ГРУППА СОПРОВОЖДЕНИЯ. Роман - Олег Татарченков.

 … Зал, естественно, был пуст. И Уфимцев, вдруг в порыве злого отчаяния выбрав тринадцатое место в тринадцатом ряду, сел смотреть на то, как дьявол в голливудском исполнении в очередной раз играет грешным миром.

 После кино шел он темным Бутусовским сквером, среди давно облетевших тополей и разбитых скамеек. Опустив голову перед пронизывающим холодным ветром, подняв плечи и глубоко засунув руки в карманы. Шедшая ему навстречу компания молодых людей, растянувшаяся во всю ширину сквера, не вызвала опасения: от нее доносился заливистый девичий смех. Молодые люди расступились, пропуская одинокую сгорбленную фигуру. Уфимцев успел заметить насмешливо сузившиеся карие зрачки ближайшего пацана.

 После того, как Игорь вновь поднял голову, он обнаружил, что делать это затруднительно: перед глазами выпукло торчали камешки припорошенного снегом тротуара. Как его ударили, и как падал, он не помнил. За спиной услышал удаляющийся по–прежнему веселый девичий смех.

 Медленно поднялся. Кровь из разбитого лба крепко приклеивала шерстяную шапочку к голове, бордовые капли из носа заливали купленный этим летом новый китайский плащ–пуховик, которым он так гордился. Злоба и жажда мести из груди бросилась в область кадыка. От обиды и желания бить, рвать, убивать, свело зубы.

 Уфимцев бросился назад — туда, где только что звучал смех. Ярко–красный пуховик, бросившийся ему в глаза в компании, исчез за поворотом под фонарем в шагах двухстах. Да, все–таки он долго лежал без сознания. Игорь ощупал голову — затылок гудел и пульсировал горячей болью.

 «Суки, — ожесточенно дума он, — перед девками выпендрились, суки… Я вам сейчас… Стоп, — остановился Игорь, — А что я сейчас? Их там человек пять. И кастет. Ну, нет, суки…»

 Уфимцев побежал по ближайшей улице в сторону «серого дома» УВД, находившегося от него в квартале. Патрульные «жигули» с нарядом милиции заметили его фигуру на пустой улице раньше, чем он их.

 -Что отобрали? — деловито спросил сержант, сидящий рядом с водителем, —

 -Да вроде ничего, просто напали. Из куража, что ли… Я — журналист…

 Сержант мельком взглянул в раскрытые корочки и сориентировался моментально:

 -Давно били? Опознаешь?

 -Только что. Одного запомнил. Они на Первомайский бульвар свернули.

 -В машину! — с командовал сержант.

 Когда патрульный автомобиль проезжал мимо автобусной остановки, он снова услышал тот смех. Тронул за плечо старшего — вон, кажется они…

 -Езжай медленнее, — скомандовал сержант и обратился к Уфимцеву, — Смотри внимательнее, ну что?

 Смех оборвался, как будто девчонке рукой зажали рот. Игорь прижался разбитым лбом к боковому стеклу и увидел испуганно–злые глаза девчонки. Они смотрели прямо на него. «Красный пуховик» стоял рядом.

 … Позже Уфимцев пытался объяснить себе тот поступок: почему он ответил сержанту, что никого не узнал. Пожалел? Кого? Эту девчонку? Или представил, как ловкие ребята в черных полушубках ломают руки пацанам, девчонки визжат, а посередине всего этого действа стоит он с разбитой мордой и показывает рукой: «И вот этот тоже?» Стало стыдно? Или дворовой принцип «Не смог отбиться, утирайся, но не закладывай» вдруг всплыл в голове? «Глупость, — твердил он себе, — все это глупость. Они же преступники, они же могли меня убить. А, поверив в безнаказанность, могут убить еще кого–то… Все это отмазки дворовой шпаны… Я, журналист, пишущий на криминальные темы, вдруг не захотел показывать пример сознательности? Испугался? Кого? Или все же «комплекс Павлика Морозова» так стойко сидит в наших советских мозгах: «подыхай, но не закладывай»?

 Он снова вспомнил глаза этой девчонки и понял — почему. В ее взгляде кроме страха и злости было еще одно: презрение. Ты оказался слабее и побежал к большим дядям за помощью. «Блин, какой же я еще пацан — подумал он, — если бы я думал не о своих переживаниях, а о предотвращении новых преступлений… Впрочем, этим мы, наверное, и отличаемся от США, граждане которых не корчат из себя «героев», а поручают разбираться профессионалам. У нас же государство — не символ справедливости и третейский судья, а «дядя Степа — милиционер» , который должен защищать не всех, а слабых. Остальные должны заботиться о себе сами. Вот почему многие мужики предпочитают втихаря получать в лоб и публично молчать. Кто же захочет при народе объявить себя слабаком? И козлы, нападающие впятером на одного, этим пользуются. Эх, матушка–Расея, век живи в тебе — век учись».

