Ужин во Дворце Извращений - Тим Пауэрс

— Ну да. Думаешь, я буду завидовать тому, что сделало пребывание на первом месте с тобой?

К удивлению МакЭна, Ривас на самом деле покраснел. Ба, да что это с тобой, Грег, подумал он, — уж не сбрил ли ты вместе со своей дурацкой козлиной бородкой свою обыкновенную броню цинизма?

— Насколько я понимаю, ты на работе, — тихо сказал Ривас. — Кто-нибудь в этом фургоне?

— Верно. Тощий парень у самого края, у заднего правого колеса. Я сам положил его туда вчера ночью. А твой кто?

— Моя уже в городе. Послушай, как тебе такое предложение: ты устроишь на улице какую-нибудь заваруху, чтобы отвлечь всех, кто может ошиваться здесь, я вынесу твоего мальчишку в этот переулок, а потом сам займу его место.

МакЭн уставился на него с неподдельном ужасом.

— Ты собираешься за своей — туда?

Ривас только беспомощно кивнул.

А я-то считал, дальше меня никто еще не заходил, подумал МакЭн. Повинуясь неожиданному импульсу, он сунул нож обратно в рукав и протянул правую руку Ривасу.

— Знаешь, Ривас, я всегда считал тебя хвастливым, скользким сукиным сыном, но Бог свидетель, я скажу всякому, кто согласится меня выслушать, что ты, чтоб тебя, самый лучший избавитель из всех, что были когда-либо.

Ривас ответил ему неловкой улыбкой и пожал руку.

— Спасибо, Фрейк. — Он тоже спрятал нож. — Давай-ка двигаться, пока они не привели сюда тех, кто способен передвигаться самостоятельно.

Ривас так и не узнал, как это удалось МакЭну, но не прошло и полминуты с момента, как тот скрылся в переулке, как со стороны улицы послышался жуткий треск, сопровождаемый истошным визгом; он даже различил в хоре голосов один, явно принадлежащий продвинутому: тот забормотал что-то насчет того, как это вкусно, когда все помогают кипятить тяжелую воду.

Спасибо, Фрейк, подумал Ривас. Он бегом ринулся к фургону, перевалил паренька — по счастью, так и не вышедшего из забытья, — через борт, взвалил его на плечи и, стиснув зубы, чтобы не потерять сознания и самому, потащил его в переулок. В последний момент он передумал и вместо того, чтобы просто сбросить парня с плеч словно мешок гравия, нагнулся и почти нежно опустил его на мостовую.

Одежда на бедолаге мало отличалась от той, что была на нем, поэтому Ривас просто добежал до фургона, забрался внутрь и лег на дно примерно в той же позе, в какой лежал паренек, — спрятав лицо под чьим-то вялым плечом и стараясь унять сердцебиение. Немного погодя до него донесся шорох со стороны переулка и (возможно, это ему только показалось) шепот: «Спасибо, Грег. Удачи».

Утро начинало пригревать, и Ривас услышал скрип и стук других фургонов, прибывающих на площадь. Время от времени до него доносились чьи-то разговоры, хотя слов он не разбирал. Он даже вздремнул ненадолго, но живо проснулся, когда по мостовой застучали, приближаясь, чьи-то башмаки и подковы, а потом фургон покачнулся, когда кто-то залез на козлы. Вскоре туда же забрался второй.

— Как они там, все в отключке? — спросил мужской голос.

Звякнула конская сбруя.

— Угу, похоже на то. Что, запрягли? Ладно, тогда едем. Остальные идите рядом.

Фургон дернулся, оси заскрипели, и они тронулись с места. Ривас слышал шарканье ног дееспособных Соек, плетущихся за фургоном; судя по доносившимся всхлипам и прерывистому дыханию, по меньшей мере один из них негромко плакал.

