Страшный суд - Станислав Гагагрин

Надо возвращаться туда, сделать все, чтобы остановить бойню… Любой ценой избежать убийства соотечественников моих!»

Этот русский с простецкой славянской рожей, ее обрамляла короткая, едва наметившаяся бородка, ничем особенным не выделялся, но Ясиро Мацумото тотчас же сказал себе: это его враг, его противник, его добыча.

Когда изрешеченный пулями из калашника, но все еще мощный десант, подобрался к передовой линии, защитники ее покидали из-за укрытий гранаты Ф-1 и сразу после разрыва выметнулись самураям навстречу.

Когда выбор Ясиро Мацумото пал на Стаса Гагарина, лейтенант дико завопил, приводя дыхание в особую систему, и бросился, суча руками, на спокойно взирающего на японца, невозмутимого русского штурмана.

Осенью 1957 года Стас Гагарин закончил специальные курсы инструкторов боевого самбо. Та линия, для которой его готовили, тогда в судьбе будущего сочинителя не получилась, а вот навыки остались, тем более, что Стас время от времени обновлял собственные способности во владении приемами рукопашного боя. Да и сейчас, став офицером для особых поручений, тренировался в любую свободную минуту.

Не стал он грозно хэкать и сучить руками, а попросту сделал резкое движение вправо, потом также по-серьезному метнулся влево. Ясиро Мацумото был сбит с толку, японец на долю секунды помедлил, чтоб разгадать намерения русского, и это было концом его спецназовской карьеры.

Стас Гагарин оказался вдруг у его подмышки, одновременно перехватив руку японца, штурман бросил ее на излом через собственное плечо, слегка пригнулся, чтобы Мацумото помог ему перебросить себя весом собственного тела, дикий вой раздался на поле боя, и лейтенант грохнулся на чужую землю с вывернутой жестоким приемом рукой.

«Этот выживет, — равнодушно подумал Станислав Гагарин-младший, — но воевать ему уже не придется».

Еще он спросил себя о том, принесла ли ему радость победа, но чувства подобного штурман в душе не обнаружил.

Он испытывал сожаление.

Убедившись в параллельности собственного существования, усугубленного появлением двойника из прошлого, Стаса Гагарина, живущего теперь вовсе иной жизнью, нежели та, которую прожил я, Станислав Гагарин-старший продолжал с воодушевлением писать «Гитлера в нашем доме» — первую книгу романа «Страшный Суд».

Но порою меня охватывал поистине мистический ужас и вселенская скорбь, когда я задумывался вдруг над дальнейшей судьбой двойника, несчастнее которой трудно было бы себе измыслить.

Конечно, я винил себя, ибо именно от меня исходила просьба дать мне напарника, хотя по первости и радовался существованию Стаса, мечтал о том, что станем истинными друзьями, которых у меня, увы, никогда не было. Эгоистическое чувство — мне хорошо, душе комфортно, а остальное семечки — не позволило мне сразу подумать о положении, в котором оказался тридцатитрехлетний штурман.

Как писатель, в этом мире, куда вбросила его Космическая Сила, Стас никому не нужен, за него уже все написал я. Значит, в тридцать три года он должен стать Иисусом Христом, или обретаться в жалкой — по его, то есть, моим, меркам — ипостаси плотника.

У него нет ни друзей, ни родственников, у него нет Веры, наконец, его лишили всего, чем жил я и на что уповал в те трудные годы сочинительского и житейского становления.

И рядом со мною не было никого, кто бы дал мне совет, подсказал, что делать мне со Стасом, хотя я и понимал, что сам я ничего решить не смогу, его появление в моей жизни предопределили Зодчие Мира, и только им судить, с какой целью возникла сия нештатная ситуация.

Вечером 27 июня 1993 года я торопливо исписывал эти страницы, ибо в той сараюшке юсовского сада-огорода, где приютился писать роман, не было электрического света, а лампу хозяева мне так и не добыли, хотя я просил об этом через Николая, еще находясь на Власихе, увы…

Читать со свечкой я приспособился, вчера даже статью Фромма в защиту марксизма одолел, а вот писать тяжеловато… Надо было бы еще поразмыслить о судьбе Стаса, но сегодня я получил сигнал, что завтра у меня будут гости, персональный состав не определили, тогда я и спрошу того, кто прибудет ко мне повидаться.

