Дети капитана Гранта - Жюль Верн

В течение всего этого дня, 29 октября, перед глазами всадников простиралась та же бесконечно однообразная равнина. Около двух часов пополудни под копытами лошадей стали попадаться побелевшие кости. Это были останки огромного стада быков. Но кости лежали не отдельными кучками, как обычно скелеты обессиленных животных, падавших одно за другим. И никто не мог объяснить, почему на сравнительно небольшом пространстве было собрано столько скелетов. Непонятно было это даже и для Паганеля. Он обратился за разъяснениями к Талькаву, который тут же ответил что-то.

Восклицание географа: «Быть не может!» – и утвердительный жест патагонца очень заинтересовали всех остальных.

– Так что же это такое? – спросили они Паганеля.

– Небесный огонь, – ответил географ.

– Как, – воскликнул Том Остин, – молния могла убить наповал стадо голов в пятьсот!

– Талькав это утверждает, а он не ошибается. Впрочем, я ему верю, ведь грозы в пампасах отличаются особенной силой. Только бы нам не испытать этого на себе!

– Что-то очень жарко, – заметил Вильсон.

– Термометр, наверное, показывает тридцать градусов в тени, – отозвался Паганель.

– Это меня не удивляет, – сказал Гленарван, – я чувствую, как электричество пронизывает меня. Будем надеяться, что подобная жара недолго продержится.

– Ну нет, – возразил Паганель, – нельзя рассчитывать на перемену погоды, когда на горизонте не видно ни облачка.

– Тем хуже, – заметил Гленарван, – наши лошади измучены зноем… А тебе, мой мальчик, не слишком жарко? – прибавил он, обращаясь к Роберту.

– Нет, милорд, – ответил мальчуган, – я люблю жару. Жара – вещь хорошая!

– Особенно зимой, – глубокомысленно заметил майор, выпустив клуб дыма от своей сигары.

Вечером сделали привал у заброшенного ранчо – глиняной мазанки с соломенной крышей. Около хижины был частокол, правда полусгнивший, но все же он мог оградить лошадей от лисиц. Самим лошадям эти хитрые звери не страшны, но они перегрызают их недоуздки, и лошади пользуются этим, чтобы вырваться на свободу.

В нескольких шагах от ранчо была вырыта яма, очевидно служившая кухней, так как в ней виднелась остывшая зола. Внутри ранчо имелись скамья, убогое ложе из бычьей кожи, котелок, вертел и чайник для приготовления матэ – чая индейцев из сушеных трав, очень распространенного в Южной Америке. Его пьют, как многие американские напитки, через соломинку. По просьбе Паганеля, Талькав приготовил несколько чашек матэ, и путешественники с удовольствием запили им свой обычный ужин, найдя индейский напиток превосходным.

На следующий день, 30 октября, солнце встало в знойной дымке и устремило на землю необыкновенно жгучие лучи. Жара была невыносимой, а на равнине, к несчастью, нигде нельзя было укрыться от нее. Однако маленький отряд снова храбро двинулся на восток. Несколько раз в пути встречались огромные стада коров и быков. Не имея сил пастись из-за этой удручающей жары, скот лениво лежал на траве. Сторожей, вернее сказать пастухов, не было. Одни собаки сторожили эти стада. Впрочем, здешние быки очень мирного нрава и, не в пример своим европейским родичам, не впадают в ярость при виде красного цвета.

– Это потому, что они пасутся на земле республики, – сказал Паганель и сам пришел в восторг от своей шутки во французском духе.

К полудню в пампасах начались изменения, которые не могли ускользнуть от глаз, утомленных однообразием этих мест. Злаки стали реже. Вместо них появились тощие репейники и гигантские чертополохи, футов в девять вышиной, которые могли бы осчастливить всех ослов земного шара. То и дело попадались низкие колючие кусты с темной зеленью. На такой иссушенной почве это была самая пышная растительность. До сих пор влага, сохранявшаяся в глинистой почве равнины, питала луга, и ковер травы был густ и роскошен. Но теперь этот ковер, местами истертый, местами прорванный, обнажил свою основу и обнаружил скудость почвы. Талькав указал спутникам на эти явные признаки возраставшей сухости.

– Я лично ничего не имею против этой перемены, – заявил Том Остин, – все трава да трава – это может и надоесть.

– Да, но там, где есть трава, есть и вода, – отозвался майор.

– О, у нас ее еще много, – вмешался Вильсон, – да и по дороге мы наверняка встретим какую-нибудь реку.

Услышь это Паганель, он, конечно, не упустил бы случая сказать, что между Рио-Колорадо и горами аргентинской провинции рек очень мало, но как раз в этот момент географ объяснял Гленарвану одно явление, на которое тот обратил его внимание.

С некоторого времени в воздухе как будто чувствовался запах гари, а между тем до самого горизонта не видно было никакого огня. Не замечалось и дыма – указания на отдаленный пожар. Таким образом, это явление нельзя было объяснить какой-нибудь обычной причиной. Вскоре запах горелой травы стал так силен, что все, за исключением Паганеля и Талькава, были удивлены.

На вопросы своих друзей географ, всегда готовый все объяснить, поведал им следующее:

– Мы с вами не видим огня, но чувствуем запах дыма. А ведь нет дыма без огня, и эта поговорка так же верна в Америке, как и в Европе. Значит, где-то есть и огонь. Просто здесь в пампасах такая ровная поверхность, что воздушные течения не встречают никаких препятствий, и запах горящей травы часто чувствуется миль за семьдесят пять.

– За семьдесят пять миль? – недоверчиво переспросил майор.

– Да, именно, – подтвердил Паганель. – Надо сказать, что эти пожары охватывают большие пространства и порой достигают значительной силы.

– Кто же поджигает траву? – спросил Роберт.

– Иногда молния, когда травы очень высушены зноем, а иногда это дело рук индейцев.

– А зачем они это делают?

– Индейцы утверждают – не знаю, насколько это верно, – будто после таких пожаров в пампасах лучше растут злаки. Возможно, зола удобряет почву. Я же думаю, что цель этих пожаров – уничтожить миллиарды клещей, докучающих стадам.

– Но такой энергичный способ может стоить жизни животным, бродящим по равнине, – заметил майор.

– Так и бывает, но какое это имеет значение, когда скота так много!

– Я забочусь не об индейцах – это их дело, – продолжал Мак-Наббс, – а думаю о путешественниках, которые проезжают через пампасы. Ведь их может настигнуть огонь!

– Как же, как же! – с видимым удовольствием воскликнул Паганель. – Это порой случается, и я лично с удовольствием полюбовался бы таким зрелищем.

– Это похоже на нашего ученого, – сказал Гленарван. – Из любви к науке он согласился бы сгореть заживо!