Щит Персея. Личная тайна как предмет литературы - Ольга Поволоцкая

Кто эта «страшная гостья»? Смерть? Муза? Жена? Ахматова запечатлела свое ощущение ужаса жизни писателя, его полного одиночества, не разделенного никем в душных стенах. Эти «душные стены», конечно, представляют собой метафору состояния художника в атмосфере того времени, но, может быть, и впечатление от реальности его бытовой и семейной жизни. Может быть, Ахматова что-то знала о связях Елены Сергеевны с самыми высокими «инстанциями» и с тем самым «известным учреждением»? Или догадывалась о них? Но фактом является то, что в этом стихотворении Ахматова сознательно обозначила некое таинственное зияние, некий страшный сюжет булгаковской жизни, на который он пошел добровольно.

Когда Булгаков только познакомился со своей будущей третьей женой, Елена Сергеевна была супругой высокопоставленного советского военного и принадлежала к кругу советских «господ». Любовный треугольник, от которого полуопальный, почти нищий писатель, попытался уклониться, был по-настоящему смертельно опасен. Драматургия этой его собственной жизненной коллизии ему, драматургу милостью Божьей, внятно диктовала возможные варианты развязки, вариант победы был маловероятен, зато угадывалось множество разных гибельных концовок. Он принял вызов судьбы и не мог не видеть, по крайней мере, сначала, в своей жизненной ситуации оттенка поединка с самой советской Системой за женское сердце. Он этот поединок выиграл. Мы догадываемся, что у красного командарма, впоследствии генерал-лейтенанта, начальника штаба Московского военного округа, Евгения Шиловского были рычаги, при помощи которых он мог тайно уничтожить соперника, но не уничтожил. В силу ли личного благородства (все-таки он был дворянином) или в силу того, что опальный писатель втайне был охраняем волей генсека, но командарм должен был уступить и смириться с неизбежным. Ситуация была по-настоящему смертельно опасной: известно, что профессиональный военный был вооружен и угрожал Булгакову браунингом.

Еще раз скажем, что трехсторонние отношения – Воланд-мастер-Маргарита – кажутся нам претворенным отражением некоего личного вполне инфернального опыта, приобретенного автором романа в силу того, что много лет его жизнь протекала под пристальным недреманным оком генсека Сталина. Это постоянное наблюдение – никогда не забываемая реальность жизни автора романа «Мастер и Маргарита». Он был окружен вниманием множества доносчиков, некоторые из которых входили в его ближайшее домашнее окружение. Сейчас, когда кое-что из архивов бывшего КГБ рассекретили, мы можем познакомиться с этими документами[45].

К сказанному нужно добавить, что очень непростое отношение к Елене Сергеевне выражено в ташкентском стихотворении Ахматовой «Хозяйка»:

В этой горнице колдуньяДо меня жила одна:Тень ее еще виднаНакануне новолунья,

Тень ее еще стоитУ высокого порога,И уклончиво и строгоНа меня она глядит.

Я сама не из таких,Кто чужим подвластен чарам,Я сама… Но, впрочем, даромТайн не выдаю своих.

Это стихотворение посвящено вдове Булгакова, и оно свидетельствует о том, что образ Маргариты тайно задает доминанту выстроенного в этом тексте образа «хозяйки». Маргарита – «ведьма», адресат стихотворения – «колдунья», то есть обозначена некая темная инфернальная составляющая образа адресата. Запоминающийся мотив лунного света из романа «Мастер и Маргарита», «полнолунье», в которое совершилось превращение Маргариты в ведьму, продолжается в стихотворении в мотиве времени, обозначенном «накануне новолунья». На самом деле временная координата «накануне новолунья» является не обозначением времени, а обозначением пространства, погруженного во тьму, ибо рождению новой луны предшествует мрак. А сам образ «тени, видной накануне новолунья» (то есть «тень во тьме»), кажется загадочным, двусмысленным и инфернальным. Магическое колдовское обаяние – «чары» – исходят от «хозяйки». Ее образ подан через тему власти, властности и властных отношений, предложенных «хозяйкой» и отвергнутых лирической героиней. «Тень» глядит «уклончиво и строго», то есть не допускает к своей внутренней глубине и тайне, охраняет ее, обозначает границу и предел, который нельзя преступать. Таинственная непроясненность «тени во тьме» и внутренняя закрытость «хозяйки», с которой сталкивается лирическая героиня Ахматовой, отражает ей ее собственную закрытость и недоступность для «тени». И событием стихотворения оказывается невозможность душевной близости, взаимности и доверия.

