Грамота самозванца - Андрей Посняков

– Но мы вовсе не…

– Да, мой друг – знаменитый парижский куафер, – любезно осклабился Иван, незаметно толкнув локтем приятеля. – А я его сопровождаю. Сочиняю, знаете ли, книжку об искусстве причесок. Так мы не очень задержались?

– Нет, нет, не очень. В самый раз!

– Видите ли, наши костюмы еще не прибыли… Даже не знаю, удобно ли будет так, по-простому?

– О, бросьте, господа! Вот, входите в приемную, а я быстренько доложу.

Оставив гостей в узкой прихожей, обитой зеленым шелком, босоногий проворно взметнулся по лестнице на второй этаж, откуда тотчас же послышались возбужденные голоса.

– Митька, ты стричь умеешь? – тихо поинтересовался Иван.

– Нет.

– И я – нет. Это плохо.

– Да понимаю… Думаешь, побьют?

– Если смогут! – Иван горделиво подбоченился и зачем-то перешел на высокий штиль. – Не трепещи перед зигзагом судьбы, младой вьюнош, ибо все, что ни делается, – к лучшему.

– Хорошо тебе говорить, – вздохнул отрок. – Подстригать-то мне. Все ж таки это я – парижский куафер, а ты так, сочинитель.

– Ладно, прорвемся! – Иван хлопнул приятеля по плечу. – В крайнем случае, как говорит Прохор, – набьем всем морды да свалим.

– Да уж, – улыбнулся Митька. – Вот Прохора-то нам как раз сейчас и не хватает.

В этот момент вниз по лестнице сбежал сутулый – по-прежнему босиком – и, любезно улыбаясь, предложил:

– Поднимайтесь за мной, господа.

Приятели переглянулись и, усмехнувшись, направились вслед за провожатым. Надо сказать, изнутри дом производил какое-то двойственное впечатление – блеска и нищеты одновременно. Старая скрипучая лестница – и обитые дорогим шелком стены, украшенный лепниной потолок – и прогнившие доски пола, беломраморные статуэтки в нишах – и мышеловка почти у самой двери.

Открывшаяся их взору расположенная на втором этаже зала, однако, больше дышала богатством, нежели бедностью. Стены так же были обиты шелком, только уже не зеленым, а ярко-желтым, причем самого дорогого фасона – в мелкий карминно-красный цветочек. С потолка свисала люстра на двенадцать свечей, из которых все двенадцать и горели, как видно, хозяин не экономил на освещении. Напротив входного проема краснел угольками камин, хотя окна были распахнуты от жары. Мебель – два резных книжных шкафа, полочки, канапе, полукресла и овальный столик – казалась бы довольно милой, если б не топорщилась кое-где щепками. Было очень похоже на то, что проживающие здесь люди имели странную привычку метать в меблировку ножи, а то и топоры!

– Нет, это след алебарды, – поднявшись навстречу гостям, с улыбкой пояснил невысокий человек с приятным холеным лицом, обрамленным длинными темными локонами, и тоже – босой! Видимо, это и был сам хозяин. Красно-желтый – как у слуги, только из более дорогого сукна – костюм его являл собою столь же разительную двойственность, как и все жилище: с одной стороны, фасон камзола с многочисленными разрезами и буфами наводил на мысль об итальянских походах славного короля Франциска, управлявшего Францией лет сто назад, а с другой – воротник и манжеты бросались в глаза наимоднейшим кружевом, работы лучших кружевниц Брюсселя или Брабанта. В углу висело распятие, а в другом курился магометанский кальян.

– Мы имеем честь лицезреть господина Мердо? – так и не дождавшись, пока хозяин дома представится, осведомился Иван.

– Да, я – Ален Мердо, – кивнул хозяин. – А это – мой слуга Батистен. Видите, ходим по дому босыми – по новой методе парижского эскулапа Филиппа де Ло, утверждающего, что именно так в землю или в пол уйдут все болезни. Вы, кстати, его не знаете?

– Нет.

– Жаль, жаль… Ну что ж, я, со своей стороны, весьма рад видеть перед собой знаменитых куаферов! У нас тут хоть и не столица, но, знаете ли, имеется какое-никакое общество, приходится, так сказать, соответствовать… Вы нюхаете табак? Нет? Ну, тогда не стану и предлагать. Сам-то я больше предпочитаю кальян. Ну, будем делать прическу?

– Да, – хмуро отозвался Митрий. – Пожалуй. Присаживайтесь вот сюда, в полукресло, господин Мердо.

Мердо вдруг громко расхохотался, захихикал слуга, и вообще смеялись они довольно долго: едва унимал смех господин, как не мог себя сдерживать слуга, а когда он сдерживался, с новой силой хохотал хозяин.

– О, нет, нет, – наконец утихомирился господин Мердо. – Подстригать нужно отнюдь не меня.

– Слава богу,– искренне обрадовался Митрий.

Иван же быстро поинтересовался – кого же?

– Моего сына Оливье, – утерев набежавшие на глаза слезы, пояснил хозяин. – Сейчас Батисьен его приведет.

Вообще, господин Мердо в некоторые моменты казался явно умалишенным, а иногда же рассуждал вполне здраво. Вот и пойми…

– Звали, отец? – Из смежной комнаты в залу вошел подросток лет четырнадцати или около того, по крайней мере на вид он был чуть младше Митрия. В какой-то серой хламиде, естественно, босой, с рассеянным взглядом, он напоминал сумасшедшего куда больше, нежели его родитель. Бледное, такое же красивое, как и у отца, лицо, большие темные глаза, длинные белокурые волосы – и какой-то туманный непонятный лепет. Первые слова его, наверно, были единственными, из которых можно было хоть что-то понять.

– Это парикмахеры, Оливье, – пояснил господин Мердо. – Лучшие парикмахеры, из самого Парижа. Садись, они тебя подстригут.

– Собака, – послушно усаживаясь в кресло, ни с того ни с сего вдруг произнес мальчик. – Она бегает вокруг, лает, кусает… А корабли плывут.

– Да, корабли плывут, – улыбнулся хозяин. – И луна светит.

– Солнце так палит. Душно, душно! – Оливье вдруг рванулся из кресла, словно бы хотел выскочить из окна… но тут же осел и вяло махнул рукою. – Луна светит.

– Несчастный отрок, – чуть слышно шепнул Иван. – Вообще, думаю, мы зря подозревали этого Мердо. Ему уж точно не до Жан-Поля – тут совсем другие проблемы. Ну, что встал, Митька? Стриги да пойдем отсюда.

Подойдя к сидящему в кресле мальчику, Митрий задумчиво поклацал ножницами… Потом взял гребень, расчесал Оливье волосы. Снова немного постоял и, обернувшись к хозяину, спросил, нет ли поблизости какого-нибудь подходящего для парикмахерского искусства предмета, к примеру ночного горшка.

– Горшок? – Господин Мердо повернулся к слуге. – Конечно есть. Принеси, Батисьен.

Поклонившись, слуга тут же исполнил приказ, торжественно вручив Митрию позолоченную посудину, которую лжекуафер, недолго думая, нахлобучил мальчишке на голову.

– Ну, вот, – довольно сказал Митрий, быстро обрезая ножницами торчащие из-под горшка пряди. – Самая новейшая прическа! В Париже вся королевская семья стрижется именно так.