А пока намереваюсь поставить в роман мое интервью, которое я дал «Русскому пульсу». Зарекался скромнее давать публицистику, но всё кажется, что читая беседы со мной, потомки лучше поймут Смутное Время и нас в той эпохе… Тому же, кто без интереса глянет в последующие страницы, рекомендую перелистать их, пробежать равнодушно глазами и начать с той главы, где я расскажу, кто и зачем пожалует ко мне завтра на дачу.

Назвал я интервью «Черная дыра» морали, или Смена караула».

Начинается оно с сообщения о том, что Товарищество Станислава Гагарина издает только российских авторов! На этом стоим, и я не боюсь подчеркнуть нашу позицию снова и снова…

Да, это так. Иностранцев Станислав Гагарин и его товарищи не издают принципиально. Почему? Причин несколько.

Во-первых, отечественные книжный и киношный рынки не только перенасыщены, они попросту сметены чудовищным валом пошлых анжелик и тарзанов, примитивных детективов, состряпанных чейзами и макдональдами, вульгарных порно и голливудских поделок дурного вкуса.

Во-вторых, отечественная литература провалилась в «черную дыру», которая образовалась в духовном пространстве Державы. Российские писатели, привыкшие к диетическим воздушным пирожкам Литфонда, ныне лишены даже черствой краюхи, ибо к проституции, как бóльшая часть закупленных на корню журналистов, не приучены, а писать крутые байки а ля Гаррисон или Ян Флеминг не умеют…

Да и ленив наш брат — российский писатель. Собственную книгу продать, увы, не может, где ему заниматься тем же издательским предпринимательством.

Вот и печатает собратьев по перу Станислав Гагарин, пусть и помалу пока, а печатает… А это уже хорошо! Хотя и хилый, но кусок хлеба, и даже с маслом.

Третье соображение, по которому Папа Стив не публикует иностранных авторов — его идеологическое кредо. Станислав Семенович полагает, что литературные и нравственные качества российского романа куда более высокие, нежели у ныне живущих закордонных сочинителей.

И существует в русских книгах неколебимое нравственное начало, неистребимая высокодуховная сущность.

Поэтому: даешь русскую литературу!

Главный редактор «Русского пульса» Владимир Кожевников встретил известного писателя в подмосковном лесу, когда тот возвращался из Одинцова, где находится его издательская фирма — Товарищество Станислава Гагарина, в родной поселок, отстоящий за восемь верст. Это расстояние писатель дважды в сутки преодолевает пешком.

Замечание романиста: Не каждый, правда, день, но по шестнадцать и двадцать километров бывает нахаживаю…

Так и состоялся этот разговор в манере перипатетиков, аристотелевских учеников, которые, прогуливаясь, вели во время óно философские беседы.

— Ваше имя, Станислав Семенович, имя замечательного русского писателя-патриота, издателя-подвижника знают в России и за рубежом, ваши увлекательные книги известны теперь многим соотечественникам. У нас же вы, к сожалению, выступаете впервые. Нашим читателям было бы интересно узнать из уст незаурядного сочинителя об основных вехах вашей жизни, о судьбе ваших книг, про общественную деятельность писателя.

— Родился в Подмосковье 29 января 1935 года в Можайском районе, детство и отрочество провел на Тереке, молодость прошла на Дальнем Востоке, где я впервые вышел в море, научился водить корабли и ловить рыбу, испытал на себе немыслимые судороги стихии — от жестоких ледовых объятий в проливе Лонга до фантастического цунами у курильского острова Парамушир.

Собственно говоря, жизнь Станислава Гагарина в его книгах. Хотите узнать о цунами — читайте морской роман «По дуге большого круга». Интересует моя уральская или рязанская жизнь — к вашим услугам романы «Щедрость» и «Путешествие к центру Земли», кстати, оба не изданные ни разу до сих пор…

— Но это же парадокс, Станислав Семенович! Вот уже пять лет вы издаете книги, а себя издать не успели…

— Не успел. Потому как стеснялся начинать с собственных рукописей, издавал других. Так и остались неизвестными пока читателю не менее полдюжины романов.

— А собрание ваших сочинений, которые готовит Товарищество Станислава Гагарина?

— Туда они и войдут. Издавать отдельными книгами не хватит уже, наверное, сил. Хотя и читатели, и соратники давно просят, даже требуют переиздать роман «Мясной Бор», ставший уже библиографической редкостью. Книга эта, попав в чей-то дом, становится семейной реликвией. Читатель из Новгорода сообщил мне, что завещал положить «Мясной Бор» с ним вместе в могилу. Я ответил ему: лучше оставьте мою книгу внукам. Но вы представляете себе — каких трудов стоит выпустить в наше Смутное Время книгу? Особенно русскую книгу…