Всё о Кыше, Двухпортфелях и весёлых каникулах - Юз Алешковский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«За Пушкина отомщу! И за тебя, Кыш! И за тебя, Оля!» — подумал я.
— Ну, иди! — дрогнувшим голосом сказала Снежка. — Я подержу Кыша. Только не бойся.
Я передал ей поводок, достал из кармана папину перчатку и пошёл вызывать Рудика на дуэль.
Но у дверей помедлил.
Не потому, что струсил, а потому, что представил снежную холодную поляну у Чёрной речки и напротив себя красавца Рудика в царском мундире с золотыми погонами. А я как был в школьной форме, так и остался. Только на голове у меня такая же шляпа, как у Пушкина… Вот Рудик идёт на меня, растянув в ехидной улыбке тонкие злые губы, поднимает наган, прицеливается… Метёт, завывая, метель… Сквозь её завывание я слышу тревожный голос мамы:
«Алёша! Сию секунду марш домой!»
И папин спокойный голос:
«Ты что, захотел попасть в вакуум?»
Но я отвечаю и им, и всем:
«Мама, папа и Снежка! Не бойтесь! Я всех вас люблю и победю!.. И побежу!..»
А Рудик в золотых погонах уже совсем близко, и тут я делаю выстрел.
Палочка с резиновым набалдашником, измазанным вонючим рыбьим жиром, перемешанным с клеем и чернилами, попадает Рудику прямо в лоб! Ура! Ура!
Он падает. К нему подбегают санитары с носилками и несут к машине «скорая помощь» с сиреной и мигающей лампочкой. А Рудик кричит с носилок: «Пушкин! Я больше не буду! Я больше не буду!» «Скорая» срывается с места, а я спокойно продуваю дуло нагана…
— С ним сидит Оля, — легонько толкнула меня Снежка — Ты извинись за беспокойство…
— Ну, пока, Снежка, — сказал я, подтянув штаны. — Как сказать — «я победю» или «побежу»?
— Ты победишь, — объяснила Снежка. — Помнишь, как надо вызывать?
— Всё помню. Но скажу я ему не «вы», а «ты». А что потом делать?
— Потом он побоится с тобой драться, и ты сделай вот так.
Снежка гордо закинула голову и смерила кого-то презрительным взглядом с ног до головы, и вдруг Кыш встал на задние лапы, а передними обнял мою ногу, прижался к ней ухом и заскулил. При этом он говорил:
«Не ходи… не вызывай его на дуэль… Это опасно. Вдруг… мало ли что бывает?.. Мне тебя жалко. Я тебя люблю. И ты меня любишь. Я боюсь… Снежка тоже боится… Чёрт с ним, с этим Рудиком! Ему и без тебя попадёт!..»
Сердце моё сжалось, но, чтобы Кышу не удалось меня уговорить не драться на дуэли, я толкнул тяжёлую…
Я толкнул тяжёлую стеклянную дверь, вошёл в кафе и направился к столику, за которым сидели Рудик и Оля. Рудик, не замечая меня, о чём-то зло упрашивал Олю, а она сквозь слёзы два раза сказала:
— Сейчас я уйду… Сейчас я уйду…
Пломбир лежал нетронутым в её металлической вазочке.
Я сделал ещё два последних шага, дотронулся до Олиной руки и сказал:
— Оля, пожалуйста, извини меня за беспокойство. Мне нужно сказать… этому… пару слов.
Снежка со сплюснутым о стекло носом и с Кышем на руках смотрела на меня.
Оля, едва заметно улыбнувшись, кивнула, и тогда я сделал шаг в сторону и громко объявил, смотря прямо на Рудика:
— Я тебя, нехорошего человека, за то, что ты украл мою любимую собаку, вызываю на дуэль!
После этого я сделал выпад правой рукой и кинул в Рудика папину перчатку, но она попала не в него, а сбила вазочку с мороженым, и талые кусочки белого пломбира шлёпнули Рудика по носу и щеке. В «Стекляшке» стало тихо. Кто-то захохотал.
Я стоял без всякого страха, ожидая, что будет дальше.
Бледное лицо Рудика покраснело. Оно было смешным от мороженого, стекавшего с носа. Он растерялся, а папина новая перчатка, как я успел заметить, лежала в белой лужице. Я ждал и уже хотел сделать презрительный вид, как учила Снежка, но тут Оля вышла из-за стола и серьёзно сказала мне:
— Пойдём отсюда, Алексей. Таких типов на дуэль не вызывают. Для них это слишком большая честь.
Оля подала мне руку, но я на этот раз не обиделся и подал свою, чтобы помочь Оле уйти. Так мы и вышли из кафе, держа друг друга за руки. Мне хотелось успокоить Олю и развеселить, но я этого не умел. И не знал как.
Снежка, на ходу отдав мне поводок и сказав «молодец», вбежала в кафе, взяла со столика папину перчатку и за большой палец вытащила её на улицу. Кыш подпрыгнул, выхватил её у Снежки из рук и нёс, держа в зубах. Я не стал отнимать у него перчатку. Всё равно она уже не новая. И оттого что мы возвратим её папе, я в который раз за эти дни подумал:
«Снежка! Ты мой самый лучший друг на всю жизнь, съедим мы с тобой пуд соли или не съедим! И я никогда не буду твоим предателем! И сам сделаю тебе ещё много хорошего!»
Мы со Снежкой шли, ругая Рудика, а Оля всё молчала. И я не выпускал её руку.
— Смотрите! — вдруг сказала Снежка.
Я увидел идущего нам навстречу оперуполномоченного Володькина, а рядом с ним шли двое парней — те, которые кинули в меня снежок. Шли они нехотя, с ненавистью глядя на Володькина.
— Это они, — сказала Оля.
Кыш насторожился, присел и, когда идущие поравнялись с нами, бросился на одного из парней, оскалив зубы. Парень шарахнулся в сторону, а другой спрятался за Володькина. Я оттащил Кыша и спросил Володькина:
— Правда, это они?
Он кивнул.
— А как они всё-таки сумели? — спросил я так, чтобы никто не слышал.
— Дверь была открыта. Щенок вышел на площадку. Набросили на него пиджак, зажали рот, и всё. Смотри не спи больше на посту.
— А вы как напали на след?
— Я сразу подумал, что это месть тебе и Кышу за то, что вы разоблачили мелкого жулика. А потом, эти голубчики уже не первого пса воруют. Пошли! — сказал им Володькин.
Я ещё раз крепко пожал его руку и попросил не забывать в случае особо важного дела.
Мы не стали смотреть, как Володькин вызывал из кафе Рудика. Кыш лаял, пока мы не зашли за угол.
Глава 57
У нашего дома я спросил у Снежки, что сегодня проходили и какие задали на дом уроки, а всё
