Пчелы: Повесть о биологии пчелиной семьи и победах науки о пчелах - Евгения Васильева

Через день-два после такой зарядки—проверка. Усовершенствованные изотопоискатели, подающие сигнал, едва их подносят к чему бы то ни было, в чем есть радиоактивный элемент, стали засекать кормовую метку, указывая каналы, по каким идет перемещение полученного рабочими пчелами сиропа, перемещение его в том самом «черном ящике», куда до сих пор удавалось проникнуть только в мыслях.

И что же?

Прежде всего радиоактивная метка обнаружилась в выделениях глоточных желез (напоминаем: здесь брал материал для своих анализов Ю. Вавилов). Затем метка объявилась в гемолимфе матки, которую молодые рабочие пчелы кормят молочком. Еще позже тот же радиоизотоп был опознан в откладываемых маткой яичках.

На том же конгрессе в Москве, только на другой секции, армянские микробиологи — профессор Г. Шакарян с сотрудниками доложили о своей работе. Они занимались не изотопами, но антибиотиками, которыми в ряде случаев лечат пчел. Оказалось: лекарства, скормленные с сиропом, попадают в медовые ячеи (могут здесь храниться месяцами), потом оказываются в пчелином молочке, дальше в теле куколок, наконец, в теле взрослых рабочих пчел и маток.

Так взятые на вооружение новые методики наглядно подтвердили: семья пчел — естественная дискретная модель живого, живая модель, пожалуй, уникальное пособие для наблюдения процессов, что протекают в целостном организме, недоступно для человеческого взора.

Века прошли с тех пор, как бортевики переселили пчел из дупла лесных великанов в колоды и соломенные плетенки; десятилетия прошли с тех пор, как человек перевел пчел из старого их жилья в открываемые для работы ульи с подвижными рамками; и все же пчелиная семья даже для самых искушенных мастеров оставалась во многом недоступной, непроницаемой. Сейчас успехи науки делают ее самое смотровым глазком в тайны органической жизни.

Один из старейших биологов мира, Т. Добжански, опубликовал в юбилейном - сотом — номере журнала «Америкен сайентист» статью под заглавием «Не являются ли натуралисты старомодными?». Похоже, автор придавал этой статье особое значение. Во всяком случае, через год он прочитал ее как доклад, которым в качестве почетного президента открыл Международный симпозиум по генетике. Доклад был озаглавлен: «Соображения о картезианской и дарвинистской генетике».

«Биология в целом достигла той стадии, — такова главная мысль доклада, — когда многие и даже большинство полевых исследований успешнее проводятся, будучи дополнены и развиты работой в лаборатории, и, наоборот, немало выводов, к которым пришли в лаборатории, приходится проверять в природе...» «Существуют организменная биология и молекулярная биология. Организменная биология преимущественно, хотя и не исключительно, дарвинистская в своем подходе, молекулярная биология преимущественно, хотя тоже неисключительно, картезианская...» «В настоящее время как молекулярная, так и организменная биология, по-видимому, готовятся к новым достижениям. Возможно, главное, чем надо здесь руководствоваться, следующее: они должны двигаться вперед не по отдельности, не изолированно друг от друга, а вместе, в сотрудничестве... должны помогать друг другу, и ни одни не должны главенствовать над другими...»

Эти проблемы волнуют не только биологов. Выдающийся философ, академик Т. Павлов в своей известной лекции о дарвинизме и генетике напомнил: «Уже теперь совершенно ясно, что дарвинизм и современная генетика - это две стороны, два аспекта, или, если хотите, две струи в одном общем и едином потоке научной биологической мысли, предмет которой составляют появление, основные закономерности и дальнейшая эволюция живой органической материи».

Мы только что перелистали страницы истории исследования в одном из разделов биологии, где естественная история одного из бесчисленных видов живого с особой наглядностью связывается с большими проблемами органической эволюции. И мы могли убедиться, насколько важно, чтобы организменная биология и молекулярная биология развивались не изолированно, а в сотрудничестве, следуя надеждам Т. Добжански, как необходимо, чтоб дарвинизм и современная генетика дальше углубляли свой поиск в едином потоке, следуя мысли Т. Павлова.

Но вернемся к нашему рассказу о том, что происходит в улье.

Прежде всего припомним биографию рабочей пчелы. Выйдя из ячейки сформировавшимся насекомым, она прожила — здесь речь идет о пчеле летних поколений — примерно шесть недель.

