Иван Ефремов - Ольга Ерёмина

После одиноких, затерянных в лесах полустанков Вятка показалась Ивану крупным городом. Но отдыхать было некогда. Требовалось выполнить поручение Петра Петровича Сушкина.

В начале 1920-х годов сотрудники Слободского краеведческого музея прислали в Петроград, в Геологический музей, несколько образцов известняка с отпечатками различных ископаемых остатков. Карьер на правом берегу реки Вятки, возле сёл Шихово и Чирки, был описан ещё в 1879 году, но Сушкин после изучения образцов пришёл к выводу, что требуется детальное палеонтологическое исследование карьера.

Добывали в карьере известняк — не для постройки зданий, а для получения извести. Рабочие досконально изучили различные слои известняка — их больше полутора десятков, — дав им свои названия: белякова корка, плитняшка, синяя булыга, серяк, корка синей булыги, красноплитка, подбулышка, булыч. Внизу, на берегу Вятки, известняк разбирали по сортам, дробили и обжигали. Работали дедовскими методами. Рядом с мужчинами трудились и женщины. По дну карьера были проложены рельсы, платформу нагружали камнем, к реке ещё тащила по рельсам уставшая лошадь.

Иван, осмотрев карьер Шихово-Чирки свежим взглядом, сумел дать мужикам несколько дельных советов, чем заслужил их уважение. В ответ они показали ему, в каких слоях чаще всего встречаются остатки ракушек, отпечатки растений и чешуи древних рыб, остатки лабиринтодонтов. Описав слои и собрав 650 килограммов образцов, Иван вернулся в Ленинград.

Во второй половине лета Иван в сопровождении препаратора Ф. М. Кузьмина вновь отправился на Богдо, где он сделал стратиграфические наблюдения. Здесь ему повезло: он нашёл челюсть крупного лабиринтодонта-капитозавра и ряд отдельных костей амфибий.

В этот раз поселились в посёлке Кордон, обследовали и сфотографировали Богдо со всех сторон. Иван увлёкся съёмкой панорам из двух-трёх кадров и чрезвычайно обрадовался при проявке плёнки, когда выяснилось, что контуры горы совпали.

Экспедиционная жизнь словно испытывала организм на прочность: с прохладного севера — в прокалённые солнцем Астраханские степи.

Здесь Иван часто думал о Петре Петровиче, беспокоился о его здоровье. Спустя десятилетия Ефремов характеризовал свои отношения с Сушкиным как подлинные отношения Учителя и ученика.

Обострившаяся болезнь заставила Петра Петровича поехать в Кисловодск, в санаторий. Лёгкие Сушкина были не в порядке ещё со времён работы на организованной русскими учёными морской биологической станции в бухте Вильфранш на Лазурном Берегу: уж очень он надышался тогда, в 1900 году, формалином. Сердце было ослаблено. Чистый воздух гор уже давал свои благотворные результаты, но в начале осени с ледяных полей Эльбруса подул студёный ветер, который вызвал воспаление лёгких, и 17 сентября 1928 года Сушкин умер.

Елена Владимировна Козлова, ученица Сушкина в орнитологии, вспоминала: «Счастье общения с Петром Петровичем было очень велико, но слишком кратковременно… <…> Потом всё сразу оборвалось, и мы остались одни. Почва ушла из-под ног. Ничего не хотелось делать, потому что не с кем было поделиться. Всякому начинающему, да и не только начинающему, нужны доброжелательный отклик, критика, совет». [72]

Горе Ивана было велико. Опереться не на кого. Но двадцатилетний препаратор, у которого не было более близкого человека, чем Учитель, не позволил себе уныния. Лучшая память об учёном — это продолжение его дела. С удвоенной силой Иван принялся за исследования: закончил обработку черепа и скелета лабиринтодонта-бентозуха, назвав его в честь Сушкина, и уже в 1929 году опубликовал несколько описательных палеонтологических статей по наземным позвоночным.

В 1929 году пришли известия о смерти отца и Василия Александровича Давыдова, школьного учителя математики, который первым поддержал Ивана в его стремлении к науке…

Быстро происходило духовное возмужание Ефремова, утверждалось его самостояние. Через пару лет он уже не будет искать поддержки в других, но сам труднейшими маршрутами поведёт за собой людей.

Глава четвёртая

ЛЕНИНГРАД (1929–1935)

Ты должен приучиться смотреть в бездонные глубины!

Странствия — лучшее занятие в мире.

Когда бродишь — растёшь, растёшь стремительно, и всё, что видел, откладывается даже на внешности.

Людей, которые много ездили, я узнаю сразу из тысячи. Скитания очищают, переплетают встречи, века, книги и любовь. Они роднят нас с небом.

Если мы получили ещё недоказанное счастье родиться, то надо хотя бы увидеть землю.

Динозавровый горизонт Средней Азии

Часы шли за часами, а за окном словно висел, замерев, один и тот же пейзаж: ровное, плоское красное пространство, далеко, на самом горизонте, отмеченное растворёнными в мареве силуэтами пологих останцев. Иван знал, что утром он увидит из окна вагона не пустыню, а степь, выжженную лучами летнего солнца. Ещё сутки — и раскинутся поля, зашумят леса… Далеко на севере, за нитями параллелей, кристаллом на ленте Невы — Ленинград.

Но поезд тянется медленно, подолгу стоит на редких станциях, украшенных старыми ветвистыми деревьями, указывающими на близость воды. «Зачем спешить? Один шайтан торопится», — говорят на Востоке. Время в пути — данность, его нельзя подхлестнуть, ускорить. Как бы ни рвалась твоя душа вперёд, поезда ты не обгонишь. Значит, надо прожить жизнь полно, насытить осмыслением прожитого и увиденного.

Попутчики, как и прежде, пили чай, заваренный прямо в пузатом железном чайнике, разливая его в расписанные белыми завитками глиняные и фаянсовые пиалы, но разговаривали теперь негромко, с уважением посматривая на Ивана, который что-то сосредоточенно помечал в записной книжке с клеёнчатой обложкой.

Иван обдумывал события, которые — он отчётливо понимал это — повернут жизни миллионов людей.

Последние годы геологами страны велась последовательная, кропотливая работа по сбору и обобщению данных о полезных ископаемых, исследовались территории республик СССР, открывались новые месторождения. Геологи, строители, экономисты, партийные работники планировали новое, небывалое. В недрах нэпа вызревала идея пятилетнего плана — принципиально новая идея планирования индустриального развития страны. Природные богатства должны были послужить базой для необычайного рывка в новое время.

Остеологический отдел, где Иван теперь числился научным сотрудником 2-го разряда, считался подразделением Геологического музея. Иван близко общался с ведущими геологами страны, которые привозили новые образцы минералов, выступали с докладами и лекциями. Он знал, что осенью 1925 года неутомимый Ферсман отправился с товарищами на верблюдах в страшные, неисследованные Каракумы, чтобы разведать серные богатства пустыни, а затем дерзко снарядил туда автомобили. С этого момента разведка природных богатств Средней Азии ускорилась. Данные по всем республикам стекались в один центр, гидрологи намечали места возможного строительства каналов, которые понесут воду на поля, и электростанций, которые дадут энергию заводам и фабрикам. В тщательном, методичном труде вызревал ритм будущих строек. Редкий случай, когда производственные интересы страны совпадали с интересами науки.