Флот решает всё (СИ) - Батыршин Борис Борисович

Однако сегодня газетами дело не ограничилось.

—…и вот ещё, господа, извольте — только сегодня утром доставили. Тревожные вести, есть о чём поговорить…

И положил поверх газет замызганную записку. Матвей пригляделся — слова были русские, написанные мелким, убористым почерком.

Прочтёте ещё, успеете. — сказал Остелецкий землемеру, потянувшемуся, было, к «посланию». — А пока расскажу вкратце. Бумажку эту мне передал пастух-афар. Он гоняет скот то к нам, то к французам в Обок — а у меня там есть надёжный человек, который, пользуясь случаем, сообщает… хм… последние новости.

Землемер и медик Тимофей озадаченно переглянулись — раньше штабс-капитан ни о чём подобном им не рассказывал. Матвей же не удивился вовсе. Сказанное, и особенно это многозначительное «хм…» стало ещё одним доказательством того, что Остелецкий на самом деле никакой не картограф, а профессиональный разведчик, шпион. Впрочем, одно другому не мешает — в картографии он разбирается прекрасно… как и в массе других вещей.

Штабс-капитан в двух словах изложил суть полученной депеши. Около месяца назад в Обоке появился торговец провиантом то ли из Капской Колонии, то ли из Трансвааля. Провизию он, и правда, доставил и даже продал — по большей части, французскому военному ведомству, в обязанности которого входило снабжение гарнизона и базирующейся в порту Обока эскадры — но назад не отбыл. С тех гость несколько раз выбирался из города, отсутствуя порой по нескольку дней. Чем он занимается — непонятно; спутников, кроме негров-погонщиков и проводников с собой, не берёт, а тем из европейцев, кто пытается навязать себя в компаньоны отказывает, нередко в резкой форме. Из-за этого он даже поссорился с капитаном французского крейсера. Доподлинно известно лишь то, что ван дер Вриз — так зовут этого торговца — проворачивает какие-то дела с племенами, включая и те, чьи земли граничат с территорией Новой Москвы. А ещё — имеются сведения, что он поддерживает связь с кем-то из поселенцев, только неизвестно, с кем именно

— Надеюсь, вы все понимаете, — закончил свой рассказ штабс-капитан, — то, что вы сейчас услышали, следует хранить в строжайшей тайне. И сказал я вам это только для того, чтобы вы были готовы к разного рода неожиданностям, скорее всего — поганым. Рад был бы ошибиться, но весь мой опыт подсказывает, что этот тип, ван дер Вриз, весьма непрост — и мы с вами, как говорят в Одессе, ещё поимеем через него вырванные годы…

— Позвольте доложить, вашсокобродие?

На пороге стоял Осадчий. Физиономия у бравого унтера, как отметил Матвей была самая, что ни на есть, озадаченная.

— Тут вот какое дело… — начал он, получив от склонившегося над столом Остелецкого разрешительный кивок. — Обокрали нас, вашсокобродие! Какая-то паскуда ночью забралась в оружейную палатку и спёрла десять двухфунтовых динамитных шашек из нашего запаса.

— Как это — спёр? — штабс-капитан выпрямился. — А часового что, не было?

— Был, как не быть…. Унтер виновато потупился. — Никита Струев стоял. Я, значить, его расспросил — так говорит, не видел и не слышал ничегошеньки! Я Никитке-то в зубы дал, чтобы знал, как ворон считать на посту, да что проку от того… Он, вашсокобродь, не виноватый, злыдень в палатку сзаду пролез, под полог, со стороны стены — вот Никитка и не заметил…

— Моя вина. — Остелецкий сжал кулак, и Матвей увидел, как у него побелели костяшки. — Надо было оружейный шатёр на отшибе ставить, так, чтобы со всех сторон обзор был. Из второго часового, у задней стенки, что ли…

Он умолк — секунды на две-три, не больше.

— Огнепроводный шнур тоже пропал?

— Никак нет, вашсокобродь! — Осадчий истово замотал головой. — Он у меня в ящике железном, вместе с запалами, под крепким замком. На шару не взломать, тут отмычка нужна и навык…

— Что ж, мы хотя бы знаем, что вор — не профессиональный взломщик, из числа наших одесских… м-м-м… спутников. — Остелецкий покачал головой. — Больше ничего не украли? Оружие, патроны…

— Никак нет, вашсокобродь! Я винтовочкам и револьверам сквозь скобы цепочки пропустил и на замки висячие закрыл. Цепочка тонкая, конечно, но зачнёшь пилить — часовой непременно услышит. А патроны в заколоченных ящиках, тяжеленных — без шума их не вытащить. Есть правда, кое-что, но это так, ерунда…

Что именно? — штабс-капитан смотрел пристально, пальцы его крутили карандаш.