В представлении большинства людей пчела — существо, которое неутомимо летает, копошится в венчиках цветков, купается в солнечных лучах, пьет сладкие нектары и, осыпанное золотом плодоносной пыльцы, дышит ароматом весенних дней.

Наивное заблуждение!

Рабочая пчела за всю свою шестинедельную жизнь отлучается из гнезда не больше чем на несколько десятков часов. Почти 900 часов из тысячи она проводит летом в улье. А пчелы осенних поколений, живущие до 5 тысяч часов, проводят в улье в конечном счете почти 4900 часов и в течение долгих месяцев прикованы к дрожащему клубу, в котором семья находит защиту от суровых зимних морозов.

Сумрак и тепло улья - вот где, оказывается, надо искать родную стихию пчелы, вот среда, в которой протекает фактически чуть не вся ее жизнь.

Считанные часы, проводимые в полетах, — это только короткие, мимолетные эпизоды, только освещаемые солнцем интервалы, прорезывающие постоянную темноту ульевого существования.

Как странно совмещены здесь в повадках и нравах рабочей пчелы, столь непохожей вообще на своих родителей, ревностная приверженность к дому затворницы матки и летные способности трутня!

Конечно, здесь улавливается только самое грубое сходство, только «зародыш» сходства. Но ведь матка с трутнем и производят только зародыш рабочей пчелы. Выращивают же и выкармливают этот зародыш рабочие пчелы, которые с помощью корма способны уклонять развитие рабочей личинки от прообраза обоих родителей и с молочком кормилиц и кормом воспитательниц прививать ей свои особенности строения и инстинкты.

Прямые и косвенные воздействия внешней среды, впитанные и усвоенные рабочими пчелами, передаются с кормом по одному каналу — червящей матке, в которой этот корм преобразуется в яйцо, а по другому — вышедшему из того же яйца существу-личинке, которая, смотря по условиям, вырастает то рабочей пчелой, то трутнем, то маткой. Так воспитывается и превращается каждая особь, а в конечном счете и вся пчелиная семья. Тысячами сливающихся индивидуальных циклов жизни, развиваясь, она очередным витком воспроизводит путь предков и в то же время сама совершает свой путь, который с необходимостью будет продиктован потомкам.

Путь к нектару

Кормилица общины

Чтобы оценить исправность, упорство и цепкость, с какими действует крылатый опылитель растений, надо понаблюдать пчелу на цветке пастушьей сумки. Это растение из семейства крестоцветных не значится ни в одном списке медоносов. И хотя оно совсем не скупо заправляет нектаром свои ароматные, но мелкие и весьма невзрачные, иногда просто еле заметные цветки, пчела на пастушьей сумке была и остается для пчеловода грустной приметой, свидетельством плохого взятка.

Пчела берет нектар или пыльцу, лишь сидя на цветке. Она находит на цветках опыляемых ею растений не только удобные посадочные площадки и согласованное расположение нектарников, тычинок, рыльца, но иногда даже особо окрашенные отметины, черточки, точки — так называемые медовые знаки, указатели пути к нектарникам.

Между тем на цветке пастушьей сумки пчеле просто негде пристроиться для работы. Пчела здесь только случайный гость, никаких удобств для нее тут и в помине нет: крохотный венчик, тонкая, вытянутая цветоножка, расположение цветков в кисти — все совершенно не приспособлено для приема пчел-опылителей.

В довершение всех бед пчела часто оказывается для гибкого стебелька пастушьей сумки непосильным грузом. И поэтому, когда пчела с лету всеми шестью ножками обхватывает цветоножку на вершине стебля и хоботком проникает в чашечку, стебель сохраняет равновесие не дольше одного мгновения. Этого времени, однако, достаточно, чтобы пчела успела закрепиться на цветке.

Стебель под тяжестью упавшего на него груза начинает клониться, изгибаясь, и поникает до самой земли или падает во весь рост. Но пчела, упавшая вместе со стеблем, лежа на боку или повиснув вверх ножками и спиной или голов и вниз, продолжает вычерпывать ложечкой язычка нектар, спрятанный в цветке, который много меньше самой сборщицы.

Она оставляет цветок только после того, как нектар выбран досуха, и затем, отлетая, ждет в воздухе, пока стебель, освобожденный от груза, опять выпрямится. Тогда она с лету оседлывает следующий цветок на том же стебле и, не выпуская его из ножек, принимается дальше вылизывать нектар, хотя стебель снова пригибается к земле.