Владимир Мономах - Андрей Сахаров

за которую взыщет с них бог, и ответ дадут они за погубленные души христианские».

Весть о выходе братьев из Тмутаракани не застала врасплох Владимира Мономаха. Ожидая близкой войны, он послал гонцов за воями в Ростов и Суздаль, начал собирать смоленский полк и устраивать свою дружину. В кузнечной слободе до поздней ночи не прекращалась работа, горели горны, ковались новые мечи и брони, калились наконечники стрел, копий, дротиков, изготовлялись щиты, кольчуги. Тележники подновляли старые телеги и делали новые, готовили про запас колесные оси и колеса, тиуны собирали в дорогу еству и питье. И когда в начале сентября из Киева от великого князя Изяслава пришел приказ немедля идти на помощь против мятежных братьев и половцев, смоленское войско было уже изготовлено.

Итак, война с Олегом, с братом и другом, с крестным отцом его первенца, война, которая может стоить жизни им обоим. И избежать этом войны уже не может ни он, Мономах, привязанный к Изяславу и Всеволоду, ни Олег, за которым стоят Борис, Роман, половцы. А между двумя союзами лежат спорные города - Чернигов, Владимир-Волынский, другие столы, и отойти в сторону, отступиться - значит отдать их противнику, лишить себя и своих детей столов, земель, доходов.

Через несколько дней смоленская рать водою и сушей выступила к Киеву. Туда же стекались вой из Ту-рова, Пинска и других городов. Не останавливаясь в Киеве, смоляне двинулись к Переяславлю. В «Поучении» писал позднее Мономах: «…из Смоленска же придя, пробился я сквозь половецкое войско с боем до Переяславля».

Пока собиралась русская рать из разных городов, Владимир прошел через союзных Олегу половцев и вышел к Переяславлю. Этот город терять было нельзя, тогда бы Олег и Борис овладели всеми русскими городами к северо- и юго-востоку от Киева, переняли все пути в степь и оттуда уже грозили бы Киеву. Половцы же нацеливались вместе с тмутараканской ратыо на черниговские земли, и выход Мономаха в обход их на Переяславль был для них неожиданным. Своим левым крылом они пытались заступить путь смоленскому войску, но Мономах, не останавливаясь для боя, не развертывая своих сил, пронзил редкую в этом месте половецкую конницу.

С тех пор как Ярославичи решили совместно выступить против Олега, в Киеве шла спорая подготовка к походу.

Братья во всем действовали заодно. В тот августовский день между ними произошел тяжелый разговор. Изяслав лишь всплеснул руками, когда увидел перед собой валившегося с ног от усталости, посеревшего, в изорванных одеждах Всеволода. А тот, плача, обнял его со словами: «Ох, брат, брат!» Изяслав тоже обнял брата, усадил его на скамью, успокоил, сказал: «Не тужи, брат, чего только со мной не сключалось, сначала не выгнали ли меня и не разграбили мое имение? Не был ли я изгнан вами, своими братьями? Не скитался ли я по чужим землям, лишенный всего? И ныне, брат, не тужи. Если будет нам место в Русской земле, то обоим; если лишимся его, то оба же. Я же сложу за тебя голову свою».

Слезы текли по впалым, покрытым сединой щекам Изяслава. Долго говорили братья, поминали былые свои грехи и чужие, клялись в верности друг другу до конца своих дней. Изяслав, как всегда, и постарев, продолжал верить в братские чувства. Всеволод холодным умом понимал - или они действительно объединятся с Изясла-вом до конца дней, либо изведут их Святославичи, и Все-слав, и подрастающие Ростиславичи, которые будут мстить за изгойство своего отца Ростислава Владимировича.

Наутро Изяслав приказал поднимать против Олега всю Русскую землю. Гонцы поскакали во все крупные города, к дружественным Всеволоду половцам. Как всегда, в стороне остались лишь Полоцк, где Всеслав зализывал свои раны, и Новгород.

В поход выступило объединенное русское войско, которое вели Изяслав с сьшом Ярополком и Всеволод. Мономах должен был идти на Чернигов от Переяславля.

Гоня перед собой откатывающихся половцев, русские дружины подошли к Чернигову.

Олег и Борис в это время стремглав скакали в Тмутаракань за помощью, их гонцы направились в степь к половцам, приглашая их новые колена к войне с Ирослави-чами. А Чернигову двоюродные братья наказали держаться до последнего, ждать их прихода.

Черннговцы затворились наглухо. Они не шли ни на какие уговоры, не желали открывать ворота соперникам Олега, и тогда Ярославичи начали осаду города. Смоленская рать была послана братьями к восточным воротам города. Владимир смотрел, как его смоляне с приступными лестницами бегут к городским стенам, как на стене приготовились к смертному бою жители Чернигова, многих из которых за долгие дни пребывания в городе он знал в лицо, и ему снова становилось худо от этой необъяснимой и немыслимой людской ненависти, от того» что люди так быстро и просто переходят от мира к войне, от жизни к смерти…

А смоляне первыми из осаждавших взобрались на стены, смели оттуда черниговцев, сбили их на улицы внешнего, окольного города, бросились к восточным воротам, открыли их, и через них русская рать стала вливаться в Чернигов. Но черниговские вой и жители держались за каждый дом, каждый амбар, и трудно стало брать приступом эти многочисленные крепости.

