Особый отдел и пепел ковчега - Юрий Брайдер

— Где же вы двадцать лет были? — Почуяв слабину, Софья Валериановна немедленно перешла в наступление. — Видите, в каких условиях живёт семья известного поэта? Хотя бы материальную помощь оказали.

— Я передам вашу просьбу в Департамент социальной защиты населения, — пообещал Кондаков. — Кроме того, в нашем административном округе планируется создание литературного музея, целиком посвящённого советской эпохе. Стенд, представляющий творчество вашего мужа, займёт там достойное место. Если у вас сохранились его личные вещи, музей с радостью оформит их приобретение.

— Поищу, — сказала Софья Валериановна. — А куда их потом отнести?

— На днях к вам зайдёт представитель Департамента культуры, — ответил Кондаков, имея в виду, конечно же, Людочку.

Осмотрев все комнаты, кроме спальни, где уединилась зарёванная дочка, Кондаков не обнаружил ничего, представляющего для следствия хоть какой-то интерес. Судя по всему, ценные вещи давно покинули эту квартиру.

Сейчас Кондаков ощущал слабость не только в конечностях, но и в кишечнике. Вежливо попросившись в туалет, он справил там свои естественные надобности, но остался весьма недоволен их содержанием. Его скромных медицинских познаний вполне хватило на то, чтобы понять — обильные дегтеобразные испражнения означают желудочное кровотечение.

Наспех попрощавшись с хозяйкой, Кондаков на подгибающихся ногах спустился во двор. Ваня, как назло, куда-то запропастился. Он попытался вызвать «Скорую помощь» по мобильнику, но пальцы уже почти не слушались.

— Помогите! — слабым голосом позвал он. — Мне плохо...

Несколько человек, околачивавшихся поблизости, поспешно удалились, зато бродячие собаки, наоборот, подошли поближе. Кондакова вырвало чем-то похожим на кофейную гущу. Ненадолго полегчало.

Сердобольная старушка склонилась над ним.

— Ты, милок, выпивший или заболевший? — прошамкала она.

— Вызовите... «Скорую», — теряя сознание, пробормотал Кондаков. — У меня открылась язва...

Поздно вечером, когда о посещении больных не могло быть и речи, Цимбаларь и Людочка нахрапом прорвались в палату, где под капельницей лежал уже слегка порозовевший Кондаков.

— Ну как ты себя чувствуешь? — спросил Цимбаларь, пока Людочка взбивала сиротскую больничную подушку.

— Сейчас лучше, — бодрым тоном ответил Кондаков. — А когда сюда привезли, был почти что трупом. Давление — шестьдесят на сорок. Не меньше двух литров крови потерял. Вот теперь возмещаю. — Он перевёл взгляд на капельницу. — Пятую бутылку вливают.

— Тебе есть уже можно? — Цимбаларь стал разгружать битком набитые продуктовые пакеты.

— Ни-ни! — запротестовал Кондаков. — Мне этого ничего нельзя. Сегодня всё под запретом: и еда, и питьё. Завтра позволят съесть мороженое.

— Почему именно мороженое? — удивился Цимбаларь, вытаскивая палку копчёной колбасы.

— Потому что оно холодное, — объяснил Кондаков. — От тепла могут швы в желудке разойтись. Мне же язву с помощью зонда зашивали, без операционного вмешательства.

— И каково?

— Приятного, конечно, мало, но всё же лучше, чем резать... Загнали в глотку метра полтора вот такого шланга, — он для наглядности продемонстрировал свой указательный палец, — и давай в желудке шуровать. Ощущение такое, словно там мышка-норушка завелась... А потом, воспользовавшись моим беспомощным положением, переодели в больничное и забрали все личные вещи, включая мобильник. Хорошо ещё, что я пистолет с собой не взял.

— Фальшивые удостоверения медиков не озадачили?

— Я их успел в мусорную урну сбросить... Как вы хоть нашли меня?

— Через бюро регистрации несчастных случаев, — ответил Цимбаларь. — Может, тебе лучше в наш госпиталь перебраться?

— Не стоит. Больница вполне приличная. Аппаратура современная, врачи опытные, лекарств пока хватает... Тем более что задерживаться тут я не собираюсь.

— Это уже врачам решать, а не тебе самому.

— Пётр Фомич, вы Ваню сегодня видели? — спросила Людочка.

— Видел, — кивнул Кондаков. — Он меня возле дома, где Уздечкины живут, поджидал. Разъяснил обстановку, мы и разошлись... А что такое?

— Не отзывается на звонки. Такое впечатление, что мобильник отключен.

— Да ничего с ним не станется! — вмешался Цимбаларь. — Раньше он целыми неделями где-то пропадал.

— То раньше! — горячо возразила Людочка. — У него задания такие были. А сейчас совсем другое. Мы договорились встретиться и обсудить ситуацию по Уздечкиным. Все сроки давно прошли.

