Ябеда (СИ) - Гордеева Алиса

— Лиза, ну что вы!

Арик участливо пытается успокоить будущую тещу, хотя меня не проведешь: я так и вижу ликование в душе подонка! Такое ощущение, что причинять мне боль — особый сорт кайфа для Турчина.

— Тася обещала отработать мои хлопоты, — С кривой ухмылкой на губах он заживо сдирает с меня кожу одним только своим взглядом. — Я с радостью пошел ей на уступку, но ваша дочь, судя по всему, позабыла о своем обещании.

— Таисия, стыд-то какой! — разочарованно выдыхает мама. Впрочем, ее стон сливается с возмущенными причитаниями Ники, которая усердно пытается заткнуть своего жениха, но все впустую.

И чего этот недоумок добивается? Денег? Моего позора? Мести? Не знаю, но почти не чувствую земли под ногами: все плывет перед глазами, а бешеное биение сердца наглухо перекрывает поток здравых рассуждений. Меня снова окутывает страх, а еще нестерпимое желание воткнуть вилку в пятую точку Турчина!

— Тася! — исходит на сироп мама. — Что ты обещала сделать?

— Ничего! — Голос отвратительно скрипит.

— Ничего особенного, — подхватывает мою фразу Турчин, продолжая играть на моих воспалённых нервах — Всего лишь навести порядок в моем гараже!

— И только?

— У меня были экзамены!

Смело заглядываю в нахальные глаза Турчина. Не удивлюсь, если вся эта ситуация забавляет его, но мне совсем не до смеха.

— Ар, милый, ну, правда, не надо! — Ника тоже чувствует неладное, но в этой войне занимает сторону Турчина. — Я уверена, Тася завтра же сделает все, что обещала!

— Прямо с утра! — поддерживает мама. — Тася завтракать не сядет, пока не отработает свой долг! Не переживай, Арик, я проконтролирую.

Самодовольная ухмылка Турчина становится последней каплей. Я сыта по горло этим ужином, этой семьей, этим днем! Еще немного, и я свихнусь окончательно!

— Ясно! Ясно! — Срываюсь из-за стола, как бешеная, и, позабыв о правилах приличия, бегу к себе. Черт с ним, с ужином, когда вся жизнь летит в тартарары!

Забавно, но я почти привыкаю к слезам. Они крупными горошинами скатываются по щекам и разбиваются о ламинат в моей комнате. Я снова сижу на полу. Окно открыто, но, как и прежде ночная прохлада почти не спасает от боли, благо, что не дает задохнуться от переполняющих меня эмоций. Господи! Внутри меня кипит прокисший бульон из ревности и любви, ненависти и презрения, любопытства и дикого стремления поскорее забыть обо всем, и главное — о Савицком! Но мысли о нем продолжают множиться в моей голове с невообразимой скоростью.

Недаром говорят, что первая любовь самая яркая и незабываемая. Жаль, никто не предупреждает на берегу, что ослепляет она болью, а в память врастает острыми корнями жгучей ревности.

Мой сон пустой, липкий, нудный, с бесконечными пробуждениями и слезами. Когда просыпаюсь в очередной раз, в нос ударяет знакомый аромат терпкого пачули, а пальцев на руках касается что-то теплое и нежное. Сквозь приоткрытые веки толком ничего не могу разобрать в темноте. Чьи-то руки, прерывистое дыхание и миллион проклятий по мою душу.

— Гера, — шепчу, до конца не доверяя своей интуиции.

— Спи, — тихо отвечает Савицкий и, аккуратно подхватив мое озябшее тельце на руки, перекладывает меня на кровать.

— Не уходи, — цепляюсь за ладонь Геры, когда он пытается укрыть меня одеялом.

— Не уйду, — обещает Савицкий и ложится рядом. — Я буду с тобой до утра.

— А твоя девушка? Она не будет ревновать? — мурлычу, не желая слышать ничего в ответ. Правда это или моя воспаленная фантазия, не важно. В это мгновение мне так тепло и уютно, что я готова на все, лишь бы продлить этот миг.

— Спи, Тая! — шепчет в мою макушку Савицкий, и я всецело отдаюсь моменту, позволяя себе хотя бы во сне попробовать счастье на вкус.

Глава 10. Иллюзия

Мои сны — моё проклятие!

