Дина Верни: История моей жизни, рассказанная Алену Жоберу - Ален Жобер

от одного человека другим. Оно меняется. Времена меняются. Но искусство всегда захватывает, какую бы форму оно ни принимало. Не нужно бояться разных форм и способов выражения. Нужно смотреть вперед, не только назад.

(АЖ) Вы интересовались и другими формами, в частности так называемым наивным искусством. Хотя этих художников вы предпочитаете называть современными примитивистами…

(ДВ) Наивное искусство может быть изумительным. Кандинский и Бретон были в числе его поклонников. Кандинский сказал мне: «Это же одна из форм современного искусства. Совершенно состоявшаяся и действенная». И Бретон тоже очень интересовался Таможенником Руссо. Нет, я всегда любила наивных художников, настоящих, больших мастеров примитивного искусства. Необязательно «воскресных художников», это не мое. Нет, я имею в виду настоящую живопись: Руссо, или Бошана, или еще Бомбуа.

(АЖ) Как вы тогда определяете слово «наивный»?

(ДВ) Качеством. Важно только одно – качество. Оно бросается в глаза. Если сделано плохо, это ничего не стоит. Но когда картина прекрасна, все идет изнутри. Хорошая картина светится изнутри. И за счет этого в ней есть все, ей больше никто не нужен. Наивные художники отменили перспективу и изобрели удивительные вещи. Я была хорошо знакома с Бошаном. Купила ему мастерскую и, поверьте, ничуть об этом не жалею. Это великолепное искусство. Нельзя сказать, что Бошан хорошо известен или понят. Сегодня его знают хуже, чем раньше. А в 1930-е годы – очень ценили.

А.-Ж. Перье: Дина Верни, критик Шарль Этьен и Серж Поляков в галерее, 1951 г.

(АЖ) Почему, если они так гениальны, их по-прежнему относят к художникам второго сорта?

(ДВ) А что, Таможенник Руссо не гениален?

(АЖ) Гениален. Но складывается впечатление, что его таким считают благодаря Аполлинеру и Пикассо. Что он – исключение столетия.

(ДВ) Вы ошибаетесь, уж простите меня. Между тем есть пять великих примитивистов. Есть, разумеется, Бошан. Но еще и Бомбуа, Серафина Луи, Виван и Рамбер. Их не нужно вычеркивать одним росчерком пера. Они существуют. И все пятеро потрясающи.

Гастон Каркель: Дина в галерее на улице Жакоб, 1947 г.

(АЖ) Вы ставите их на ту же ступень, что и других художников?

(ДВ) Вне всякого сомнения. У меня десятки картин Бошана. И с ним мне никогда не бывает скучно. Я иногда до сих пор его покупаю. Как только вижу примитивистов, попадаю к ним в плен. Они на меня очень действуют. Я в то время не знала, что и у Кандинского была такая же реакция, и у него даже было две картины Таможенника Руссо. Я понимала, что нужно делать что-то еще, а это совершенно новое искусство. И дело не только в отказе от перспективы, дело в их свободе самовыражения.

Начав собирать примитивистов, я познакомилась с мадемуазель Уде. Это сестра Вильгельма Уде, великого открывателя художников (одним из его открытий стал Пикассо). Уде был убежденным защитником примитивного искусства. Он написал замечательную книгу, «Пять мастеров примитивизма», и, главное, много боролся за них. У него было удивительное собрание. Уде начал с Таможенника Руссо еще до Первой мировой войны. Уде был немцем и, соответственно, в 1914 году был вынужден покинуть Францию. Он продал свою коллекцию, а потом вернулся. В сущности, Вильгельм Уде был настоящим парижанином. После войны он вернулся из Германии, но был совершенно разорен. У него не было средств, чтобы покупать картины художников, которых он открыл. И именно тогда он стал интересоваться пятью примитивистами. Составил отличное собрание, и совершенно случайно, каким-то чудом многие картины Уде сегодня в моей коллекции. Вот эта картина ему принадлежала, а вон ту он хотел приобрести. Живопись Серафины, например. Серафина Луи была его домоправительницей. Уде понятия не имел, что она занималась живописью. В то время он жил в Санлисе. И эту художницу стали звать «Серафина из Санлиса». Однажды Уде в гостях у своих соседей увидел картину, озаренную яркими, магическими, таинственными, мистическими цветами. Он спрашивает: «А это что за чудо?» – «Да это же ваша домработница!» Он рысью бежит домой: «Серафина, вы мне не говорили, что пишете картины?» – «А месье меня не спрашивал». И Уде стал маршаном Серафины. У нее были свои пять минут славы в 1930 году. Серафина была не в себе. И ее мистическая живопись тоже была живописью умалишенной. В итоге ее препроводили в сумасшедший дом в Санлисе, потому что однажды она отправилась с ведром краски, чтобы покрасить Санлисский собор и написать фрески. Ее живопись странная. И открыл ее Уде.

(АЖ) А вас кто первым очаровал?

(ДВ) Андре Бошан. Я начала присматриваться к нему очень рано, следила за ним еще до нашего знакомства. И я стала его главным коллекционером. А он поверил в меня. И не прогадал: сейчас я составляю аннотированный каталог его работ. Я обнаружила его на выставке у Жанны Бюше. Картины, которые меня покорили, были не на той выставке, но именно там я открыла для себя Бошана. А позднее один писатель, интересовавшийся примитивным искусством, Максимилиан Готье, показал мне свою коллекцию – я была восхищена. Совсем небольшие, но, что называется, далеко идущие сюжеты. Это было прекрасно, как картины Фуке. Я купила его собрание, которое до сих пор у меня. Я из него ничего не продала. И я стала наводить о Бошане справки. Что это за художник? Он оказался бывшим владельцем питомника растений – человек из самых необычных и в то же время очень простой. Это был крестьянин себе на уме, хитрован, но восхитительный! Он писал роскошные, очень красивые вещи. Он был как Пикассо: писал по семь картин в день, в том числе и не очень удачные. Нужно уметь выбирать.

(АЖ) А с другими вы встречались?

(ДВ) Я встречалась с Камилем Бомбуа, которого тоже безмерно уважаю. Мое отношение к нему было другим. Мне очень нравится его творчество. Бомбуа устраивал приемы, это был уже знаменитый художник, как Бошан. Камиль устраивал приемы с шампанским – он был светским человеком, ну или хотел таким казаться. На самом деле он был скорее похож на подручного мясника. Его последний период меня глубоко разочаровал: этот шпинатный зеленый… Но я обожаю его старые картины, их у меня довольно много.

(АЖ) Такой эклектизм вам не помешал?

(ДВ) Я не поддалась. Вы не знаете меня! Я всегда шла за своим ощущением, хорошим или плохим, но оно было моим, а не чьим-то еще. И я считаю, что в этом и заключается великая тайна успеха в живописи. Видеть самой, учиться, ибо искусство – это такая перманентная школа. И пытаться выразить такую-то мысль, показывая интересующие тебя формы искусства. Я – дилетантка, мне нравятся все формы искусства. Бессмысленно думать, что