Под чужими знаменами - Владимир Беляев

И казалось ей всегда, что стихи написаны именно про ее отца, погибшего напрасно в тот год, когда еще не умела она сказать слова «мама» и приласкаться к человеку, который дал ей жизнь. А когда показали ей на Академической автора этих стихов, голодного, одетого в пальто с заплатами, больного украинского поэта Степана Чарнецкого, который от недоедания и нужды еле-еле передвигал ноги, первой мыслью Иванны было подойти и поблагодарить его за эти трогательные стихи, но она постеснялась сделать это, так как вслед за благодарностью должна была она и помочь этому гибнущему человеку. А чем она могла помочь ему, затравленная сама, ждущая любую минуту полицейских свистков, грубых окриков и сирен автомобилей, оцепляющих улицы?

А ведь были люди там, за Збручем, которые никогда не забывали о своих братьях, «Иванах без доли», о второй подневольной Украине, и только они, после освобождения ее осенью 1939 года, смогли в течение какого-нибудь одного месяца сделать для них то, чего не могли они достичь сами в течение столетий.

Тот, кого она встретила сегодня на пороге жизни и смерти, пронизал ее непоколебимым огнем своих запавших глаз и силою воли человека, любящего свободу, гордого и умеющего даже в плену быть хозяином своей доли…

И, бродя до сумерек уличками, примыкающими к горе Вроновских, вдыхая сладковатый запах распустившихся акации на склонах цитадели, Иванна решила во что бы то ни стало помочь лейтенанту.

У старьевщиков на плацу Теодора, где бушевал особенно разбухший в дни оккупации городской базар, Исанна купила ржавые, массивные ножницы. Больше всего боялась она, покупая их, повстречать здесь Тарнавского. Он проводил большую часть дня на базаре, «делая интересы», и, безусловно, стал бы выпытывать у Иванны, зачем ей такая покупка.

Прежде чем снова посетить цитадель в обществе старых дам, вербующих там изменников для службы Гитлеру, Иванна запрятала эти ржавые ножницы в ящик американского бюро.

День нового посещения цитадели наступил скоро.

…Очень тяжелым казался Иванне кожаный потертый портфель, нагруженный доверху провизией, когда несла она его за колючую проволоку цитадели.

К приходу делегации УЦК военнопленных опять вывели на беседу из различных загородок и подвалов. Когда пленные усаживались на землю, жмурясь от яркого солнца и теплого весеннего ветра, Иванна приблизилась к знакомому лейтенанту и шепнула:

— Следите, где я оставлю портфель.

Пока дамы-патронессы одна за другой увещевали пленных поступить на службу к фашистам, Иванна со скучающим видом отошла в сторону. Она присела на краю густо поросшей бурьяном канавки. Убедившись, что за нею никто не следит, Иванна незаметно опустила портфель на самое дно канавки и прикрыла его ржавым листом жести.

И тут она встретилась взглядом с лейтенантом из Донбасса.

Испытывая чувство радости и облегчения, она подошла к группе дам-патронесс и перед тем, как покинуть цитадель, улучив минутку, шепнула лейтенанту:

— Там все, что просили. Бегите в Карпаты. Помогай боже!

— Спасибо, родная, — шепнул лейтенант. — Повезет — знай хоть, кому помогала. Я из рудника Ново-Смолянка Сталинской области. А зовут меня — Петро Гордиенко. Война окончится, придут наши, черкни пару слов!

…А.ночью двое часовых-полицаев были сняты со своих постов одним приемом: их затылки оказались раздробленными ударами молотка.

Ножницами, которые принесла Иванна Макивчук, военнопленные перерезали четыре ряда проволоки на склонах цитадели. Они переползли улицу очень близко от расквартирования частей СС и жилищ гестаповцев.

На рассвете оберст СС Охерналь не досчитался вверенных ему трехсот узников цитадели. Но еще до того, как полковник Охерналь был разбужен, один из шефов «украинской» полиции, поручик Богдан Зенко, дал всем комиссариатам «украинской» полиции такую телеграмму:

«Сегодня ночью из цитадели бежало в направлении Яновской улицы и Клепаровсксго вокзала 300 советских военнопленных. Немедленно выслать в погоню за ними патрули».

Паппе решил сперва, что в побеге замешаны советские партизаны, помогавшие пленным снаружи, но вскоре Вурм представил своему шефу неопровержимые улики прямого участия в этом деле Иванны Макивчук.

Случилось так, что за два дня до побега военнопленных, когда Иванна отсутствовала на работе, председатель УЦК Владимир Кубийович заехал вечером в комитет, разыскивая в столах машинисток отданные им в перепечатку материалы о церковных делах на Хелмщине.

Кубийович открыл и американское бюро Иванны. Роясь в ее бумагах, он обнаружил ржавые ножницы для резки жести. «На кой чорт этой смазливой девчонке такой инструмент?»— подумал лысый, низкорослый нахлебник Ганса Франка и тут же забыл о своей находке.