Странная вещь сновидения. Кто-то летает, пока спит, кто-то видит фантастические миры и нежится в объятиях неземной любви, а кто-то путешествует во времени и совершает сумасбродные поступки. Наверно, мой мозг устроен неправильно: я редко вижу сны, да и их чаще всего забываю под утро. Но стоит мне заснуть рядом с Герой или в его кровати, как они торопливо стучатся в сознание, причём так явственно и четко, словно и не сны это вовсе.

Перед глазами снова тот зимний вечер. Гостиная в новогодних огнях. Вадим достаёт из-под ёлки красочные коробки с подарками и громко зачитывает имена. Мне достаётся зелёная, с блёстками и огромным алым бантом по центру. Затаив дыхание, я поднимаю крышку и разочарованно вздыхаю: опять коньки… Как бы сильно я ни любила кататься, каждый год получать одно и то же немного грустно.

— Что-то не так, Тася? — Моего плеча бегло касается мамина ладонь.

— Опять коньки? — растерянно хлопаю глазами, пока в шаге от меня Ника достаёт из коробки небесно-голубое платье с фатиновой юбкой, расшитое жемчужными бусинами, и пищит от удовольствия.

— Старые ведь уже малы, — пожимает плечами мама. — А Вадим для тебя залил лёд у озера!

— Спасибо! — бормочу, едва сдерживая слёзы: я тоже хочу платье, как у Ники, или хотя бы огромного плюшевого медведя, как у Милы, но новые коньки — мой предел.

— Тася, ты только взгляни! — Ника словно специально прикладывает к себе обновку и не может налюбоваться.

— А ты видела, там, на дне коробки ещё и диадема? — Мать моментально переключает внимание на сестру, и обе они вмиг забывают обо мне.

— Ты чего такая кислая? — Рядом с разбегу плюхается Арик. Его волосы взлохмачены, а на губах играет улыбка, искренняя, добрая. — Что у тебя там? — Он бесцеремонно заглядывает в мою коробку и заявляет на полном серьёзе: — Коньки? Круто! Это настоящие, как у олимпийских чемпионов?

— Я не знаю! — огрызаюсь в ответ и едва не прищемляю картонной крышкой его пальцы: нечего лезть, куда не звали!

— Тебе не нравится? — участливо интересуется Турчин. — Хочешь, я с тобой своим подарком поделюсь. У меня их как раз два. Вот, смотри!

Арик шустро выхватывает из моих рук коньки и опускает на мои колени две небольшие коробки, обёрнутые серебристой бумагой.

— Выбирай, какой хочешь!

— А что там? Ты знаешь?

— В одном точно билеты на игру хоккейной премьер-лиги. Я отцу все уши прожужжал, как хочу туда! А второй подарок от Вадима и Лизы. Что они положили, не знаю!

— Мне не нужны билеты! — фыркаю, морща нос, и тянусь к более увесистой коробке.

— Открывай! — нетерпеливо суетится рядом Арик и не может сдержать эмоций, когда замечает под крышкой полосатый шарф.

— Шарф? — Моему разочарованию нет предела. Желто-бордовый в крупную вязку он совершенно точно не затмит собой волшебного платья Ники.

— Ты ничего не понимаешь, Тась! — Турчин толкает меня в бок. — Это шарф настоящего гриффиндорца!

— Кого? — Смотрю на парня, как на умалишённого! Только мальчишки радуются всякой ерунде!

Но ответить Ар не успевает: в наш разговор бесцеремонно врывается Гера, уверенный, наглый, грубый. Он садится рядом со мной с другой стороны, и отчего-то мне становится неловко хандрить в его присутствии.

— Что, ябеда, получила по заслугам? — Гера брезгливо подцепляет двумя пальцами шарф из коробки, как дохлого червяка из лужи, и начинает смеяться. — Так тебе и надо, мелкая! Лживым ябедам другого и не дарят!

— Да брось, Герыч! — Арик наклоняется через меня к другу. — Тася просто маленькая ещё. Растерялась. Я не сержусь, если что. — Турчин подмигивает мне и широко улыбается. — Зато я сержусь! — шипит с другого бока Савицкий и, схватив в руки жёлто-бордовый шарф, обматывает его вокруг моей шеи, а потом тихо, так чтобы слышала только я, заявляет: — Ещё одна такая выходка, сопля мелкая, и я запру тебя на ночь одну на чердаке! Уяснила?

— Мама! — захожусь в испуганном крике. Скинув с колен коробки и стянув с шеи бестолковый шарф, спешу подальше от Савицкого. — Мама!