Скриптер - Сергей Соболев

Зимин, повернувшись всем корпусом, смерил напарника хмурым взглядом.

– Ему непонятно?! Ты на себя посмотри, умник! Это ведь все из-за тебя, Сотник! Из-за тебя, сказочник, лично Левашов выписал нам этот наряд вне очереди! Ну, теперь врубился?

– А я и не спорю, – легко согласился Сотник. – Именно из-за разночтений в наших с тобой, Евгений, показаниях и докладах!.. Но ты все ж постарайся включить логику! Попробуй предположить, что за моими докладами стоит…

– Брось фигню городить, – перебил его Зимин. – Твои доклады – бред сумасшедшего! Не знаю, почему тебя еще не отчислили. Но я так думаю, что надолго ты у нас не задержишься.

…Весь это диалог между ним и напарником придумал сам Сотник. В реальности же они сидели молча, думая каждый о своем. На задании не принято трепаться; а тут еще и чужая машина у них под носом стоит. Да и с редакционным транспортом далеко не все понятно, во всяком случае, ему – Сотнику.

«Может ты и прав, Евгений, – подумалось, – может, у меня действительно слишком богатое воображение…»

Но уже в следующую секунду Сотник убедился, что прав именно он.

– Три!.. – скомандовал Редактор.

Сотник замер на какие-то мгновения, прислушиваясь к уже знакомым ему ощущениям.

Зимин не издал ни звука; его глаза как-то странно закатились… Он качнулся вдруг влево и затем застыл в кресле; сделался недвижим, подобно усаженной в определенной позе восковой фигуре.

Момент старта Валерий чуть прозевал. Когда его взгляд метнулся от странно поникшего напарника в лобовое стекло, то он увидел лишь удаляющиеся – стремительно! – силуэты двух стоявших только что перед «иксом» в переулке машин.

Синий вэн на этот раз не стал пересекать Тверскую. Водитель повернул налево и выехал на встречную!..

Серебристый «родстер» пулей вынесся вслед за редакционной машиной!

От «фольксвагена» потянулся уже знакомый глазу Сотника сдвоенный оранжевый след…

Спортивный «мерс» тоже оставлял видимую колею!

Эта двойная колея была багрового цвета; она походит более всего на два свежих рубца, на глубокие ровные порезы. И она как-то странно дымилась, так, как дымится, как парит отворенная, пущенная мясником кровь.

Сотник выругался вслух. Может показаться странным, но он ощутил некий азарт, ощутил нечто такое, что удивило даже его самого.

Была, конечно, и досада; ведь он только что предлагал напарнику поменяться местами!..

А еще он ощутил мощный приток адреналина в крови; но бушевавшая в нем, в его жилах энергия пока не знала выхода.

«Ну и что теперь? Что дальше, Сотник?!!»

Мыслительный процесс тоже требовал времени, тоже пожирал драгоценные секунды…

Как и на чем ты теперь сможешь догнать тех, за кем тебе приказано следить?! Пока ты будешь вытаскивать Зимина, пока перетащишь его в кресло пассажира, эти ловкачи, эти трюкачи скроются из виду! Ищи свищи их потом!.. И движок почему-то заглох… не заводится!!

«Время, Валера… бесценное время уходит!..»

В нескольких шагах от капота все еще видны следы колес обоих одновременно стартовавших транспортов: яркий, светло-оранжевый, и другой, чуть дымящийся, багрового оттенка.

Они, оба эти следа, собственно, начинались – или проявились – именно здесь, в горловине Леонтьевского.

Сотник вдруг вспомнил о том, как он двигался по сдвоенной оранжевой колее.

«А вдруг?.. – подумалось ему. – А что, если…»

Валерий с колоссальным трудом смог открыть дверь. Кое-как выбрался из машины. И остановился тот час же, как будто наткнулся на стену.

Удивительно, но в этом зеленовато-сером мире тоже бушует гроза… Шквалистый ветер, несущий дождевой заряд, обрушился на него со всей мощью! В какой-то момент ему даже почудилось, что он оказался в настоящей аэродинамической трубе, сквозь которую с ревом проносятся воздушные массы.

А чтобы испытуемому экземпляру и вовсе – даже такая «развеселая»! – жизнь медом не казалась, еще и ледяным душем взялись окатить…

Напор двух стихий, воздушной и водной, обрушившихся на выбравшегося из сухого салона заглохшего внедорожника человека, оказался весьма силен, просто невероятно силен.

Сотник, хотя и был готов, кажется, ко всему, не ожидал такого напора, не ожидал встретить столь серьезное сопротивление среды.

