Кураж. В родном городе. Рецепт убийства - Дик Фрэнсис

— Ладно, я проведу этот разговор по телефону, — согласилась она. — Ты можешь начинать… делать, что задумал.

…На следующее утро я поехал повидаться с Грэнтом Олдфилдом. Из-за сильного ночного мороза (что означало отмену дневных скачек) деревья и дорожные обочины покрылись сверкающим инеем. И я получил удовольствие от этой поездки, несмотря на то, что рассчитывал на прием столь же леденящий, как и погода.

Я прошел через запущенный сад и потянул начищенную до блеска ручку звонка. Опрятная темноволосая женщина в зеленом шерстяном платье взглянула на меня вопросительно.

— Я приехал… Я хотел повидать… Не скажете ли, где я могу найти Гранта Олдфилда?

— Он здесь живет. Я его жена. Одну минуточку, я его позову. А как передать, кто его спрашивает?

— Роб Финн.

— О! — удивленно воскликнула она и приветливо улыбнулась. — Входите же! Грэнт будет рад повидаться с вами.

Я сомневался в этом. Но все же вошел в маленькую прихожую, и она захлопнула за мной дверь. Все кругом блестело: казалось, это совсем не тот дом, который я помнил. Она провела меня в кухню — в еще одно сверкающее чистотой помещение.

Грэнт сидел за столом и читал газету. Увидев меня, расплылся в удивительной приветственной улыбке. Он как-то усох и постарел, но был уже почти здоров.

— Как поживаешь, Грэнт? — спросил я неловко.

— Спасибо, Роб, мне гораздо лучше. Уже две недели, как я дома.

— Он попал в больницу, — объяснила жена, — на следующий день, как вы привезли его домой. Доктор Пэрнел написал мне, что Грэнт болен и не может с собой справиться. Ну я и вернулась. — Она улыбнулась мужу. — А теперь все будет хорошо. Грэнт получил работу. Через две недели он начнет продавать игрушки.

— Игрушки? — поразился я.

— Да. Считают, ему нужно делать что-то, не имеющее отношения к лошадям. Иначе он снова начнет нервничать.

— Мы очень благодарны тебе, Роб, — подтвердил Грэнт.

Видя мое удивление, его жена пояснила:

— Доктор Пэрнел объяснил мне, что вы имели полное право отправить его в полицию.

— Я пытался убить вас, — произнес Грэнт недоумевающе, будто он никак не мог понять, что тогда чувствовал. — Я действительно пытался убить вас!

— Доктор Пэрнел говорит, если бы вы были другим человеком, Грэнт кончил бы в тюремном сумасшедшем доме.

— Похоже, доктор Пэрнел наговорил лишнего.

— Он хотел, чтобы я поняла, — сказала она улыбаясь. — Если уж вы дали Грэнту еще один шанс, то и я должна была поступить так же.

— Вас не взволнует, если я спрошу, как вы потеряли работу у Эксминстера?

Миссис Олдфилд защищающе придвинулась к нему.

— Не надо вспоминать снова, — с беспокойством попросила она, — про все эти обиды и унижения.

— Не бойся, любимая. — Грэнт обнял ее за талию. — Валяйте, Роб!

— Я верю, что вы не лгали, когда сказали Эксминстеру, что не продавали информацию профессиональному скаковому игроку Лаббоку. Но Лаббок получал ее от кого-то и расплачивался за нее. Кому же он платил на самом деле, если считал, что платит вам, — вот что надо выяснить.

— Все не совсем так, Роб. Я сам над этим голову ломал, и ездил к Лаббоку, и страшно разозлился на него… — Он улыбнулся печально. — И Лаббок мне признался, что пока Джеймс Эксминстер не сообщил ему, он точно не знал, у кого покупает. Он предполагал, что, возможно, это я. Но он получал сообщения по телефону и посылал мне плату на имя Робинсона — на адрес какого-то почтового отделения в Лондоне. Он, конечно, не поверил, что я об этом и понятия не имею. Он просто подумал, что я не сумел как следует замаскироваться, а теперь пытаюсь выкрутится из беды.

Самое удивительное, что в голосе Грэнта начисто отсутствовала горечь. Пребывание а больнице, а возможно, и сама болезнь совершенно изменили его личность.

— Можете дать мне адрес Лаббока?

— Он живет в Солихул, — медленно ответил Грэнт. — Дом я бы, наверное, узнал. Но название улицы не помню.

— Я найду. Для вас будет важно, если я докажу, что вы все время говорили правду?

Лицо его как бы ожило изнутри:

— Будет! Вы не можете себе представить, что такое потерять работу за грехи, которых ты никогда не совершал. И если при этом никто тебе больше не верит.

Я не стал признаваться, что слишком хорошо знаю это. Сказал только:

— Ну, тогда я сделаю все, что смогу.

