что такое свобода? — осторожно спросил я хриплым, чужим голосом. Или он звучал чужим, от того, что я давно его не слышал.

Гудвин пожал плечами и снова подкинул бутылку.

— У каждого она своя. — Плеск воды. Треск пойманного и смятого пластика. — Ты слышал о богине Стикса?

Я покачал головой.

— Дух свободы, что якобы обитает в этих водах. Когда я сюда пришел, здесь уже была эта легенда. Говорят, что если увидеть женский лик в воде, то обретешь свободу.

— Чушь собачья все это, — раздался над моим плечом голос Кобальта. Я вздрогнул всем телом и замер, боясь даже обернуться. Рядом, как живое существо, зазмеился и расправился кончик кнута. — В резервации можно стать свободным только после смерти.

Гудвин пожал плечами.

— Почему дух свободы не может быть и духом смерти одновременно?

Время от времени на склад заходил Кербер. На нем всегда был какой-нибудь светлый костюм и подобранная в тон шляпа, часто он добавлял к привычному ансамблю трость, зонт или шарф. Несмотря на то, что большую часть времени босс просто стоял и смотрел, не произнося ни слова, всех сразу же как будто придавливало к земле: и без того напряженная атмосфера становилась еще гуще.

Однажды он все же сдвинулся со своего места в дальнем конце склада и подошел к запыхавшемуся и обливающемуся потом Фрэю, который вот уже полчаса уворачивался от длинной палки в руках Спарты. Остальные