Политические сочинения. Том I. Личность и государство - Герберт Спенсер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Взгляните теперь, как грозит отомстить Немезида за эти постоянные прегрешения законодателю. Они и их класс, как и все собственники, подвергаются опасности пострадать от радикального применения того общего принципа, который на практике подтверждается каждым из этих актов конфискации, вотированных парламентом. Из какого же молчаливо подразумеваемого предположения исходят, в сущности, издавая все такие законы? Из того, что на свою собственность, даже на ту, которую он приобрел в поте лица своего, ни один человек не имеет права иначе, как с разрешения общины, и что община может лишить его этого права в той мере, в какой она сочтет нужным. Невозможно оправдать это отобрание имущества А в пользу В иначе, как опираясь на тот постулат, что общество, как целое, имеет абсолютное право на имущество каждого из своих членов. В настоящее время эта доктрина, прежде подразумевавшаяся, провозглашается во всеуслышание, так как Джордж и его друзья или Гандмен и его последователи довели теорию до ее логических выводов. Ими было доказано примерами, число которых увеличивается с каждым годом, что личность не имеет ни одного права, которым община могла бы пренебречь, не совершая несправедливости, и теперь они говорят: «Задача будет трудна, но мы превзойдем наших учителей, мы разом сумеем растоптать все личные права».
Различные злодеяния законодателей, о которых мы говорили раньше, объяснимы до известной степени и находят себе некоторое извинение, если мы доищемся до их источника. Они происходят от того ошибочного мнения, что общество есть продукт свободного творчества, тогда как оно есть продукт развития. Ни воспитание прошлых времен, ни нынешнее не научили сколько-нибудь значительное число людей выработать себе научное понятие об обществе, представлять его имеющим естественный строй, в котором все учреждения, правительственные, религиозные, промышленные, торговые и др. находятся во взаимной зависимости друг от друга, строй, который есть до известной степени органический. Если же подобное понятие и существует, то только номинально, и не им определяется образ действий. Наоборот, общество обыкновенно представляют себе, как известное количество теста, которому кухарка может придать какую ей угодно форму: пирога, лепешки или торта. Коммунист самым вразумительным образом показывает нам, что, по его мнению, политический организм может быть пересоздан так или иначе – по желанию, да и многие из наших законодательных мер заключают в себе признание, что общество людей, которым навязали ту или другую организацию, сохранит форму, которую ему хотят дать.
Право, можно было бы думать, что независимо от признания заблуждения того взгляда, будто следует считать общество пластической массой, а не организованным телом, факты, ежеминутно бросающиеся нам в глаза, должны бы были возбудить в нас сомнения относительно успешности того или другого метода, которым хотят заставить людей изменить свой образ действий. Домашняя жизнь дает гражданину ежедневные доказательства того, что поведение людей обманывает все расчеты. Человек отказывается от мысли командовать своей женой и поступает под ее команду. Из всех методов, испробованных им в воспитании его детей, ни выговоры, ни наказания, ни убеждения не приводят к желаемым результатам, и никакие уговоры не могут заставить их мать не обращаться с ними так, как он считает вредным для них. Точно то же и с прислугой: бранит ли он или уговаривает ее – это редко действует на долгое время: недостаток внимательности, аккуратности, чистоты или трезвости побуждает часто менять прислугу. И однако, несмотря на затруднения, которые он встречает постоянно в своих сношениях с отдельными лицами, он убежден в своем уменьи распоряжаться делами людей, составляющих целую нацию. Законодатель не знает и тысячной доли граждан, не видел и сотой части их, имеет лишь слабое понятие о привычках и образе мыслей тех классов, к которым принадлежит громадная масса, и тем не менее он твердо убежден, что все будут действовать так, как он предполагает, и будут стремиться к цели, которую он наметил. Разве же здесь нет поразительной несогласованности между посылками и выводами?
Эти неудачи домашней жизни, эта полнота, разнообразие и сложность социальной жизни, о которых говорит нам каждая страница газеты и всю грандиозность которых тщетно старается представить нам наше воображение, должны бы были вызвать у каждого большие колебания, прежде чем он возьмется издавать законы, а между тем люди, именно в этом случае, выказывают удивительную самонадеянность. Нигде не существует такого контраста между трудностью задачи и недостаточностью подготовки у тех, которые за нее берутся. Из всех чудовищных заблуждений самое чудовищное, без сомнения, то, что необходимо очень долго учиться какому-нибудь ремеслу, хотя бы, например, ремеслу сапожника, и что единственная вещь, которая не требует никакой выучки, – это уменье создавать законы для целой нации.
Делая общие выводы из нашего рассуждения, не вправе ли мы сказать, что законодатель стоит перед столь хорошо известными тайнами, что они не должны бы быть тайнами для того, кто берет на себя громадную и страшную ответственность – сочинять законы для миллионов и миллионов людей, законы, которые, если не будут способствовать их счастью, увеличат их нищету и ускорят их смерть? Прежде всего, все мы имеем ту неоспоримую, очевидную и вместе с тем совершенно непризнаваемую истину, что все явления, которые мы видим в обществе, имеют свои корни в явлениях индивидуальной жизни людей, а эти явления вытекают из жизненных явлений вообще. Кроме того, что мы принуждены сделать тот неминуемый вывод, что, если только отношения между физическими и умственными явлениями жизни не представляют собой совершенного хаоса (предположение, которого последовательность жизни не допускает), то вытекающие из этих отношений явления не могут быть хаотичными, а следовательно, необходимо существует известный порядок в явлениях, вытекающих из предыдущего ряда явлений, и там, где человеческие существа должны работать над общим
