Яд Фаберже - Анна Данилова

Эдит Чефлин – анемичная хрупкая женщина, на кукольном бледном личике которой застыла гримаса отвращения ко всему миру, – столкнулась с Муром в холле отеля и была едва не сбита с ног. Мур, воспользовавшись разыгранной им же самим ситуацией, подхватил готовую рухнуть на ковер женщину и, пробормотав извинения, прижал ее к себе и даже умудрился коснуться губами ее губ. Мур в эту секунду был так нежен, так заботлив и мил, что Эдит не стремилась покинуть тотчас его объятия. И тогда Мур поцеловал ее по-настоящему. Эдит ответила на его поцелуй. Тело ее обмякло, она часто задышала, а руки крепко обвили его шею. Так могла себя вести только сильно истосковавшаяся по мужчине женщина. Видать, подумал про себя Мур, этот мистер Вудз не особенно-то печется о своей подружке, раз заставляет ее бросаться в объятия первого встречного. После этого неожиданного поцелуя, первого контакта, первых прикосновений вспыхнуло вполне конкретное желание, и Мур, ни слова не говоря, схватил Эдит за руку и потащил за собой в свой номер. Сначала она торопливо семенила за ним, но после того, как они остановились уже перед дверью его номера и она поняла, что зашла слишком далеко, Эдит попыталась вырваться из цепких рук незнакомца. Но Мур, распахнув дверь, втолкнул женщину в комнату и бросил на кровать. Он знал, что большинству женщин это нравится, а потому был уверен, что ему повезет и на этот раз и что эта бледнолицая англичанка оценит его натиск по достоинству. И он оказался прав. Эдит не сопротивлялась. Зажмурив глаза и раскинув руки, она позволила Муру овладеть собой…

С этого дня они стали встречаться. Эдит, уверенная в том, что их первая встреча носила случайный, импульсивный характер и что Мур просто воспылал к ней страстью, как к женщине, была счастлива все то время, что провела в Париже. Днем она встречалась с Муром, а ночи проводила в постели Вудза. Ей и в голову не приходило, что темпераментный русский вынашивает в своей красивой голове план, связанный не с ней, а именно с ее приятелем-антикваром. И что их последующие свидания в Лондоне станут для ее ненасытного любовника лишь очередной ступенью к достижению цели. А цель была проста – выяснить все про Вудза, попытаться напасть на след исчезнувшей Мэй и с помощью Эдит войти в круг лондонских антикваров, чтобы уже без предательницы Мэй завязать нужные знакомства.

Поскольку Мур практически не знал языка, Эдит, прислав ему приглашение и поселив его в одном из дешевых лондонских отелей, сама нашла человека, из русских, который занимался с ними английским и русским языками. Мур понимал, что эти занятия были для Эдит чем-то вроде аперитива, поскольку сразу после того, как за преподавателем захлопывалась дверь номера, начиналось самое главное: Эдит раскрывала ему свои объятия. Она и сама признавалась ему, что чувствует себя в этой ситуации как сбежавшая из дома влюбленная во взрослого мужчину школьница, порочная и легкомысленная. Они мало говорили, но прекрасно понимали друг друга. Мур довольно долго не расспрашивал ее об Арчи, ждал, когда она сама расскажет ему о нем. И дождался. Понятное дело, Эдит постаралась представить Арчи в самом неприглядном свете: «Арчи не любит меня», «Арчи даже в постели разговаривает только о делах, об аукционах, даже когда лежит на мне», «Арчи все равно, удовлетворена я или нет», «он слишком слаб как мужчина, чтобы быть с такой женщиной, как я, в нем нет огня», «Арчи уже несколько лет собирается жениться на мне, но я думаю, что он однолюб»… Вот только после этой фразы Мур и решился спросить ее, кого же он любит, раз она назвала его однолюбом. У него была другая женщина? Что с ней? Она бросила его, потому что он импотент? Он подзадоривал ее, подыгрывал ей. Но в ответ получил лишь глубокое молчание. Эдит, словно улитка, спряталась в свой нежный и хрупкий панцирь и долгое время вообще не хотела говорить. Словно ей одно лишь упоминание об этой женщине доставило нестерпимую боль. Но потом, переболев неприятными для нее ассоциациями и воспоминаниями, ожила вновь и рассказала Муру о том, что Арчи действительно несколько лет тому назад был влюблен в одну женщину. Она, как и он, была помешана на старинных украшениях. Она не англичанка. Эдит мало что знает о ней. Но Арчи буквально сох по ней. Он и его отец. И эта сучка обманула их. Она не вышла замуж ни за отца, который тоже был без ума от нее, ни за сына. Она, провернув здесь, в Лондоне, свои дела, вернулась на родину, и больше Арчи о ней не слышал. Мур кожей чувствовал, что речь шла о Мэй. Но как ни пытался он выяснить хотя бы национальность исчезнувшей возлюбленной Арчи, Эдит как воды в рот набрала. К тому же Мур боялся, что своими расспросами он может вызвать подозрение у, в общем-то, неглупой, но неуверенной в себе Эдит. Связь с русским была для нее целым событием в жизни, и Эдит отдавала себя своему любовнику без остатка. Он знал, что, останься он без денег, она будет содержать его, но пока не торопил события. Он хотел, чтобы она поверила, будто он увлечен ею всерьез и даже подумывает о женитьбе. И вот тут-то Эдит проявила неожиданную твердость, заявив ему после одного из таких душевных разговоров, что она, если когда-нибудь и выйдет замуж, то только за Арчи. Мур посмотрел ей в глаза и увидел в них такой нестерпимый злой блеск, что у него перехватило дыхание. Ты что, говорил ее ледяной взгляд, не понимаешь, что Арчи богат, и я сделаю все возможное и невозможное, чтобы выйти за него и устроить свою жизнь. Далее читалось: предоставь мне свободу, и ты поймешь, что я права и что с деньгами Арчи мы возьмем от жизни все, что только пожелаем. Мур хотел напомнить ей о брачном контракте, который может быть составлен Арчи не в ее пользу, но сдержал себя, понимая, что давить сейчас на Эдит преждевременно. Когда-нибудь она сама поделится с ним своими сомнениями. Теперь же она хотела одного: чтобы Мур дал ей возможность сблизиться с Арчи настолько, чтобы их отношения плавно перешли в брак. И он полностью согласился с ней, больше того, сказал, что готов даже помочь ей в осуществлении ее плана. После этого разговора их отношения перешли в несколько иную плоскость: теперь Эдит видела в нем не только любовника, но и сообщника. Ему повезло – кровь Эдит бродила так же бурно, как и у него, и она, Эдит, так же, как он, оказалась отравленной чувством вседозволенности и внутренней свободы, что давало ему надежду когда-нибудь привлечь ее для более серьезных, дерзких дел.

