Набоб - Ирэн Фрэн

Все было тихо и неподвижно. Мир еще не проснулся. Только разносчики воды шли в полутьме с медными лоханями к реке. Понемногу в неясном свете стали проявляться семь священных ворот, зубчатые стены, прямые углы улиц, проложенных согласно древним традициям архитектуры Раджпутаны. Они предписывали, чтобы все земные города походили на небесный град бога Индры. Везде должны быть порядок и гармония. Городские кварталы еще не были окутаны сумерками, а дворец на вершине горы уже купался в утренних лучах, и это было справедливо, — разве цари Годха не рождены от Солнца?

Бхавани поискал взглядом лагерь фиранги и легко различил потрепанные палатки и плохо затушенные костры. Он отвернулся от окна, вздохнул и разозлился. Что могут принести ему эти люди? Что предвещает их назар? Огнедышащее жерло, изрыгающее смерть. Он знал, что такие существуют; кое-кто из соседей видел их при дворе Великого Могола. Но Годх не стремится к войне. Разве применение этих орудий не означает нарушение договора, заключенного с богами много веков назад? И как без дрожи бросить эти огненные глотки против противника во время битвы? Ведь тогда на поле боя будет сплошной хаос и месиво.

Новизна не отпугивала его; напротив: если мир меняется, следует меняться вместе с ним; но в данном случае нельзя было решиться на что бы то ни было, не учтя всех знамений, не убедившись, что изменившийся порядок вещей соответствует мировому порядку. Если бы эти фиранги явились со стороны Северных Ворот, знамение было бы ему ясно и в его сердце царил бы мир: все, что приходит с Гималаев, благословенно. Но они пришли с юга, со стороны Хава Пол, Ворот Ветра. Не святотатцы ли эти чужестранцы, ведь они посмели пересечь Черные Воды?

Он снова раздвинул занавеси. Было уже достаточно светло, и стала видна обсерватория. Она стояла на ровной площадке; это была очень странная конструкция, заказанная его отцом самому знаменитому астрологу его времени, ученику махараджи Джаи Сингха. Старый раджа Годха потребовал, чтобы ему построили такую же обсерваторию, как в Дели, Джайпуре, Удджайне, Бенаресе, которые прославленный мастер воздвиг, чтобы рассчитать точку несчастья, в которой находилось человечество после нашествия моголов, и предсказывать ближайшее будущее. Измерительные приборы представляли собой огромные геометрические формы из камня, окрашенного в красный, белый и черный цвета; здесь были лестницы, тупые углы, совершенные окружности, обращенные к солнцу и звездам. В это утро Бхавани в который раз отметил: линии гномонов и градуированных дуг кажутся такими грубыми в сравнении с легкой, изящной архитектурой домов, в которых он любил жить. «Холодное отражение совершенства, — подумал он, — совершенства Брахмана, безупречной запредельности, о которой говорит Мохан», и повторил священный стих:

— Вселенная — чистое сознание, где все есть Брахман, вечный, неразрушимый…

Он припомнил другие слова брахмана: «Раджа, пришествие фиранги предсказали звезды, зачем же беспокоиться? Разве твою и их жизнь можно сравнить с четырьмя миллионами тремястами двадцатью тысячами лет существования мира, из которых уже три миллиона восемьсот девяносто семь тысяч лет длятся несчастья».

Бхавани не стал его слушать.

— Пойди взгляни на звезды, Мохан, я хочу этого.

Скоро, как только утро сотрет последние следы бледной луны и запоздавших звезд, он будет знать правду. Внезапно занавес выскользнул из его руки. Он поостерегся подхватить его левой рукой: сегодня, более чем когда-либо, важен любой жест. Нужно хорошо начать день! Он громко щелкнул пальцами, как это обычно делают цари. Резная дверь отворилась, и в покои раджи вошла целая толпа слуг. Начался долгий ритуал утреннего омовения. Слуги раздвинули занавеси, и солнечный свет пролился на мрамор. Зачем тревожиться? Все вокруг дышит божественным спокойствием, как во время сна Вишну на змее Ананте, когда Вселенную еще омывал океан неосознанного. Все возвещает о приходе весны; в долине уже зацвели мальвы. Он скользнул взглядом по галереям зенаны. За мушарабиями двигались женские силуэты. Он представил себе обнаженное тело Сарасвати и вдруг вспомнил, что не приходил к ней с тех пор, как явились фиранги, то есть уже четыре дня, целую вечность.

Он повернулся к слугам и строго сказал:

— Как только придет астролог, приведите его ко мне.

Потом его взгляд опять устремился в долину Годха. В его душе звучала молитва, такая страстная, что его сердце могло вот-вот разорваться. Он просил, чтобы будущее, каким бы оно ни было, пощадило хотя бы Сарасвати, которая — клянусь Брахмой! — несомненно, самое совершенное существо в этом мире. Потому что он, Бхавани, Сын Солнца и раджа Годха, любит ее больше всего на свете.

Он лег на низкий диван. Один из слуг раздел господина и начал натирать его кожу смесью из растительного масла, крупчатой муки и благовоний, которая сразу же высыхала. Тело раджи являлось миру, как из раковины, гладкое и обновленное. Астролог стоял в углу комнаты. Пока процедура не окончена, он не должен подходить к радже. Хотя Бхавани и Сын Солнца, а следовательно, все нечистоты, смываемые с его тела, не являются грязью, статус брахмана не позволял Мохану приближаться, во всяком случае в первые минуты омовения. Что касается раджи, то боязнь услышать правду мешала ему говорить. Тишину в мраморной комнате нарушало лишь позвякивание флаконов и баночек с мазями.

Вошли двое слуг с серебряным рукомойником. Раджа поднялся с дивана и склонился над медной лоханью. Розовая вода, стекая по его мускулистой спине, немного успокоила его. Он снова лег на диван. Один из слуг подал ему палочки нима на свежем банановом листе. Сегодня он жевал их как-то нервозно. Очищающий зубы сок потек по подбородку, и, опережая движение слуги, раджа раздраженно вытер лицо тыльной стороной ладони. Сидя на корточках в закутке, брахман ждал, невозмутимо глядя на разостланный на полу ковер.

— Мохан, — пробормотал Бхавани.

Течение его мыслей прервал очередной слуга. Вооружившись подковообразным металлическим скребком, он стал счищать с языка раджи накопившийся за ночь налет. Услышав, что его господин разговаривает сам с собой, он от изумления чуть было не выронил инструмент, но благодаря своей ловкости не сплоховал; за любой промах, даже допущенный из-за нервозности самого раджи, слуга мог подвергнуться порке. Он был достаточно опытен и, почувствовав, что господин не в духе, быстро завершил процедуру чистки языка, подобно своему предшественнику, который расчесал радже ресницы и крошечным инструментом удалил с его век образовавшуюся после сна пленку.