Он ощутил несколько медленных поворотов, а потом стук колес по булыжнику сменился мягким шипением, и он понял, что мостовая кончилась, и они пересекают стоярдовую песчаную полосу, окружавшую Священный Город наподобие рва; возможно, это кольцо смыкалось с настоящим песчаным пляжем на морском берегу. Ему подумалось, что нет ничего проще, чем сорваться на высокий, жалобный вой, не прерывающийся даже на вдохе… и как только он подумал так, ему стоило больших усилий удержаться от этого.

Один из бредущих рядом, должно быть, чувствовал что-то в этом роде, поскольку тишину прорезало гортанное бормотание.

Ривас не слишком удивился тому, что его никто не заглушил, — он и так уже пришел к выводу, что пастыри делали это, чтобы не позволить вещателям выболтать что-то… но кого тревожит, узнают ли что-нибудь люди, которые вот-вот вступят в Священный Город?

— Помехи! — каркал продвинутый. — Мне-то какое дело? Разбирайтесь с этим сами, болваны, меня нельзя отрывать от готовки… Севативидам не обязан вникать в эти провинциальные проблемы… в далеких местах, давным-давно, я глядел дольше…Что, если это был ваш наводящий ужас Грегорио Ривас? Он не должен вмешиваться в мои дела…

Ривас окаменел от ужаса; он решил, что им известно, кто он, и что все это представление устроено намеренно, с целью дать ему понять, что он пойман; он решил, что фургон сейчас остановится, валяющиеся вокруг него безжизненные тела повскакивают на ноги, и он окажется в кольце торжествующих пастырей, целящихся в него из рогаток. Однако фургон катил дальше как ни в чем не бывало, ноги вокруг продолжали шаркать, а вещатель — нести галиматью дальше: «Эта вонючая лодка, вы пытаетесь меня убить, осторожнее, ох…»

Медленно, мускул за мускулом, напряжение оставляло Риваса. Может, это было просто совпадение? И все-таки кто или что говорило? Ясно, что не Сойки сами по себе. Может, сам Нортон Сойер? Но как? И почему теперь по-английски, если несколько лет назад это был просто клекот? Хотя, впрочем, имя — Севативидам — мелькало уже тогда…

— Оставьте меня в покое, я сейчас дам причастие в Уиттьере, — продолжал бормотать бедолага. — О, посмотри на них на всех, да повернись же, скелет проклятый, я хочу видеть их всех… Севативидам благословляет вас, дети мои… а ну-ка давайте, детки, поделитесь со мной вашей далекой силой… сами-то вы все равно ею не пользуетесь, так что вам она не нужна… жаль, что я не могу взять ее, не расходуя вас так быстро… но уж раз она накрепко привязана к вашему рассудку, может, она вам все-таки и нужна для чего-то… не повезло… О, да тут и новички… как вкусно… — Тут речь сделалась такой, какой Ривас ее помнил по своим дням у Соек: бурчанием, клекотом и гортанными руладами.

Пот, который прошиб его в первую секунду паники, остудил его, и он почти было успокоился, но снова напрягся от страха, ибо свет померк, воздух сделался градуса на два холоднее, и он понял, что они проезжают под высокой каменной аркой… а когда свет снова стал ярче и холодок прошел, он не испытал облегчения — скорее наоборот, так как знал, что они уже внутри городских стен. В подтверждение этого позади с лязгом захлопнулись ворота.

Фургон ехал теперь без толчков, а шум колес напоминал звук воды, которую медленно льют в железную кастрюлю. Лежавшего среди безжизненных тел Риваса пробрала дрожь, ибо один запах здешнего воздуха — этакая помойная сладковатость с чем-то горелым, мешавшаяся с вонью морской рыбы, — уже говорил о том, что он находится на совершенно неизведанной территории. Он неплохо имитировал Сойку в лагерях, на стадионах и прочих гнездовьях, хотя в последнее время и это удавалось ему хуже. Однако теперь он находился дома у Нортона Сойера, человека — если он вообще человек, — милостью которого Сойки обладали такой силой и бесстрашием. Здесь его могло ждать что угодно.