Тщеславие - Джейн Фэйзер

Как он мог над этим шутить? Неужели ему в самом деле безразлично, будет она близка с Филиппом Уиндхэмом или нет? Вероятно, он просто смотрит на вещи по-другому. Как и все в этом испорченном обществе, где каждый играет свою маленькую игру.

Руперт закрыл глаза, как бы давая Октавии понять, что разговор окончен. На перекрестках карета замедляла ход и в окошко проникал свет от масляных фонарей: всполохи и тени пробегали по его вдруг ставшему отчужденным лицу — волевому рту, сжатым губам.

Руперт выглядел таким непреклонным, что Октавия поняла; этого человека, человека, с кем она делит ложе и чье тело познала почти так же хорошо, как и свое, убеждать бесполезно. В мгновение ока он переходит от теплого дружелюбия к ледяной властности и становится чужим. Она не умеет противостоять его воле, когда он направляет ее по выбранному им пути, не принимая при этом во внимание ее чувства. Она не в силах бороться с магнетизмом его личности, не может оттолкнуть его, когда серые глаза загораются страстью.

— Похоже, недурное начало. — Ее голос прозвучал бесстрастно.

Глаза Руперта раскрылись. Теперь они светились теплотой, а в самой глубине угадывалось восхищенное изумление. Он принялся подсчитывать ее победы.

— Ты пробудила интерес в Уиндхэме — раз, разожгла необузданное желание принца Уэльского — два, продемонстрировала себя женщиной, которой нравится пренебрегать Приличиями, — три и, наконец, пригласила к себе в дом сыграть по-крупному. — Руперт довольно улыбнулся. — Естественно, противозаконно. Судья Кеньон пригрозил леди Букингамшир, что протащит ее за повозкой и накажет плетьми за то, что она содержит игорный дом.

— Не может быть! — Глаза Октавии расширились, когда она представила, как тучная леди Букингэмшир плетется по улицам Лондона за телегой, а ее хлещут кнутом.

— Конечно. Не думаю, что даже Кеньон осмелится подобным образом наказать аристократку, — согласился с усмешкой Руперт. — Но угроза наделала переполоху.

— А каких успехов за этот вечер достиг ты? — Октавия вспомнила, как его палец заправлял в декольте непослушный сосок леди Дрейтон. — Удалось рассмотреть добычу?

— Ее там не было. По крайней мере я не видел.

— Ясно. А леди Дрейтон? Ее участие входит в твои планы?

Руперт пристально посмотрел на нее:

— К чему этот едкий тон, Октавия? Девушка откинулась на подушку и, отвернувшись к окну, стала вглядываться в темноту.

— Хотелось бы только знать, зачем я так старалась привлечь к себе сомнительное внимание принца, пока ты развлекался с дамой? Я считала, что у нас общее дело.

— Хорошо, я объясню тебе. — В голосе Руперта слышалось удивление, и девушке внезапно захотелось чем-нибудь в него запустить. — Маргарет Дрейтон — любовница Филиппа Уиндхэма. Я рассчитывал его немного к тебе подтолкнуть… Дать повод обозлиться на меня.

— Сомневаюсь, что ему требуется толчок. Он мной заинтересовался еще до того, как ты начал шалить с грудью леди Дрейтон.

Руперт рассмеялся:

— Все это игры, моя милейшая невинность. Развлечения такого рода ничего не значат, особенно со шлюхами вроде Маргарет Дрейтон.

— Так она тебе не нравится?

— О, эта леди бывает забавна, тем более если ее разозлить. Но я предпочитаю женщин посвежее.

— Неужели? — Октавия всмотрелась в белеющее напротив лицо. — Как мясо в лавке торговца — нележалых?

От изумления Руперт ответил не сразу:

— Постой-ка, Октавия. Чего ты на меня напустилась? Вечер прошел успешно. Добыча никуда не денется. Они все проторят дорожку на Довер-стрит, как только разнесется слух, что там затевается крупная игра, а об этом уж позаботятся королевские уста.

Октавия промолчала. Руперт мягко дотронулся до ее руки.

— Что тебя тревожит, дорогая? Ей не хотелось признавать правду: ревность казалась унизительной.

— Наверное, устала, — рассмеялась она, но смех прозвучал неубедительно. — Слишком много волнений. Все время бок о бок с членом королевской семьи…

Руперт не поверил в ее веселость, но сделал вид, что его устроило объяснение.

— У тебя хватит духу и дальше пренебрегать велениями моды? — спросил он, выпуская руку Октавии.

— Для этого не требуется никакой смелости. — Девушка приняла смену темы с облегчением. — Было бы страшно, если бы я была чучелом, а поскольку я знаю, что я де такова… — Она красноречиво пожала плечами.

Руперт обрадовался: уверенность Октавии доставила ему удовольствие. И была она вовсе не безосновательной: девушка весь вечер приковывала к себе всеобщее внимание. Не всем, естественно, нравилась, но разве можно, находясь в свете, не вызвать и чьего-то раздражения?

В целом начало показалось ему успешным. Только бы после сегодняшнего бала Октавия отбросила опасения и нерешительность. Они, безусловно, пройдут, когда она свыкнется с новой ролью, а пьеса обретет сюжет.

Глава 10

Экипаж подкатил к расположенному на Довер-стрит высокому дому. У парадного крыльца горел масляный фонарь, а в окнах нижнего этажа горел свет.

— Неужели папа еще не спит?

— Если так, то стоит пожелать ему спокойной ночи. — Руперт открыл дверцу кареты и спрыгнул на землю. — Не знаю почему, но я твердо уверен, что твой отец относится к нашему браку с недоверием. — Он подал руку, чтобы помочь Октавии сойти. — Ты так не думаешь?

— Наверное. — Октавия вышла из кареты. — Разве поймешь, что он думает, но в некоторых вещах папа невероятно прозорлив.

Стоило им подойти к двери, как она сама растворилась.

— Добрый вечер, Гриффин. Мистер Морган спит?

— Не думаю, миледи, — поклонился дворецкий. — Он только недавно вызвал меня и приказал принести новые свечи.

— Тогда мы поднимемся к нему пожелать доброго сна. — Руперт сбросил плащ. — Запирай, Гриффин. Вслед за Октавией он направился к лестнице.

— Не хочешь отправить горничную спать? — прошептал он Октавии на ухо. — Она не сделает больше того, с чем и я сумею справиться.

Октавия почувствовала его жаркий взгляд, от которого сладостно заныло в груди.

— Вы сделаете все гораздо лучше, сэр. — Она приоткрыла дверь в спальню. — Можешь отправляться к себе, Нелл.

Дремлющая в кресле у камина горничная вскочила.

— Мадам, я вовсе не сплю, — принялась она виновато оправдываться.

— Вижу, вижу… И все же ты мне больше сегодня не нужна, — улыбнулась Октавия горничной, понимая, как та боится потерять из-за какого-нибудь проступка место. — Ступай в кровать, Нелл. Увидимся утром.

— Хорошо, мадам. Только приготовлю свечи и разожгу огонь. Можно?

— Будь добра. — Октавия тихонько прикрыла за собой дверь.

Иногда ей казалось, что они живут на сцене, ограниченные рамками сюжета пьесы. Все домашние были членами труппы, хотя знали об этом только она и Руперт. Стоит только занавесу опуститься, и актеры потеряют места.