Выставил вперед согнутый локоть, прикрывая им лицо. И сам он тоже подался вперед – ложась грудью, всем корпусом, всем своим весом на встречный поток.

Но даже при таком – наклонном – положении тела он едва мог устоять. Он как бы замер, завис на одном месте; ощущая в то же время, что эта встречная сила вот-вот опрокинет, сшибет его с ног! Увлечет куда-нибудь, закрутит, понесет, как щепку… к ближайшему отверстию ливневой канализации! Туда, куда с шумом, с водопадным грохотом, сливаясь в ручьи и в подземные реки, уходит с поверхности низвергнувшаяся с темных грозовых небес вода.

Но Сотник все ж устоял под напором обрушившегося на него шквала. Удивительное дело: хотя он прикрывал лицо согнутым локтем, хотя его глаза были закрыты, плотно зажмурены, он по-прежнему ясно, очень четко видел и горловину переулка, и следы от колеи обеих вынесшихся на Тверскую машин – так, словно его веки стали прозрачными, или же их вовсе не было.

Продавив эту созданную стихией преграду, передвигаясь уже едва не на четвереньках, Валерий преодолел и те несколько шагов, которые отделяли его от начала колеи, от сдвоенного следа, оставленного колесами редакционной машиной.

Он рухнул на ближнюю к нему, контрастно выделяющуюся на фоне залитого водой асфальта светло-оранжевую дорожку.

Стало вдруг как-то очень тихо. Вот только что в ушах стоял рев стихии. Только что ближние окрестности и человека, посмевшего выбраться наружу из машины, всего его целиком и каждую клетку в отдельности, сотрясал грозный гул проносящихся через аэродинамическую трубу, в которую превратилась, кажется, вся горловина переулка, воздушных масс, напитанных ледяной влагой…

И вдруг – как обрезало.

Сотник какое-то время приходил в себя. В ушах звонко стучат молоточки; это колотится в груди его собственное сердце. Отчаянный рывок от машины до начала одной из двух оставленных в переулке сдвоенных «дорожек» забрал у него немало сил…

Именно поэтому, вероятно, Сотник не сразу увидел тех изменений, которые стали с невероятной скоростью происходить вокруг него. Он не сразу осознал, что дорожка, на которую он только что ступил, – а вернее даже, вполз на нее, выбрался, как выбирается на спасительный берег растерявший остатки сил пловец – теперь уже не была – или же не казалась – неподвижной.

Сотник присел на корточки, опираясь правой рукой о сухую, теплую, чуть ребристую на ощупь поверхность; встать в полный рост он пока не решался. «Дорожка», начавшая движение тотчас же, как только он на нее запрыгнул – ну или вполз, что ближе к правде – более всего походила на ленту эскалатора. Или горизонтального транспортера… Ширина ее, кстати, составляет от восьмидесяти сантиметров до метра. В то время как ширина колес микроавтобуса, который оставил за собой сдвоенный оранжевый след, была стандартной, с профилем шин от десяти до двенадцати дюймов…

Лента, на которую взобрался Сотник, двигалась, как он смог вскоре убедиться, с всё возрастающей скоростью. От горловины Леонтьевского практически под прямым углом – в этом пространстве действуют какие-то свои законы – она вынесла его на проезжую часть Тверской.

Вынесла, как ему показалось, навстречу движущемуся на него транспорту!..

Прямо под колеса стремительно приближающейся в коконе из брызг и отраженных лучей фар машины!

Столкновение казалось абсолютно неизбежным.

Сейчас идущая навстречу легковушка примет его передком! Скорость этой странной движущейся «дорожки» и скорость едущей по Тверской машины сложатся, суммируются; еще секунда, и он, Сотник, превратится в груду мяса, жил, хрящей и переломанных костей…

Почему же он не «соскочил»? Почему не спрыгнул, не скатился с этой ленты?!

Валерий и сам не смог бы внятно ответить на этот вопрос.

В отличие от его первого выезда на дежурство, то, что он сейчас видел, то, что осязал и чувствовал, мало чем отличается от привычной реальности. Разве что окружающие предметы предстают, видятся не столь контрастными, не столь объемными, полными различных черточек, оттенков, деталей, как это привычно глазу.

Сотник невольно прикрыл веки.

Послышался хлопок; упругая – и короткая, преходящая – волна воздуха коснулась его разгоряченного влажного лица.

Обернулся; машина, столкновение с которой казалось ему неизбежным, была уже в сотне метров позади! Вот она уже миновала дальний край дорожки, которая – и это тоже было новостью для Сотника – сама сворачивалась, сматывалась в невидимый глазу рулон.