Московские тени - Роман Сенчин

Аппетита не чувствовал, но все же, опасаясь, что голод появится позже и станет мешать, собрал на поднос традиционный обеденный набор – салат, первое, второе и третье, два куска хлеба, слоеный пирожок с черникой.

– Восемьдесят четыре рубля, пожалуйста, – сказал кассир, большой, розовокожий, но совсем не напоминающий работника общепита, а скорее борца Карелина, дядька; каждый раз, когда видел его, Андрей удивлялся, зачем он здесь, за маленькой кассой, где должна сидеть какая-нибудь предпенсионная тетушка, но дядька называл сумму заказа, желал приятного аппетита так как-то по-домашнему, что становилось приятно, уютно. А потом он забывался, совершенно исчезал из памяти до следующего обеда, и тогда его вид снова вызывал удивление…

Расплатившись, Андрей побродил в поисках свободного места, заметил поднимающуюся девушку и, опережая еще нескольких с подносами, занял его. Сунул конец галстука между пуговиц рубашки, чтоб в еду не залез, принялся протирать ложку и вилку салфеткой; взгляд наткнулся на сидящего через два столика соседа по рабочему месту, и стало неприятно, словно увидел человека, который знает про него что-то стыдное.

Ели быстро и молчаливо – болтать, как в кафе, делать паузу между супом и котлетой считалось здесь дурным тоном, неуважением к тем, кто ждет своей очереди пообедать… Было время, Андрей все пытался подсчитать, сколько организаций и фирм располагается в их двадцатидвухэтажном небоскребике, сколько примерно людей сидит в офисах. Без уборщиц, курьеров, водителей, охранников, продавцов в киосках на первом этаже выходило около полутора тысяч. А если перевести на армейский язык? С дивизию, кажется. И сколько таких дивизий в Москве, рассредоточенных по железобетонным небоскребикам-гарнизонам…

Размышления о количестве подобных себе людей всегда приводили Андрея в уныние, даже страшно становилось. Но размышлял он об этом давно, когда только начал работать здесь, затем – привык, как говорится, притерся, вжился. И задумываться стал реже и реже… Правда, с недавних пор снова, против воли, эти мысли начали появляться опять, но теперь рождали не уныние и обессиливающий страх, а наоборот – радость, что он, оказывается, не слился со всеми, не растворился в них. Было радостно сравнивать, зная, что кто-то, кроме его родных и сослуживцев, этих завсегдатаев столовой, кто-то очень дорогой и неповторимый на другом конце города знает – он есть. Думает о нем, ждет с ним встречи, с нетерпением поглядывая на часы.

Вообще, по законам физиологии, после сытного, неплохого обеда должно было стать душевно спокойнее. И Андрей действительно почувствовал, что расслабился, подобрел; с искренним удовольствием выкурил сигарету в единственной в здании, зато просторной, с хорошей вентиляцией курилке на шестом этаже, полистал журнал «7 дней». Без пяти два поднялся по лестнице на свой восьмой, заварил кружку кофе, снял пиджак, повесил на спинку стула и, удовлетворенно покряхтывая, уселся за рабочий стол.

Включил компьютер. В ожидании, пока загрузится, приподнял голову и оглядел поверх огораживающих его место матовых стекол отдел. Большая, почти квадратная комната, навесной, весь в маленьких круглых отверстиях потолок. Из некоторых отверстий бьют мощные, но не слепящие глаз пучки света; они освещают отдел так удобно, что многие не пользуются настольными лампами, да и зачем? – почти вся работа на компьютерах… Стены покрыты пластиковыми рейками нейтрального сероватого цвета; на окнах плотные жалюзи, и даже не разобрать, как там, за ними, – пасмурно или ясно, день или уже стемнело. Еще бы отсутствие часов – и движения времени совсем бы не ощущалось.

Слева от дальнего к Андрею окна – на возвышении – кабинет-будка начальника; напоминает она кабину башенного крана. Начальнику удобно видеть подчиненных, сидящих в своих выгородках-отсеках. У многих к матовым стеклам приклеены записи с важными данными, номерами нужных телефонов и факсов, субъектов Федерации, имейлы, расписания движения поездов, электричек… Андрей сидит в этой комнате пять с половиной лет.

Его работа – контролировать поставку канцелярских принадлежностей в три области северо-запада страны. Его считают в этом направлении специалистом, внимательным и ответственным, да и ему самому не в чем себя упрекнуть – работает всегда на совесть. Ни одного серьезного прокола.