Возможно, конечно, Кубийович никогда бы и не вспомнил больше об этих ножницах, если бы вскоре после побега его не посетил на квартире в доме № 15 по улице Зиморовича сам Отто Вурм.

Кто не знал во Львове высокого штурмшарфюрера с белесыми злыми глазами?

Когда Вурм с пятнистым догом на поводке отправлялся на прогулку по Академической улице, он очень пристально вглядывался в лица встречных, все время, даже и на досуге, выискивая среди них горожан, которые еще с польских времен были памятны Вурму своими революционными настроениями. И часто многие старожилы Львова, завидя приближение Вурма, поспешно переходили на другую сторону улицы. И даже Кубийович, который не раз бывал на приемах у Ганса Франка б Вавеле, во дворце польских королей, немного оторопел, увидя в дверях своей квартиры столь неожиданного гостя.

Уж кто-кто, а Кубийович знал, чем занимается таинственное отделение 4-Н галицийского гестапо!

Однако вскоре выяснилось, что От го Вурм пришел вовсе не за тем, чтобы арестовывать одного из фюреров украинских националистов. Просто он заглянул к доктору Кубийовичу, чтобы получить информацию о благонадежности тех дам патронесс, которые дважды посещали цитадель. «Не могла ли какая-нибудь из этих старушек передать военнопленным такую, скажем, мелочь, как ножницы для разрезания колючей проволоки?»

Кубийович встрепенулся при этих словах.

Ведь ножницы-то он видел незадолго перед побегом в столе у недавно принятой в УЦК машинистки Иванны Макизчук!

Уже одного этого признания было вполне достаточно, чтобы Отто Вурм заинтересовался красивой гуцулочкой. И еще одно совпадение помогло Вурму. В списках его секретных агентов, которые шпионили за оставшейся без дела с приходом немцев студенческой молодежью, числился Славцьо Тарнавский. Через день после того, как Славцьо повстречался на именинах с Иванной, он сразу же услужливо сообщил Вурму, что его новая знакомая гуцулочка ненавидит гитлеровцев и презирает тех украинцев, кто сотрудничает с немцами.

Вурм немедленно вызвал Тарнавского к себе на квартиру на улицу Мальчевского. После нескольких вопросов Вурм поручил Тарнавскому выяснить, что думает гуцулочка о побеге военнопленных из цитадели. «Тебе надо прикинуться их симпатиком, — учил Вурм Славця, — радуйся тому, что пленным удалось перехитрить охрану и бежать к советским партизанам. Хвали изо всех сил человека, который помог им. И доложи мне немедленно, что скажет тебе Макивчук. Причем, имей в виду: нам все хорошо известно. Я просто проверяю твою честность. Я хочу убедиться, можно ли поручать тебе более серьезные дела».

…Пленные бежали удачно. Иванна радовалась этому. Ее распирало желание поведать свою тайну кому-нибудь близкому, кто не предаст ее, похвастаться тем, что она сделала доброе дело советским людям, ненавидящим фашистов. И когда Славцьо, по наущению Вурма, забросил крючок, начав разговор о побеге из цитадели, Иванна охотно пошла на его приманку. «Значит, и впрямь Вурм все знает!» — смекнул Тарнавский. И, не допуская даже мысли, что можно обмануть всеведущее отделение 4-Н, Тарнавский немедленно рассказал Вурму о признании Иванны.

Арестованная Иванна долго не сознавалась.

Ее пытали, били в динстциммер Отто Вурм и Бено Паппе. Подручный Паппе из отделения 4-Н Майер привязал Иванну к скамейке. Он сорвал с нее рубашку, обнажив спину. То и дело Майер подогревал кофейник с сургучом на электрической плитке и потом, доведя сургуч до расплавленного состояния, выписывал его струйкой вензеля на плотной, загорелой коже девушки. Иванна до крови искусала губы — они стали у нее сине-багровые, но ни в чем не признавалась. Свыше суток потом без минутки отдыха ее держали привязанной к тяжелому стулу перед электрической лампой в тысячу свечей. От ослепительного света и сильного жара лицо девушки потрескалось, кожа зашелушилась, глаза слезились. «Отличная свадебная фотография!» — шутил Вурм, пододвигая штатив с лампой еще ближе к лицу Иванны. Но она молчала.

Тогда Вурм приказал доставить в динстциммер Тарнавского. Чтобы не рассекретить своего ценного агента, Вурм приказал Майеру привести Славця скрытно. Из машины в динстциммер Славцьо проходил, закутав предварительно лицо плащом, и Майер вел его под руку, как слепого. Когда Вурм сдернул плащ с головы агента, Славцьо увидел опухшее от побоев и обожженное лицо той, кому он еще так недавно клялся в любви.