— Ваня с дочкой ихней успел снюхаться, — сообщил Кондаков. — Та ещё проходимка! Подмётки на ходу режет. Обещала карманные часы продать. Если найдутся, конечно... Посмотрел я эту квартирку. Внутри словно Мамай воевал. Мнится мне, что бетила там давно нет. Хотя на физиономии сыночка метка от сталинских часов осталась. Их пьяный батя когда-то в детскую кроватку сунул. Хотел, чтобы сынок счастливым вырос. А он вырос наркоманом и тунеядцем.

— Наркомания — тоже счастье, — промолвил Цимбаларь. — Правда, мимолётное. Ширнулся — и ты уже почти в раю.

— Получается, что старший Уздечкин знал о чудесных свойствах часиков. — Сообщение Кондакова весьма заинтересовало Людочку.

— Скорее всего, знал, — согласился Цимбаларь. — Он хоть умом и не блистал, но догадывался, что без вмешательства свыше такой вахлак поэтом никогда не станет... К тому же часики сами по себе странные. Время не показывают, тяжелые, словно из сплошного золота, и всё время теплые.

— И. всё же я за Ваню волнуюсь. — Людочка нервно ломала пальцы. — Душа не на месте... Мы перед тем, как сюда приехать, все тамошние окрестности обшарили. Никто ничего не видел, никто ничего не знает... Куда он на ночь глядя мог податься, а главное — зачем?

— Врач, зашивавший мою язву, между прочим сказал, что не усматривает никаких объективных причин её возникновения, — со значением произнёс Кондаков. — Дескать, весьма странный случай. Другое дело, если бы я перед этим перенёс сильный стресс. Но ведь ничего похожего не было! И откуда вдруг такая напасть?

— Ты к чему клонишь? — насторожился Цимбаларь.

— Да всё к тому же... Мы вышли на след бетила. И наша цель, откровенно говоря, отнять его у нынешнего хозяина. Бетил сопротивляется. Такая уж у него природа. Сначала я в неприятности вляпался, теперь с Ваней что-то случилось... Вы бы, ребятушки, тоже себя поберегли.

— Мысль в общем-то страшненькая, — усмехнулся Цимбаларь. — Чем ближе цель, тем ожесточенней будет противодействие? Так по-твоему?

— Пока это лишь моё предположение, — сказал Кондаков. — Но надо быть готовым к любым неприятностям.

— Подождите. — Людочка жестом попросила внимания. — Если развивать ваше предположение и дальше, то получается, что человек, владеющий бетилом, вообще неуязвим!

— Не совсем так, — возразил Цимбаларь, у которого идеи в голове рождались быстрее, чем холерные вибрионы в питательной среде. — По-видимому, бетил отзывается исключительно на самые сокровенные человеческие желания. Иудей Давид, вступая в неравную схватку с филистимлянином Голиафом, жаждал победы всеми фибрами своей души. И кивот, находившийся неподалёку, помог осуществлению этой страстной мечты. Японский император молился перед яшмовым флаконом, в котором находился бетил, за могущество и процветание своего государства, со всех сторон окружённого алчными врагами. И от тех тысячу лет подряд только клочья летели, вплоть до сражения в Коралловом море, когда Рихард Зорге уже сделал своё роковое дело. Примерно те же цели преследовал и Сталин, ставший новым хозяином похищенной святыни. Победа в войне была его идеей-фикс, ради которой он не щадил ни сограждан, ни ресурсов, ни даже собственных детей. Уздечкин больше всего на свете хотел стать поэтом и стал им, даже вопреки законам естества. Хотя в повседневной жизни оставался растяпой и неудачником... Трудно представить, как использует бетил его нынешний владелец. Может, он гениально играет на кларнете, очаровывает женщин или проворачивает финансовые сделки. Но вряд ли он применяет его в целях самозащиты.

— Это и не нужно, если бетил сам умеет постоять за себя. — вставила Людочка.

— Пока фактов, подтверждающих версию Петра Фомича, нет, — продолжал Цимбаларь. — Кроме его язвы, конечно. А с Ваней, думаю, всё в порядке. Такую пуганую ворону ни в один силок не заманишь... Уверен я лишь в одном. Бетил находился у Уздечкина практически до самых последних дней жизни, хотя он и скрывал jto от своих домочадцев. Надо бы серьёзно поговорить с детишками, Павликом и Нюрой. Оба на руку нечисты. Нашли, скажем, после смерти отца какую-то забавную вещицу и загнали за бесценок. Или сменяли на дозу дури. С них станется!

— Как же ты, интересно, собираешься с ними поговорить? — с сомнением осведомилась Людочка. — На правах пожарного инспектора? Или сетевого маркетолога? Да они тебе просто кукиш покажут. Большой-пребольшой!