Четыре месяца темноты - Павел Владимирович Волчик
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Андрей позвонил раз, другой. Никто не открыл.
С полчаса он посидел на ступеньках, слушая ругань соседей и звуки настраиваемой скрипки где-то на верхних этажах.
Бабушку он узнал по шагам. Она медленно шаркала по лестнице. О перила постукивала сумка с продуктами.
Со зрением у старушки было все в порядке – она сразу признала внука.
– Ты мой хороший! Дружочек! Что ж ты без зонта? Ждешь меня? А я, старая дура, впервые сегодня встала, решила – дойду до двери. Дошла! Думаю, дай-ка спущусь по лестнице. Спустилась! Ну а раз уже спустилась – айда до магазина! Пойдем-пойдем пить чай!
Она не задавала вопросов. Может быть, не хотела, а может, слишком рада была его видеть.
Трясущаяся рука попыталась открыть дверь. Не получилось.
– Ба, дай я помогу.
«Она опять ходит. Больше не лежит. Нужно рассказать папе. Моя бабушка – ангел, – думал он, чувствуя угрызения совести и собственную ничтожность. – Она приняла меня таким, как есть. Нет, лучше, чем я того заслуживаю».
Открывая дверь, он взглянул на ее пробор сверху. «Как ангельские крылья», – подумал он, рассматривая расчесанные седые волосы. Бабушка всю жизнь проработала в центральной библиотеке Города Дождей. Сколько книг теперь хранилось там, в ее голове?
Дверь скрипнула, и он вошел в темноту. В квартире было тепло.
«Тепло. Мне просто нужно было в тепло».
– Андрюша пришел ко мне! Вот радость!
Он обманул всех. Даже своего ангела.
Зрение у старушки было хорошим, но даже она не могла увидеть в сумраке, как густо юноша покраснел.
Фаина
Все костюмы казались ей совершенно не подходящими. Сердце чувствовало незнакомый прежде праздник: надеть черное или бежевое казалось кощунством.
Фаина Рудольфовна долго стояла у шкафа. Она с трудом дотянулась до дальней вешалки и потрогала пальцами летний сарафан. Внутри он был словно подорожник, согретый солнцем, а снаружи – шероховатый, как листья лопуха.
Летом. Главное случится только летом. Что с того, что ей хочется лета уже сейчас? Вторую неделю идет дождь. Над городом повисло пуховое закопченное одеяло. Под ним хочется только одного – спать.
Но у нее теперь большая радость: уже смирившись с тем, что остаток жизни они с мужем проведут вдвоем, гуляя с собакой, читая книги и попивая чай с зефиром по вечерам, она узнала, что на свет должен появиться новый человек.
«А я уж думала, что к старости сменю Маргариту Генриховну на ее месте мировой матушки».
Вместе с ощущением праздника пришла легкая томность и лень, которой Фаина не помнила с юных лет. Вся ее жизнь была выполнением домашних заданий, начиная со школьной скамьи и заканчивая последним местом работы. А теперь ее волновало только лето и долгие холодные месяцы, которые предстояло пережить.
Ее окликнул муж, и она отдернула руку от платья.
Большой, в теплом пальто, с тяжелым портфелем, он наклонился к ней, чтобы обнять, и она почувствовала его шершавую щеку на своей шее.
– Не побрился?
– Не успел что-то, – он небрежно махнул рукой, и над носом-картошкой блеснули игривые глаза.
– Пошел. Пока.
Он положил широкую ладонь ей на живот.
– И тебе пока.
«Я больше не могу терпеть детей», – призналась она ему как-то бессонной ночью, когда в очередной раз ученики облили чем-то сладким, вроде сока, ее учительский стол.
«Подожди, – шептал он, гладя ее выцветшие волосы своей большой сильной ладонью, – свои дети – это совсем по-другому».
В тот день, когда она узнала, что беременна, щелкнул какой-то включатель, и Фаина поняла, что муж был прав.
Она вернулась к зеркалу. Сарафан и что-нибудь яркое сверху. Ее бледное лицо покрыл румянец.
«Если до лета еще далеко – летом буду я».
– Так у нас, оказывается, новенький? – Фаина Рудольфовна встала со своего места и посмотрела в дальний угол.
Дети хором засмеялись.
– А что тут смешного?
– Он не новенький. Он тут с сентября, Фаина Рудольфовна, – странным голосом сказал Емеля Колбасов.
– Не выдумывайте!
– Мы не выдумываем. Вы, наверное, просто не замечали его, мы ведь сегодня первый раз в этом кабинете занимаемся.
– Как зовут?
– Кеша, – крикнул кто-то из класса.
– А почему сам не отвечаешь? – серьезно спросила Фаина новенького.
На нее смотрели необыкновенные зеленые глаза, чистые, как изумруд. Казалось, они видят всю ее душу.
– Он что, теперь всегда будет с нами ходить на уроки? – спросила курносая девочка с первой парты, давясь от смеха.
– Да, всегда. А почему вас это так удивляет и смешит? Разве у вас впервые меняется состав класса?
– Но он же птица! – угрюмо крикнул губастый мальчик со сросшимися бровями.
– Что? Какая птица?
Фаина Рудольфовна растерянно посмотрела перед собой. Да, в клетке, за новеньким, действительно находилась птица. Там жил волнистый попугайчик. Но новенький-то сидел перед клеткой на последней парте: зеленые проницательные глаза, каштановые взъерошенные волосы, белая выглаженная рубашка, даже слишком белая – слепящая белизной.
– Так кто из вас Кеша?
На этот раз дети озадаченно переглянулись. Колбасов стал нервно ковырять карандашом ластик. Курносая девочка открыла рот. Учительница заметила их реакцию и смутилась.
«Что я говорю не так? Ведь очевидно, что я спрашиваю про мальчика. А они, почему они упорствуют? Это было бы слишком глупой и продолжительной шуткой, даже для шестиклассников!»
Школьники начали перешептываться. В их взглядах появилось сомнение в ее вменяемости. Гул нарастал.
– Все в