Очень выразительно слово «хозяйка» как обозначение адресата. Елена Сергеевна была временной хозяйкой комнаты в Ташкенте в эвакуации, которая затем досталась Анне Андреевне. Но речь здесь идет вовсе не о мимолетном владении комнатой. На Руси испокон веков супругу величали хозяйкой[46], и тогда это был абсолютный синоним слова жена. Елена Сергеевна была «хозяйкой» Булгакова, и, назвав ее так, Ахматова обозначила и проявила незримое и молчаливое присутствие в своем стихотворении незабываемого образа покойного Булгакова, чьей «хозяйкой» была адресат этого текста.

Это стихотворение дальше комментировать мы не будем. У Ахматовой в нем все уравновешено, все недосказано, одни оттенки и никаких прямых грубых называний. Главное, что это не эпиграмма, здесь нет ни обличения, ни наносимой обиды. Но есть ясное понимание, что сближения не получилось, что свою «тайну» адресат охраняет строго.

Поскольку нас биография писателя волнует меньше, чем тексты, созданные им, а не наоборот, то к биографии автора мы обращаемся лишь тогда, когда текст выглядит отчетливо автобиографичным, и можно попытаться понять его смыслы через биографический контекст. Но принцип, которого мы придерживаемся, состоит в том, чтобы находить объяснения загадкам текста внутри самого текста, полагая, что роман устроен таким образом, что комментирует себя сам.

И еще: мы ясно понимаем, что Елена Сергеевна была любима своим мужем, что ей он обязан семейным счастьем в последнее десятилетие своей жизни, что он нежно любил ее, любовался ею, ценил свой дом, который она создала. Но упрощать очень сложную во всех отношениях ситуацию вокруг булгаковского дома – значит, погрешить против истины. А историческая правда в том, что на Булгакова было направлено неослабевающее внимание Сталина, и нет никаких сомнений в том, что Елена Сергеевна мечтала об утопии гармонического сосуществования ее гениального мужа и генсека; с ее точки зрения, осуществлению этой утопии препятствовала бешеная зависть к таланту Булгакова околовластной писательской верхушки.

Имя «мастер» герой романа Булгакова получил от Маргариты. В этом имени отчетливо выражена идея выделенности и противопоставленности мастера как писателя всем остальным писателям своего времени. С точки зрения Маргариты, он единственный – мастер, виртуоз, фокусник, иллюзионист, а остальные – бесталанные дилетанты, конъюнктурщики, недоучки, халтурщики. Маргарита, влюбленная в роман о Пилате, восхищенная талантом своего любовника, мечтала о славе, верила в особую яркую судьбу своего возлюбленного, и совершенно не случайно она называла его «мастером». Она была уверена в том, что именно потому, что ее возлюбленный – мастер, он непременно будет востребован лично самим Хозяином, который окружил себя «мастерами» своего дела.

Здесь уместно вспомнить, что свита Воланда состоит из «заплечных дел мастеров», то есть из палачей, и их «мастерство» высшей пробы. Булгаков не пощадил свою героиню, констатировав: «У нее была страсть ко всем людям, которые делают что-либо первоклассное».[47]Здесь, пожалуй, отчетливее всего обозначено полное отсутствие восприимчивости «к грозным проблемам морали»[48] героини Булгакова. Ведь мечтать о том, чтобы ее возлюбленный мастер вошел в тесный ближний круг «мастеров», окружающих Воланда, можно, только не ощущая непреодолимой границы между настоящим художником и палачом. По-видимому, для Маргариты, как и для пушкинского Сальери, «гений и «злодейство» могут сосуществовать бесконфликтно в одной личности.

Логика Маргариты – женская логика устроительницы блестящей артистической судьбы и карьеры своего возлюбленного в придворных кругах, в высшем свете. Далекая от политики, но принадлежащая к кругу советских «господ», Маргарита тяжело переживает крушение своих амбициозных мечтаний. Она возненавидела и председателя правления МАССОЛИТа Берлиоза, и критиков, которые, как ей казалось, погубили ее возлюбленного. Единственная надежда, которая у нее оставалась, – надежда на личное вмешательство самого «государя».