Ты пахнешь как мечта - Эллин Ти

внутри. Так же нетерпеливо, так же торопливо, каким он был в поцелуях. Сжимает руками меня крепко-крепко, снова целует, но я не могу отвечать. Стоны срываются с губ бесконтрольно, закатываю глаза и пытаюсь держаться в сознании. Но когда слышу стоны Демида – отпускаю себя.

Мы звучим громко, до ужаса горячо и до странного правильно. Стоны громкие, пошло громкие, а шлепки двух горячих тел разгоняют по внутренностям лаву. Давно сдохшие бабочки внутри вновь оживают, роем клубясь внизу моего живота. Я до сих пор не верю, что это происходит, но толчки, которые становятся еще жестче – возвращают в сознание.

– Так хорошо? – упирается лбом в мой и спрашивает ускоряясь. – Тебе нравится так?

– Д… да! Боже, Демид, да!

Меня окатывает волной оргазма слишком неожиданно, я просто дрожу в руках бывшего парня, пока он вколачивается в меня последними толчками, заканчивая сразу за мной.

Мы хватаем ртом воздух, как загнанные лошади, прижимаясь друг к другу так близко, как это возможно.

Демид дышит мне в шею, а я упираюсь губами в его плечо, пытаясь собраться в кучу и сделать хоть что-то. Что-то ведь надо, правда?

– Я так безумно скучал по тебе, Есь, – добивает меня Демид, поглаживая руками везде, где в этой позе может достать.

Резко становится холодно, и я снова дрожу, только уже совсем-совсем противно.

Не говоря больше ни слова, Демид аккуратно избавляется от джинсов, заносит меня в спальню, ложится на кровать, укладывая меня рядом, и укрывает нас двоих одеялом.

Ладно… обо всем, что произошло, я подумаю позже. А сейчас – спать.

Глава 20. Еся

Anna Asti – Верю в тебя

Я чувствую себя очень выспавшейся, но пока не могу ничего понять. В глаза не бьет солнечный свет, а еще как-то подозрительно жарко.

Я пытаюсь проснуться, пытаюсь потянуться на кровати, но мне что-то словно мешает. В секунду меня окатывает сумасшедшей паникой, а во вторую я начинаю паниковать еще сильнее.

Потому что я все вспоминаю.

Вообще все.

Неожиданное появление Демида у меня на пороге, его сумасшедшие поцелуи и лишающий дара речи секс. Я вспоминаю, что мы ушли в мою комнату и сразу же уснули, и отдаю себе отчет в том, что, если открою сейчас глаза, – увижу его.

Поэтому не открываю. Мне страшно, черт возьми! Потому что я переспала со своим бывшим! Более того, я отчетливо крутила в голове мысли, что до сих пор его люблю.

Я его люблю? Сейчас не знаю… То, что я скучала – отрицать глупо. Но любовь – это что-то гораздо серьезнее. На эмоциях признаться в этом самой себе было гораздо проще.

Пытаюсь подвинуться немного, потому что Демид всем собой огромным меня так сильно к кровати придавливает, что дышать тяжело. Аккуратно выползаю из-под него, но не успеваю отодвинуться даже на пару сантиметров, как сильные и поистине огромные руки оплетают меня вокруг талии и притягивают обратно, придавливая еще сильнее.

Демид так громко дышит мне в ухо, что я почти уверена – даже не проснулся.

– Вот же зараза, – бормочу еле слышно, пытаясь расцепить его руки и все-таки вылезти отсюда.

– Сама такая, – звучит сзади сонным и до мурашек хриплым голосом, и я замираю, наконец-то открывая глаза.

Темно еще, ночь на дворе. Мы рано совсем отрубились, понятно, почему я проснулась посреди ночи. Веду глазами по комнате и щурюсь от слишком яркого электронного будильника на прикроватной тумбе. Четыре утра. Боже…

Почему-то от этого мурашки бегут. Кажется, что проснись мы утром, было бы проще. А так ночь, темнота кромешная практически, жарко невыносимо просто. А еще дыхание на ухо тяжелое, и… и мы все еще голые.

Мамочки, ну почему я по жизни такая невезучая, а?

– Доброе утро, – снова хрипло, я едва сдерживаю стон восхищения от этого звука.

– Сейчас ночь, спи.

– Не могу, ты же не спишь.

– Ты просто очень тяжелый, мне дышать сложно.

– Отпустить тебя? – спрашивает тихонько. Мычу согласно, надеясь, что правда отпустит, и снова двигаюсь от него подальше. Пытаюсь двигаться. – А как мне тебя отпустить, Есь? Я отпустил уже однажды, еле нашел, полжизни прошло. Нельзя тебя отпускать, ты очень далеко убегаешь.

И мне так сильно от этих слов расплакаться хочется. Даже не знаю, почему именно. Просто слезы под веками собираются и дышать становится тяжело.

То ли кричать ему, чтобы не отпускал никогда больше, то ли поссориться, потому что однажды и правда уже отпустил.

Задерживаю дыхание. Не хочу, чтобы он слышал, что я расплакалась от этих слов. Не нужно. Он может воспринять не так как-то, да и… Еще вчера мы были вновь чужими людьми, а это слишком личное, слишком интимное.

– Есь, почему ты плачешь?

От него невозможно скрыть что-то. Он словно чувствует, что со мной что-то не так, потому что я не произношу ни единого звука, чтобы он мог услышать, что я плачу.

– Все хорошо, – вру и пытаюсь выбраться уже более агрессивно. Нужно умыться и обязательно подышать свежим воздухом, потому что в комнате все пропахло Демидом, это действует на меня как-то странно.

– Ты маленькая врушка, Есения Андреевна, – говорит негромко, а потом так резко переворачивает меня на спину и оказывается сверху, держа мои запястья по бокам от головы, что я задыхаюсь на пару секунд, не успевая понять, что происходит.

Он полулежит сверху, фиксируя ноги и держа мои руки, обездвиживая. Я почти его не вижу, в комнате слишком темно, но глаза даже в таком мраке сияют и словно дыры во мне сверлят.

– Ты – маленькая врушка, – он наклоняется и целует меня в нос.

Я ничего не понимаю! Я вообще ничего не понимаю! Что случилось за один день? Что могло произойти, что все изменилось настолько быстро?

– Неправда, – пытаюсь возразить.

– Правда. Говоришь, что не плачешь, а у самой глаза на мокром месте. – Он наклоняется снова и целует меня в закрытые веки.

Мне хочется умереть от этой нежности и заботы. Нас словно перенесло на шесть лет назад. Мы встречались всего год, и это было лучшее время в моей жизни. Еще не слишком долго вместе, чтобы нас мог сожрать быт или что-то такое, и не слишком мало, чтобы стесняться проявлять какую-то близость. Демид всегда был заботливым, но в то время – особенно. И сейчас я словно снова там…

Он касается губами совсем нежно: век, бровей, щек, а потом едва ощутимо губ. И снова как током бьет, больно и до дрожи. Я не знаю, стоит