— Но ты не вернешься к скачкам, — встревоженно спросила его жена. — Не начнешь все сначала?

— Нет, любимая. Не волнуйся, — спокойно ответил он. — Я с удовольствием буду продавать игрушки.

Я проехал тридцать километров до Солихула, нашел номер Лаббока в телефонной книге и позвонил. Ответила женщина: его нет дома, но если нужен срочно, его можно найти в отеле «Королевы» в Бирмингеме.

Каким-то чудом я нашел место для машины у самого отеля. Написал записку: не может ли мистер Лаббок уделить мне несколько минут. И передал записку портье. Тот сообщил:

— Несколько минут назад он с другим джентльменом вошел в ресторан. Эй, Дики, отнеси записку мистеру Лаббоку!

Мальчик-рассыльный вернулся с ответом: мистер Лаббок встретится со мной в гостиной в два пятнадцать.

Он оказался упитанным пожилым господином с рыжеватыми усиками и тощей прядью волос, маскирующей лысину. Он принял предложенные мной коньяк и сигару с такой иронией, что я понял — он привык сам угощать жокеев, а не наоборот.

— Я хочу узнать насчет Гранта Олдфилда, — приступил я прямо к делу.

— Олдфилд? — пробормотал он, сбивая пламя с сигары. — О, да, я помню Олдфилда. — Он оглядел меня зорким взглядом. — Вы… э-э… все еще работаете для той же фирмы, не так ли? Хотите сделку? Почему бы и нет? Я буду платить вам проценты за каждого победителя, которого вы подскажете.

— Так вы платили и Олдфилду?

— Да.

— А деньги вы передавали ему лично?

— Нет. Но он и не хотел этого. Он был очень скрытен и все обусловил по телефону. Сказал, что его зовут Робинсон, просил платить ему чеком и высылать на почтовое отделение.

— На какое именно?

Лаббок отхлебнул коньяку и окинул меня оценивающим взглядом:

— А зачем вам это?

— Стоящая идейка! — кинул я небрежно.

Он пожал плечами.

— Где-то в пригороде Лондона, но точно не помню. Столько времени прошло. Седьмое отделение или двенадцатое? Что-то в этом духе.

— У вас не записано?

— Нет, — решительно отверг он. — А почему вам не спросить у самого Олдфилда, если так нужно?

Я вздохнул.

— И сколько раз он вас информировал?

— Назвал мне примерно пять лошадей. Три из них пришли первыми. Вот в этих случаях я и посылаю ему деньги.

— Вы не были убеждены точно, что именно Олдфилд продает вам сведения?

— Все зависит от того, как понимать слово «точно». Я догадывался. А кто мог быть еще? Но, пожалуй, я не был в этом уверен, пока Эксминстер не заявил: «До меня дошло, что вы покупаете информацию у моего жокея». И я согласился, что покупаю.

— Значит, до этого вы никому не говорили, что Олдфилд продает вам сведения? Ни одному человеку?

— Нет, определенно нет. — Он одарил меня жестким взглядом. — В моей практике не принято широко сообщать о таких вещах. Особенно если ты не уверен в фактах абсолютно. Но в чем, собственно, дело?

— Ладно. Извините меня, мистер Лаббок. Я не собираюсь торговать информацией. Хочу только разгрести грязь, налипшую из Грэнта Олдфилда.

К моему удивлению, он лишь сыто причмокнул языком и сбил полдюйма пепла с сигары.

— Знаете, согласись вы снабжать меня информацией, я стал бы искать, где скрывается ловушка. Есть жокеи, которых можно подкупить. Но есть такие, которых не купишь. В моем деле нужно иметь интуицию. Так вот — он ткнул сигарой в мою сторону, — вы не из тех, кто продается.

— Благодарю, — пробормотал я.

— Ну и глупо. В этом же нет ничего противозаконного.

Я усмехнулся.

— Мистер Лаббок! Олдфилд — не Робинсон. Но его карьера и здоровье пострадали как раз из-за того, что вас и мистера Эксминстера уверили, будто Робинсон это и есть Олдфилд.

Он с сомнением пригладил рыжие усики.

Я продолжал:

— Олдфилд бросил конный спорт. Но для него по-прежнему важно, чтобы с его имени сняли этот позор. Вы поможете мне?

— Каким образом?

— Напишите заявление, что у вас не было никаких доказательств, что, платя Робинсону, вы на самом деле платите Олдфилду. И до Джеймса Эксминстера вы никому не говорили, кто такой Робинсон.

— И это все?

— Да.

— Хорошо. Такое заявление не причинит никому вреда. Но мне кажется, вы идете по ложному следу. Никто, кроме жокея, не станет так прятаться. Никто, кроме жокея, который рискует потерять работу, если это обнаружится… Но я напишу то, что вы хотите.

Он снял колпачок с авторучки, взял лист бумаги с грифом отеля и решительно написал все.