Мур вернулся в Москву совершенно опустошенным – у него не осталось ни доллара, ни фунта, ни рубля. Домой из аэропорта он добирался пешком. Шел дождь, пальто продувалось насквозь, хотелось курить, есть, пить и спать. Мокрое шоссе, пролетающие мимо машины, обдающие его грязью, ветер, холод… Он не помнил, как шел. И пришел в себя уже в самом центре Москвы. Здесь даже ночью было светло, как днем. По залитому рекламными огнями тротуару двигались прохожие, из ресторанов и кафе неслась музыка, из горячих недр метро вырывался запах цивилизации. За прозрачными стеклами цветочных киосков проплывали букеты роз, гвоздик… Навстречу Муру попадались спешащие куда-то красивые женщины, благоухающие духами… И он снова вспомнил Мэй. И представил себе, что вот сейчас он войдет в свою квартиру, и Мэй появится перед ним в халате, такая домашняя, родная, обнимет его, поцелует и станет просить у него прощения. А потом принесет ему полотенце и отправит в ванную – греться, мыться, приводить себя в порядок. После этого будет ужин, вино и теплая постель. Мур даже заскрипел зубами от злости – он знал, что Мэй не встретит его уже никогда. Он остановился посреди улицы, и ему захотелось закричать, зарычать, завыть, наконец. Но не закричал и не завыл. Он лишь присвистнул в удивлении, когда на него с гигантского рекламного щита улыбнулась… Мэй. Он не верил своим глазам. Мэй смотрела на него почти детскими, широко распахнутыми глазами и собиралась своими белыми крепкими зубками откусить чудесное сливочное печенье. Огромная Мэй, огромное печенье, огромные красные буквы: «ПЕЧЕНЬЕ „ШАРЛОТТА“ – ВКУС ЛЮБВИ И ЖАРЕНОГО МИНДАЛЯ». Похоже, Мэй шизанулась, раз опустилась до рекламирования печенья. И Мур захохотал. Он просто зашелся от смеха… А через три дня он уже знал адрес фотографа, делавшего снимки для рекламы печенья «Шарлотта», у которого за пятьдесят баксов купил адрес Мэй. Но только на этот раз ее звали Лорой.

«Целый день раздавались выстрелы, но теперь уже стреляли рядом с моим домом… Я надела самый скромный костюм, черное бархатное пальто, отделанное мехом шиншиллы, и накинула на голову платок, чтобы не привлекать к себе внимания. В спешке я чуть не забыла о своем любимом фокстерьере Джиби, смотревшем на меня огромными испуганными глазами…»

«На следующий день до нас дошла весть об отречении императора. Трудно было вообразить что-либо ужаснее. Это казалось настолько невероятным, что просто не укладывалось в голове, и мы все еще тешили себя надеждой, что это известие окажется ложным. Почему он отрекся от престола и что заставило его так поступить?.. А вокруг продолжались аресты, пожары, грабежи, на улицах убивали офицеров… Это революция собирала свой кровавый урожай».