Метро 2033: Третья сила - Дмитрий Ермаков

Антон расстроился. Даже начал жалеть, что не попросил в долг у Сони пару патронов. Но потом решил: чему быть, тому не миновать. Собравшись с духом, точно рыцарь, отправляющийся на турнир, Антон как следует взбил подушку, устроился поудобнее на узкой кушетке, и, немного поворочавшись, забылся.

Все начиналось привычно.

Антон стоял в глухом тупике. Это был недостроенный туннель, заброшенный метростроевцами после глобальной войны. Ничего тут не было, кроме ржавых строительных инструментов да пары вагонеток, набитых кусками породы. За спиной – сплошная гранитная стена. Над головой и по бокам – кольца тюбингов, покрытые наростами и плесенью. А прямо на него медленно и неумолимо, наслаждаясь ужасом жертвы, загнанной в угол, двигались все его кошмары. Все сразу, как на параде.

Впереди проходчик Каныгин, перемазанный в смазке с ног до головы. Выпученные рыбьи глаза призрака вращались, точно на шарнирах. На каске красовался вырванный глаз одной из жертв монстра, вставленный вместо фонарика. В руках Каныгин сжимал штыковую лопату.

«Это что-то новенькое, – подумал Краснобай, – с лопатой он еще никогда не ходил. Кошмар, однако, прогрессирует».

За ним, злорадно ухмыляясь в предвкушении кровавой расправы, шли братья Жабины. Болезненно толстые, точно страдающие водянкой, лысые, с оплывшими рожами, похожие на раздувшиеся прыщи, а не на людей. Даже волдыри на носах у них были одинаковые. Один брат, Лёха, сжимал в руке короткий топорик, второй, Ник, вооружился тесаком.

Замыкал зловещее шествие кабан-мутант, покрытый бородавками. Сейчас, почти в полном мраке, он казался сплошной темной массой. Лишь глаза, кроваво-красные, точно аварийные лампочки, светились в глубине туннеля.

«Ни хрена себе сон, – сглотнул Антон Казимирович, – может, лучше проснуться?»

Это казалось так просто и естественно. Сделать над собой усилие, вынырнуть обратно в привычную, спокойную реальность…

Но проснуться у него не получилось.

Сон плотно засосал его в свою зловонную гнилую утробу, и не желал расставаться с жертвой. Сколько Антон ни пытался очнуться от жуткого видения, все было без толку. Глаза его оставались плотно закрытыми.

И тогда Антон понял, что должно сейчас произойти. Он и его кошмар должны были решить, наконец, кто кого. До появления Сони ночное зло терзало Антона по чуть-чуть, слегка, не желая проглатывать окончательно. Соня помогла бизнесмену начать борьбу со смертоносным капканом, в который тот угодил. Кошмар этого не простил.

Как только Антон понял это, ему вдруг стало легко и спокойно. Теперь он все понимал. От того, кто выйдет живым из этой схватки, зависела его жизнь. Если победит он – тогда он проснется, и будет жить себе дальше нормальной человеческой жизнью. Если нет – тогда навеки останется тут, в царстве тьмы и безумия. И никто ему в этом не поможет, никто не сделает эту работу вместо него. Рассчитывать Антон мог только на себя.

«Ну что ж, сдохнуть всегда успею, – решил Краснобай, – но перед этим помучаюсь. Легко не сдамся, дудки».

И он подхватил с пола ржавый ломик.

Каныгин на мгновение замер, увидев оружие в руках противника. Его жуткие глазищи завертелись в два раза быстрее, лицо перекосила гримаса, отдаленно напоминающая страх. Но братья-прыщи за спиной призрака недовольно забулькали, подначивая Каныгина первым вступить в бой. Застучал копытами и кабан, недовольный долгой задержкой. И тогда призрак, осмелев, ринулся в атаку.

И тут же рухнул на рельсы, сбитый с ног тяжелым стальным ломом.

Антон сразу понял: лом слишком тяжел, махать им он не сможет, зато собрать все силы и метнуть, как копье, пожалуй, получится. Удар вышел чудесным. Лом ударил Каныгина в грудь. Оттуда хлынула рекой омерзительная темная субстанция – то ли слизь, то ли гной. Метростоевец несколько раз дернулся, каска свалилась с его головы, обнажая макушку, покрытую темными пятнами, и мгновение спустя Каныгин затих.

«Минус один», – расплылся в улыбке Антон Казимирович, поднимая с земли разводной ключ и готовясь встретить братьев Жабиных.

Он надеялся, что и те будут атаковать по одному, но братья ринулись в бой оба сразу. Они напоминали единый живой организм, даже оружием размахивали почти синхронно. От брошенного Антоном разводного ключа братья успели уклониться. Другое оружие на глаза никак не попадалось.