Из сечи выскочил Ставка Гордятич, потный, разгоряченный, в запачканных кровью латах, он крикнул Мо-i-гомаху: «Князь! Дозволь зажечь город. Так мы не возьмем его и за неделю». Мономах, вошедший уже на пред-воротную площадь и увидевший, как его дружинники валятся с ног, сбитые стрелами, летящими из-за домов, с крыш домов, гибнут в рукопашных схватках по подворьям, сказал: «Зажигай». И уже через несколько минут окольный город занялся большим пламенем, подожженный сразу с нескольких концов.

Смоленская дружина выбиралась из этого огня, смотрела, как черниговцы бросают свои пылающие дома, бегут от них вдоль улиц к детинцу. Там, во внутреннем городе, собралось вскоре множество народа. Задыхаясь от тесноты, обдуваемые палящим зноем пожарища, они готовились к новой схватке с ратью Ярославичей.

Пожар стих через несколько дней. Весь внешний город выгорел дотла, и теперь Изяслав приказал взять приступом детинец. Уставшая и потерявшая многих воинов дружина Мономаха шла теперь сзади, а вперед были выдвинуты воины Изяслава, Всеволода и Ярополка. Но не суждено было на этот раз пасть Чернигову: сторожи донесли, что от Тмутаракани идет на помощь городу новое войско, что из степи двинулись к черниговским границам новые половцы, что хотят то и другие объединиться где-то неподалеку от Чернигова.

В тот же час Изяслав и Всеволод отвели рать от крепостной стены, перестроили ее и двинулись к югу навстречу Олегу. Встретить его надо было ранее, чем тму-тараканцът встретятся с половцами.

Ярославичи с сыновьями перерезали путь Олегову войску около села Нежатина Нива. Обе рати остановились неподалеку от села на невысоких холмах, и было видно, как в центре своего войска Олег и Борис Вячеславич о чем-то бурно переговариваются.

Владимир всматривался и видел перед собой прежнего Олега, с каким ходил в минувшие походы. Вон и шишак на нем тот же, и плащ червленый. Владимир чувствовал, что и Олег во всем противном ему войске ищет Владимира, и ему показалось, что вот он нашел его глазами, впился взглядом, неотрывно смотрит ему в лицо, потом что-то опять говорит Борису.

Владимир не мог знать, что в этот час Олег просил Бориса повременить, не наступать на стрыев, поостеречься.

– Видишь, князь, - говорил Олег, чью речь позднее передали русские летописцы, - чую - не одолеем мы войско стрыев наших, а с ними еще смоляне, туровцьт, вышгородцы. Не лучше ли нам просить уделы миром. Договоримся с ними.

Борис же стал насмехаться над Олегом, сказал ему: «Я один не боюсь против них встать». Владимир видел, как Борис в порыве тронул шпорами бока своего ковя. И тут же тмутараканская дружина двинулась с холма вниз навстречу врагу, и в то же время Изяслав бросил в бой киевскую дружину.

Конные рати сшиблись, закрутились на месте, и уже через мгновение издали нельзя было разобрать, где свои, а где чужие.

Борис Вячеславич как скакал впереди своих дружинников, так и сгиб одним из первых. Его сокрушил мечом киевский дружинник. Пал Борис, и никто не вынес его на плаще с поля боя, потому что никому он был мертвый уже не нужен - без отчины, без братьев, без детей, изгой, обретавшийся в чужой сторопе. А может быть, уже невыносимой стала жизпъ для Бориса на чужом подворье?

Тмутараканцы еще держались, когда в бой пошли воины Ярополка и Владимира Мономаха.

Владимир поначалу еще следил за золотым шишаком Олега, а потом потерял его из вида, вошел со своими смолянами в гущу боя, крушил мечом головы врагов, успевал закрываться щитом, увертывался от нацеленных на него копий. Рядом дрались его ближние люди, прикрывали своими мечами, копьями, телами князя.

В середине боя, когда еще неясно было, чей будет

верх, там, где находился великий князь Изяслав, произошло какое-то замешательство. Владимир лишь уловил некое движение и почувствовал неладное, но оглядываться и выяспять, что же случилось в той стороне, было некогда - бой кипел вовсю, тмутаракапская дружина уже прогибалась под натиском превосходившего его войска Ярославилей, и надо было сделать еще усилие, чтобы склонить чашу весов в свою пользу. Владимир прошел уже многие сечи, но лишь недавно вдруг стал попинать вот это внутреннее состояние битвы, когда кажется, дерутся друг с другом похожие люди, одинаково вооруженные, на одинаковых конях, и вдруг оказывается, что одни падают духом и сразу пропадает у них сила в руках, слабеет удар, их кони начинают метаться без толку в разные стороны; другие вдруг будто загораются, все у них складывается, все удается, каждый удар обретает двойную силу.