Фирма приключений. Научно-фантастический роман - Павел Багряк

— О, кто вы?! — Это звучит его голос, поскольку он видит кого-то, лежащего у двери в квартиру Гарда.

Если коварство врагов исчерпано, они не помешают консьержу позвонить в дверь. Точно: звонок.

— Господин комиссар! Здесь человек… в крови! Я слышал выстрелы! Вы дома, господин комиссар?

И вот уже звук полицейской сирены. Оперативная группа внизу. Кажется, можно выходить, если покушавшийся не прикрыт соучастниками. Нет, не прикрыт: они бы уже дернули вверх, на чердак, а оттуда по крышам — в разные стороны. Гард, помедлив еще не более трех-пяти секунд, повернул ручку замка и распахнул дверь навстречу спешащим наверх трем полицейским ночного патруля во главе с сержантом.

На лестничной клетке, прямо напротив двери, лежал человек. Он лежал лицом вниз, одна рука его неловко подогнулась или, точнее сказать, вывернулась на спине, как рука сломанной куклы, а другой он сжимал рукоять пистолета. По-видимому, жизнь уже оставила покушавшегося, он не шевелился, и тонкая струя темно-красной крови вытекала на кафель откуда-то из-под груди.

— Ничего не трогать! — резко произнес Гард. — Ни к чему не прикасаться! Сержант, внизу кого-нибудь видели?

— Никак нет, господин комиссар! — бодрым голосом ответил полицейский.

Вмешался консьерж, трясясь от страха:

— Я как услышал выстрелы, господин Гард, и говорю жене…

Гард остановил старика недвусмысленным жестом, и тот поперхнулся на слове. Тогда Гард сказал:

— Идите домой. И успокойтесь. Пора бы уже привыкнуть к тому, что в этом подъезде живет не дантист, а полицейский.

Старик, тряся головой, тихо пошел вниз. Гард наклонился к лежащему человеку, осторожно повернул его вверх лицом и даже не удивился, увидев оскаленную в гримасе улыбку старого, всегда веселящегося вакха.

13. ПОДНОЖКА

Как обычно, перед обсуждением возникла недолгая пауза. Генерал Дорон бесстрастно курил, миллиардер Крафт-старший поправлял механическим движением рук манжеты, а министр внутренних дел Воннел строго, как на арестантов, смотрел на свои ногти. Им владело привычное раздражение, которое возникало всякий раз, когда надо было обсуждать щепетильный «сценарий». Не то чтобы он сомневался в его необходимости, а он ему просто не доверял, как, положим, старый бухгалтер не доверяет всем этим электронным считалкам, не стоившим и одной костяшки веками проверенных счетов. Воннела всегда раздражали эти плоды научно-машинного творчества, и потому он втайне, чтобы не казаться так уж старомодным, даже в собственном министерстве с подозрением относился к всевозможным ЦИЦам, НАМам и БЕМам, палец о палец не ударяя во имя их развития. «Как будет, так и будет, а денег просить не стану! — обычно решал он про себя, бывая на приемах у президента. — Даст — даст, а не даст — ну и слава Богу!»

Плоды машинного творчества ставили его, Воннела, в странное и унизительное положение человека, занимающего высокий пост в государстве, однако не способного хоть как-то влиять на дела. Конечно, он мог вообще отменить «сценарий» или по крайней мере поставить его под сомнение, но целиком, а вот изменить в нем что-то — увольте! Потому что любое предложенное им изменение требовало обоснований. А раз так, то «сценарий» из-за необходимой корректировки уходил куда-то туда (куда, кстати?), где — уж это Воннел знал по опыту — его снова запускали в машину. А раз запускали в машину, то невольно происходила как бы оценка его, Воннела, мыслей, и… ничего хорошего во всем этом не было. Так если он не мог без ущерба для себя и своего реноме что-либо изменять в «сценарии», ему не совсем понятно было, зачем он вообще тут находится?!

Поэтому Воннелом владело острое желание вот так, левой ногой, без всяких доводов взять и одним махом порушить все эти ненавистные «альтернативы», «оптимизации» и «эксплоративные прогнозы». И оттого, что это было никак невозможно, он чувствовал себя совсем уж гадко. Оставалось ждать, когда что-нибудь скажет Дорон, который понимает или делает вид, что понимает всю эту мудреную механику. Ждать и надеяться, что в словах Дорона будет какая-нибудь слабина, в которую можно будет вцепиться и отвести душу, а заодно показать, что он, Воннел, значит куда больше, чем все эти машинные расчетчики во главе со своим машинным генералом, хотя министр чувствовал, что ожидание его и томительно и малоперспективно. Тем более что Дорон молчал. Он молчал потому, что за него говорили все эти листки, причем увесистым языком науки, и этот голос был сильнее голоса старомодных придворных мудрецов. Не без злорадства он думал о Воннеле, который, хоть и силен, и ловок, и хитер, сейчас, однако, не более чем надутый самомнением мешок, опасающийся неосторожным словом выдать свою пустоту и глупость.

Обсуждение начал Крафт-старший, который тоже презирал науку, но как презирают раба, чьими услугами пользуются, его не замечая, и потому не терзался никакими ущербными мыслями.

— Что ж, — сказал он, — условия соблюдены, степень риска… Какая тут степень риска? А, вот: семь целых пять десятых процента плюс-минус один процент. Когда мы рассматривали операцию с Аудуксеей, риск, насколько помнится, был выше. Отсюда следует…

Крафт позволил себе не закончить мысль, он мог себе вообще все позволить, даже не изображать умника, — преимущество, которое ему давало финансовое главенство в империи военно-промышленного комплекса. Все и так поняли.

Могло показаться странным, что совещание, где в некотором роде решалась судьба соседней страны, шло в столь узком составе, что тут не было ни президента, ни министра иностранных дел, ни других видных политиков. Но есть дела, о которых президент и прочие высокопоставленные лица как бы ничего не должны знать, дела, которые осуществляются вроде бы и не правительством.

— Совершенно согласен с вашей оценкой, — вежливо наклонил голову генерал Дорон.

Воннел понял, что от него ускользает последний шанс.

— Я тоже в принципе согласен, — сказал он, веско помедлив. — Неплохой план. Хотелось бы, однако, кое-что уточнить. Новый президент согласно «сценарию» сразу должен восстановить с нами соглашение по всем секретным пунктам договора. Хорошо, хорошо! Но в его речах и ответах на пресс-конференции я не нахожу ни слова о возвращении собственности национализированных предприятий их законным владельцам…

Воннел был не настолько глуп, чтобы не понять, отчего этих слов нет в «сценарии», но он метнул эту стрелу не без дальнего прицела. Сейчас его поправят, но совладелец национализированных предприятий не кто иной, как присутствующий здесь Крафт-старший, и он наверняка запомнит рвение Воннела, пусть не совсем уместное, но искреннее. «Надо быть правовернее самого Папы Римского!» — этот принцип он усвоил давно и прочно.