Антон в ужасе попятился и уперся спиной в стенку вагонетки, оставленной метростроевцами.

«Идея!» – моментально сработал его мозг.

Миг – и вот уже Антон с другой стороны вагонетки. В каждой его руке – по увесистому куску гранита. Но кидаться ими он не стал, хотя именно этого ожидали братья, на ходу закрывшие руками головы. Вместо этого Антон сделал ловкий выпад, уклонился от топорика, занесенного Лёхой, и со страшной силой ударил второго брата, Никиту, по голове. Череп Ника треснул, кровь брызнула во все стороны. Тесак выпал из ослабевших рук. Уродливая туша покачнулась и грузно осела на пол.

«Минус два!» – усмехнулся Краснобай, бросая под ноги окровавленный камень.

Он расслабился всего на миг, но эта пауза оказалась роковой.

Лёха успел развернуться и снова бросился в атаку, метя топориком точно в затылок Краснобая. В последний момент Антон, услышав грузный топот, уклонился, и лезвие топора рубануло его не по голове, а по плечу, оставив глубокую рану.

Кровь хлынула из разрубленных вен.

Дико закричав, едва не потеряв сознание от боли, Антон рухнул на трухлявые шпалы. Несколько секунд он пытался заткнуть страшную рану, остановить рвущуюся наружу кровь, но все было бесполезно. Жизнь стремительно покидала тело, разливаясь по полу огромным темным пятном. Совершив последнее усилие, Антон приподнял голову.

Его готовились атаковать с двух сторон. Сзади заходил Лёха Жабин, поигрывая топориком. Спереди надвигался вепрь. Они не спешили – ждали, когда противник истечет кровью и обессилит.

Кошмар торжествовал. Кошмар праздновал победу.

«Врешь, не возьмешь», – подумал Краснобай и с огромным трудом поднялся на ноги. Вепря отделяло от него каких-то двадцать шагов. Жабин приблизился на расстояние вытянутой руки и уже заносил для удара свое грозное оружие. Шансов у Антона больше не было. Он проиграл. И одному богу было известно, чем это поражение во сне обернется для него.

«Видимо, это все, – подумал Антон, пытаясь собрать остатки сил, – видимо, я так и останусь лежать на кушетке. Меня попытаются разбудить, но тщетно. И тогда меня, наверное, похоронят. Зароют в землю в укромном уголке. Или просто сожгут, чего им напрягаться, кто я им. Разве что только Соня всплакнет немного и забудет. Вот и все, Антох. Финита».

С трудом преодолевая паралич, сковывающий все его члены, превозмогая смертельный холод, подкрадывающийся к самому сердцу, Антон попытался замахнуться куском дерева, машинально подобранным с пола. Но рука повисла, не закончив движения.

Краснобай упал на сырые, холодные камни.

В последний раз подняв стекленеющие глаза, он успел увидеть, как Лёха Жабин и вепрь, одновременно кинувшиеся в атаку за миг до его падения, столкнулись прямо над его полумертвым телом. И кабан, и Жабин попытались затормозить, но было поздно – слишком мощный разгон взяли и человек, и зверь. Клыки хряка вспороли одутловатое пузо Жабы. Топор, выпавший из рук Лёхи, упал точно на шею кабана, перебив артерию.

Купец не слышал, как визжит и бьется в предсмертной агонии уродливое копытное, как стонет умирающий Лёха, разорванный клыками почти пополам – Антон все глубже и глубже проваливался в холодную, бездонную пустоту. Но прежде, чем душа Антона рассталась с телом, он слабо улыбнулся и прошептал:

– Совсем как в сказке… Про Мюнхгаузена. Забавно…

Электронные часы показывали полтретьего ночи. На платформе горели лишь три дежурные лампочки – в начале перрона, в середине и в конце.

Тени от жилых построек, от развешенной на веревках одежды, от столбиков и вагонов поездов стлались по гранитным плитам, создавая странные, сюрреалистические сочетания. Окажись тут художник-модернист первой половины двадцатого века, он бы нашел неиссякаемый источник вдохновения. Но некому было зарисовывать все это. Не водились в Оккервиле живописцы. Зато здесь жили простые работяги, отдыхающие перед рабочим днем. Все они безмятежно спали в своих домах. Угомонился даже младенец, регулярно радовавший соседей ночными концертами.

Ни звука.

Мирно и спокойно выглядела станция. Ничего особенного не могло произойти на Ладожской. На «Черкасе» ощущалась близость к Империи. Жители «Проспекта» всегда помнили, что на соседней станции живут хоть и мирные, но не всегда адекватные «грибники». Ладожскую же от обеих соседок отделяли туннели, перекрытые стальными воротами. Мутанты с поверхности при всем желании не смогли бы спуститься вниз, все доступы на станцию запирались на герметичные заслонки.