— Да у задней стенки стойка стоит, на ей снаряжение для подводного плавания развешено — маски кожаные со стеклянными глазами, трубки, чтоб дышать, лапы лягушачьи с перепонками, всё по комплектам… Я сразу-то не заметил, а когда обшаривать стал — оказалось, одного-то и нету. И зачем он вражине тому только понадобился — крабов что ли, ловить? Так их и у берега полно, нырять на глубину без надобности…

— Может, наш воришка решил податься в ловцы жемчуга? — ухмыльнулся медик. — Я слышал, в Красном море его полно.

— А динамитные шашки — акул разгонять? — Остелецкий в раздражении швырнул карандаш на стол, тот покатился и остановился только у самого края. — Не говорите ерунды, Тимофей Семёныч. Взято специально, с определённым умыслом… понять бы ещё — с каким?

— Хорошо хоть огнепроводного шнура и запалов у него нет. — добавил Тимофей. — Без них динамит — просто опасная игрушка, подорваться самому — раз плюнуть, а вот толковую бомбу не сделаешь, как ни старайся…

Недоучившийся медик недурно разбирался в химии,ьа потому — неплохо представлял, о чём говорит.

Матвей едва не закричал: «Есть у него, запалы, есть, и получше, чем всякие там шнуры!» В самом деле — молчать дальше в подобной ситуации будет не просто глупостью и трусостью, а прямым преступлением, это он ясно понял. Что ж, сколь верёвочка не вейся… пора пить горькую чашу ответственности за собственное безрассудство.

— Позвольте, Вениамин Палыч? — он поднял руку, словно сидел за партой, в классе родной московской гимназии. — Я… наверное, надо было сразу сказать, только мне показалось…

— Прекратите жевать сопли, Анисимов и говорите по делу. — голос у Остелецкого сделался сухим, неприятно-отрывистым.- У вас тоже что-то пропало? В фотолаборатории.

Матвей торопливо закивал.

— Понимаете, когда мы уезжали из Москвы, я кое-что с собой прихватил…

На объяснения ушло минут пять. К тому моменту, когда Матвей умолк, глаза у землемера Егора сделались круглыми — он смотрел на товарища та, словно не мог поверить своим ушам. Медик же, дослушав гимназиста до конца, постучал себя согнутым пальцем по лбу — жест, не требующий дополнительных объяснений, но от того не менее обидный.

— Ну, спасибо, Анисимов, удружили… — голос у Остелецкого сделался теперь тихим и каким-то безнадёжно-усталым. — Что ж вы раньше-то молчали… гимназист! Выпороть бы вас, да возиться неохота…

— А вы Осадчему прикажите! — посоветовал землемер Егор. — Уж он-то справится!

Унтер поглядел на потенциальную жертву… оценивающе. От этого взгляда у Матвея сразу зачесалось седалище — память о розгах, которые его как-то, ещё в третьем классе, попотчевал гимназический тутор за разбитое стекло. А потом ещё от отца, дома досталось — но уже форменным кожаным ремнём…

Матвей хмуро глянул на товарища, но не сказал. ни слова Да и что тут скажешь?

— Ладно, разбирательство и экзекуцию оставим на потом. — вынес вердикт штабс-капитан. — он обернулся к Осадчему, — поднимайте своих людей по тревоге. Оружие, патроны раздать, лошадей заседлайте, всё, как положено. И чтоб ни шагу из расположения! А вы, Анисимов, — опишите как можно подробнее вашего воришку. И постарайтесь вспомнить любую мелочь, нам сейчас всякое лыко в строку.

Тут у Матвея было что сказать. Он не осмелился сообщить о происшествии в «фотографической» палатке, но решил самостоятельно отыскать злодея — и для этого несколько дней шнырял среди поселенцев, внимательно приглядываясь к каждому, что хотя бы примерно походил на вора. И, вроде, даже обнаружил — по крайней мере, ему так казалось, — и даже выяснил кто он такой. Аверкий Гордасевич, сын петербургского полицейского чиновника. Отец проворовался и попал на каторгу, семья впала в нищету — вот и сынок (на самом деле, детина двадцати пяти лет) и кинулся искать лучшей доли за морем…