Запретная правда о русских: два народа - Андрей Буровский

Про крепостной театр писали много… Но гораздо чаще молодежь сама делала представления, развлекалась сложением стихов или пением, игрой на музыкальных инструментах.

Да-да! Возразят мне. А как же с образами, которые тоже вывела русская классика?

Он в том покое поселился,Где деревенский старожилЛет тридцать с ключницей бранился,В окно глядел и мух давил.

Но случайно ли, что и этот образ, и любой другой такой же из русской классики – образ сугубо отрицательный и комедийный? Сам Пушкин в деревне как-то больше писал стихов и пьес (и в Болдине, и в Михайловском); образ пожилого болвана, который тридцать лет кряду давит мух, мог вызывать у него только смех. В семье не без урода…

Дворяне были настолько обеспечены и обеспечены таким способом, что могли не заботиться о своем пропитании, о заработках. То, что они называли бедностью, показалось бы сказочным богатством не только крестьянину, но и большинству купцов.

Кому много дано, с того и спросится. На то и дано, чтобы получал образование, служил, работал много и тяжело. Потерял здоровье? Ранили? А имение на что? Даже самое плохое и бедное имение уж никак не даст пропасть от голода.

Даже если погибнешь – о твоих детях позаботятся. Светлая память предка даже поможет – всякий примет участие в сироте, отец которого погиб при штурме Измаила или под Рымником, правительство даст образование за свой счет, примет на службу.

Дворянин делал карьеру, но стараясь не для себя – для отечества. Не то что сознательно скапливать богатства – просто заботиться о самом себе, о своем личном благополучии сверх минимально необходимого было даже как-то и неприлично… А вот о благе общества – очень даже почетно. Благородство и стремление к «общему благу» для них были совершенно естественны.

Личное устроение в жизни не могло быть достигнуто накоплением или созданием новых богатств… Но могло быть создано карьерой чиновника и особенно военного.

Это порождало специфический конфликт: мораль звала вперед, на штурм турецких крепостей, на службу матушке-Екатерине и не жалеть живота своего.

А здравый смысл и житейская опытность звали совсем в другом направлении: пристроиться подальше от пуль и поближе к начальству, жить потише и делать карьеру.

Конфликт был совершенно неразрешим без изменений всего строя жизни. Решали его литература и искусство… Так и решали все двести лет императорского периода, а потом и при советской власти.

Вот в пьесе Д.И. Фонвизина положительный герой Стародум узнает, что объявлена война, и обращается к товарищу: «Вот случай нам отличить себя. Пойдем тотчас в армию и сделаемся достойными звания дворянина, которое нам дала порода» [14. С. 27].

Чем отличается этот диалог (1782) от диалога героев романа или телевизионной постановки 1960-х годов? Где положительный герой рвется на периферию, а отрицательный – пристроиться на кафедру в большом городе?

Ю. Герман в своих романах провозглашает чисто интеллигентские ценности, причем очень позднего периода – 1930—1950-х годов. Что называется, «почти наше время». Более того, Ю. Герман человек очень советский, лютый враг всех «посторонних», – то есть любого, кто не захлебывается от восторга перед советской властью.

Но все его герои – жертвенные делатели своего дела, героические служаки, посвящающие всех себя «делу, которому они служат», «…люди, которые не играли в винт, не устраивали «суаре» и не выколачивали ученые степени ради того, чтобы жирно есть, мягко спать и ходить веселыми ногами в часы величайших народных бедствий…» [39. С. 180].

Положительные герои Ю. Германа сами воинствующе бескорыстны и никому другому не позволят воспользоваться знаниями и талантами для более сытой и приятной жизни. Они крайне агрессивно относятся к любому уклонению от курса «сгорая сам, светить другим».

…И в этом они очень мало отличаются от презираемого и ненавидимого ими дворянства.

Интеллектуалы Европы были своеобразной, но частью бюргерства. Они несли в себе ценности предпринимательства, частной жизни, личной свободы, индивидуализма.

Мещанство в России не включало в себя интеллектуалов, и это оказалось трагичным для самого мещанства. Везде и во всех странах слабые стороны мещанства – дефицит воображения, крылатости мысли, избыточная фиксация на материальной стороне жизни. В России эти черты стали просто гротескными: ведь все умники, люди с подвижной психикой и хорошими мозгами быстро перекочевывали в интеллигенцию.

В среде интеллигентов словом «мещанин» просто ругались.

Интеллигенция родилась как младший, несколько неполноценный братик дворянства, и в ее поведении, психологии легко увидеть те же черты – порой доведенные до абсурда.

Тот же идеал бескорыстия, неумения и нежелания стяжать богатства. Интеллигенция небогата, особенно сельская. Но и в ее истории нередки люди, просто органически не способные не то что разбогатеть – просто позаботиться о самом необходимом. Мама и тетка Михаила Амосова, сельские акушерки, были как раз такими сельскими интеллигентами, и бабка говорила про тетку: «У той хоть две пары штанов, а у твоей матери вечером стираются, ночью сохнут…» [40. С. 5].

Для интеллигентов типично такое же, как у дворян, сочетание высокого уровня культуры и низкого уровня потребления.

То же сочетание некрашеного пола и картин на стенах, простой одежды и прекрасных библиотек.

Порой эта простота доводилась до полного идиотизма. Елизавета Николаевна Водовозова описывает происшествие лично с ней: как-то на вечеринке к ней подошел «некий господин» с вопросом: нет ли у нее кольца в носу? [41. С. 344].

Дело в том, что у девушки в ушах были серьги, и это-то вызвало раздражение «некого господина». Мол, «у нас, у интеллигенции», очень уж украшать себя не принято.

Дворяне осознавали себя европейцами, несущими просвещение… просвещение XVIII века.

Интеллигент нес в себе Просвещение XIX века, невозможное без медицины, техники, паровых машин, стука молотов, прочих не изящных явлений. Дворянин поклонялся изящному Разуму. Интеллигент – прогрессу и науке. В сборнике «Вехи» прекрасно показано, как наука и прогресс превращались в светскую религию, в фетиш интеллигенции. Воистину: «одни интеллектуалы разумом пользуются, другие ему поклоняются» [42. С. 212]. Интеллигенты не то чтобы совсем не пользовались разумом… но все-таки больше поклонялись.

Как и дворяне, интеллигенты хотели служить некой высшей силе, положить на невидимый алтарь свои силы, жизни, и уж по крайней мере – познания.

Дворянство знало такой общий алтарь: Отечество. Для талантливого, увлеченного юноши охотно делали исключение: пусть служит Красоте или Познанию, излечению людей или чему-то другому, более частному. Но как только сгущалась опасность, дворянин готов был бросить эти занятия – до того, как опасность исчезнет.