 Через час, когда Игорь в дежурке Кировского РОВД написал заявление и отдал дежурному, патруль привез «красный пуховик».

 -В подъезде недалеко отловили, — так же деловито объяснил сержант.

 Уфимцев во все глаза смотрел на изуродованное страхом и отчаянным желанием вызвать жалость лицо, и не мог определить: «тот Федот или не тот?». Или собачья пришибленность так меняет людей? В конце концов «красных китайских пуховиков» в городе — пруд пруди.

 -Да я тут к девчонке зашел в гости, — канючил парень, — Да и не гуляю вообще в том районе…

 -Тебе решать, — кивнул Уфимцеву дежурный капитан и отошел в сторону.

 Игорь смотрел на человека, судьба которого зависела от простых коротких «да» или «нет».

 «Прикидывается или правда не виноват?» — подумал он и ему вдруг расхотелось изображать из себя Господа Бога. С него достаточно того, что поиграл в «пятнашки» с чертовыми цифрами. Действительно, не искушай. А он искусил… «Мне отмщение, и аз воздам», — вспомнил Игорь прочитанное где–то и повернулся к капитану:

 -Не он. Это точно. Тот крупнее, увереннее, а этот — как поросячий хвост.

 -Не заблуждайся, — хмыкнул дежурный, — Они здесь все–хвосты поросячьи, а на воле — герои.

 -Не он, — повторил Уфимцев.

 Было глубоко за полночь, когда Игорь вышел из старинного, но запущенного особняка, в котором располагался Кировский отдел милиции, и направился к Богоявленской площади. Таксисты, коротавшие время на пятачке напротив Главпочтампта, оживились, когда он направился к ним. И, все как один, по очереди присвистнули, увидев распухшее, в кровавых ссадинах, лицо и залитый бордовым «вареньем» плащ–пуховик.

 -Менты? — участливо спросил один из них.

 -Асфальтовая болезнь, — буркнул Уфимцев, — До Брагино сколько возьмешь?

 Китайская мягкая ткань пуховика ни за что не хотела расставаться с русской кровью, несмотря на все усилия мамы Игоря.

 -Все! — объявила она, — сбрасывая с рук плащ, — Я вытравила кровь, но вот эти белесые пятна никуда уже не денешь. Будешь носить или как?

 -«Или как», — ответил Игорь.

 С этими словами он вытащил с шифоньера второй такой же плащ, купленный в Москве на пару с первым, но только для продажи, и провисевший на вешалке в ожидании своего часа почти полгода.

 -Старый загоню на «барахолке» со скидкой, а в новом буду ходить. И кто сказал, что у меня нет коммерческой жилки?

 Уфимцев подошел к телефону и набрал номер:

 -Алло, Андрюха? Дело есть, встретимся вечером?

 Школьный друг Андрей Иванов жил в соседнем доме, но в том же дворе.

 Странная это была дружба. Собственно говоря, по–настоящему дружили они только в школе. Целый год. Когда в восьмом классе темноволосый здоровяк Иванов переехал вместе с матерью и младшим братишкой из центра в спальный район Брагино и пришел в класс Уфимцева. На первом уроке физкультуры Андрюха сделал попытку узурпировать в раздевалке законный крючок вешалки, чуть не подрался с Игорем, но не подрался, а подружился: из школы они шли уже вместе. Тогда же и выяснилось, что живут они в одном дворе.

 После восьмого класса Иванов ушел из школы и поступил в техникум — учиться профессии наладчика контрольно–измерительных приборов. На два года пути–дорожки Игоря и Андрея разошлись: разные интересы — разные друзья. Иногда встречались во дворе, перекидывались словами, обсуждали прочитанные книги, делились спортивными достижениями.

 Иванов, как и Уфимцев, любил читать, что, собственно говоря, и объединило их еще в классе, с мужской половины сплошь помешанной на футболе. Носиться за мячом ни тот, ни другой не любили, предпочтя возиться с «железом». Записавшийся еще со средних классов сразу в четыре библиотеки Игорь, в читальном зале взял подшивку журнала «Физкультура и спорт» и добросовестно переписал (ксероксы появились только через несколько лет) в школьную тетрадь «атлетические комплексы» (западное слово «культуризм» в СССР не приветствовалось). После чего купил в «спортмаге» две шестикилограммовые гантели и поделился своей идеей с Андреем. Тот тоже отправился в отдел спорттоваров…

 С этого момента дружеское соперничество, начавшееся со спора за обладание крючком в раздевалке, приобрело литературно–атлетический характер: кто сколько подходов «выжал» и кто какую книжку прочитал.