Положив правую руку на мышку, слегка исподлобья, цепко уставился на экран монитора… И тут, совершенно не из-за чего, кажется, на ровном месте, прокололо, как боль в спине, в один короткий миг превратило во вздрагивающее, скрюченное болезненно существо… Отдел, эта почти родная комната словно перевернулась и стала другой, и он стал другим; и само собой вспыхнуло в мозгу заболтанное вроде бы, затертое, обесцененное слово – тоска. Да, это невыносимое ощущение принято называть тоской. И невозможно стало больше находиться здесь, терпеть, ждать, когда можно будет уйти, увидеться с той, что сделала его живым; сумасшествием показалось сидеть и производить какие-то ничтожные, осточертевшие действия, те же самые, что и вчера, и месяц назад, и год… И слабые, почти приятные мучения, теребившие его первую половину дня, теперь казались пресными, ненастоящими, смешными душевными играми…

Снова со всех сторон слышен был шелест клавиш, ворковали телефонные звонки и мягкие голоса вели деловые переговоры. С усердным потрескиванием заполняли листы бумаги словами и цифрами принтеры, строчили факсы, жужжал кондиционер, освежая воздух, а Андрей сидел в своем отсеке согнувшись, опустив лицо, чтобы его не увидели, чтобы начальник отдела не обратил внимания, и пытался вернуться, стать таким же, как час назад. Всего час назад… И в то же время он понимал, что это должно было произойти – не мог он, встретившись с ней, узнав совершенно новые чувства, оставаться прежним. Так же водить мышкой по коврику, так же смотреть в экран на мертвые таблицы, перемещать цифры с одной строчки на другую… Он обязан был когда-то не выдержать.

Но что теперь? Как? И он пытался вернуться, он вцепился в мышку, открывал и закрывал какие-то файлы и папки, читал какие-то слова, видел столбики цифр и изо всех сил стремился вникнуть в их смысл. Но работать в таком состоянии было немыслимо – перепутает, ошибется, проколется. Подведет весь отдел, всю фирму. Достаточно раз нажать не на ту клавишу, и – катастрофа… Он ждал, изображая, что работает, ждал, когда отпустит; он старательно отводил взгляд от нижнего правого угла монитора, где находилась крошечная иконка с часами, он отводил взгляд так старательно, что скоро начало ломить глаза, на них будто давило изнутри, заставляя повернуться вправо. И он не выдержал, посмотрел. Десять минут третьего. Всего десять минут как, вернувшись с обеда, удовлетворенно покряхтывая, поставил кружку с кофе под левую руку и запустил компьютер…

Как у большинства сослуживцев, у Андрея имелась упаковка «Персена». Лежала в верхнем ящике стола. Уникальное средство – одновременно и успокоительное, и концентрирующее внимание… Было время, он снисходительно усмехался, слыша за соседними столами шепотки: «Слушай, «Персенчиком» одолжиться можно?» – «Конечно, держи». – «Спасибо, а то мозги плавятся», про себя он называл таких «колесники» и держался от них в стороне. А потом, однажды, почувствовав особенно остро уныние и усталость, решил попробовать. Проглотил две таблетки, подождал, прислушался к себе. И почувствовал – помогло. С тех пор пил регулярно. И готовая, казалось, обрушиться на него, как лавина с горы, неподъемной массой дел и проблем реальность после «Персена» становилась безопасней, лавина застывала, появлялась уверенность, что дела и проблемы можно решить, переделать или как-то освободиться от них… И сейчас, борясь с потребностью вскочить и побежать отсюда, спасаться от уже покатившейся на него лавины, он с трудом, трясущимися руками вынул упаковку «Персена», выдавил на ладонь две таблетки. Бросил на язык, скорее насосал из уголков рта слюны. Отправил вниз… Должно помочь.

Вытер бумажной салфеткой руки, мокрую от пота полоску кожи под носом, лоб… Сидел, отвалившись на спинку вращающегося стула, но глядел деловито, – по крайней мере стараясь глядеть деловито, – на монитор. Выровнял дыхание, еще раз, свежей салфеткой, вытер руки, лицо…

Надо бы встать, сходить в уборную, освежиться холодной водой. А то и до курилки спуститься… Он представил, как поднимается, как идет к двери, а из отсеков, вытянув шеи, наблюдают… Наверняка и походка, и выражение лица, и осанка у него сейчас совсем не респектабельные; еще и запнуться не хватало. Нет, в любом случае обращать на себя внимание в такие минуты нельзя – тут же пойдут разговоры, обсуждения, догадки, что это с ним. Лишний повод для сплетен… Нужно, нужно пересидеть; «Персен» вот-вот подействует. Вот-вот всё будет нормально.

Как в спасение, Андрей впился взглядом в часики. Четырнадцать тридцать шесть. Еще четыре часа… Четыре часа, и он будет свободен. Сядет в машину… Он поедет к той, ради которой необходимо жить, которую только и стоит видеть, быть с ней каждое мгновение, постоянно быть… Вот именно – постоянно! А он здесь. И еще четыре часа. И завтра, и дальше, дальше…