Собрание сочинений в десяти томах. Том 7 - Юзеф Игнаций Крашевский

— Ты не знаешь Мечислава, — прервала Люся, — говорю тебе, не знаешь его! Я одна его понимаю. Неужели ты думаешь, что он, бедняк, захотел бы жить из милости и, вместо того чтоб быть обязанным себе и своему труду, согласился бы принять даже от любимой женщины положение, к которому не мог бы прибавить ничего от себя?

— Ты дитя, — прервала Адольфина. — Что значат деньги там, где бьется сердце? Подобная щекотливость была бы святотатством, когда идет дело о счастье жизни. Гордость была бы преступлением.

— Но у нас об этом одни понятия с Мечиславом.

— Они переменятся, когда он будет любить, — прибавила грустно Адольфина. — Желаю ему счастья, потому что он достоин его. И ты, в самом деле, полагаешь, что он уезжает от этого?

— Догадываюсь, ибо ничего не знаю, — молвила Люся.

— Когда же он уезжает? — допрашивала подруга.

— Завтра.

— Ты будешь видеться с ним?

— Непременно, потому что должен же он попрощаться с нами. Подруги ходили еще, обнявшись, по балкону, но говорили уже

о других предметах. Адольфина против обыкновения была грустна и задумчива; она приписывала это головной боли и усталости.

На другой день утро было знойное; над озером плавали облака. Все встали рано; душный воздух, тяжелый для дыхания и предвещающий грозу, не давал спать ночью. Люся пошла первая в башню к брату, который поспешно укладывал свой студенческий чемоданчик. Он в такую пору никого не ожидал и объявил, что, пользуясь утром, хочет выехать немедленно, когда отворилась дверь и вошла неожиданно хозяйка. При виде Люси она покраснела немного.

— Я шла вслед за тобою, милая Люся, — сказала она, — мне хотелось пробраться сюда под твоим покровительством и спросить еще раз у пана Мечислава, что гонит его отсюда?

— Необходимое дело, — отвечал Мечислав, — потому что иначе я добровольно не покинул бы этого рая.

Пани Серафима смотрела на него вопросительно и недоверчиво покачала головой. Люся с любопытством поглядывала на обоих.

— Не смею насильно напрашиваться на доверие, настаивая на открытии тайны, — сказала пани Серафима. — Я не удерживаю, если есть действительно необходимость, но, если б я попросила, вы остались бы?

Мечислав опустил глаза.

— Не могу, — отвечал он, помолчав.

— В самом деле вы несносный добровольный раб обязанности. Когда же возвратитесь? Скоро?

— Как только буду в состоянии. О, меня об этом просить не надо, — прибавил Мечислав, — ибо где же на свете может быть мне лучше, нежели здесь?

— А между тем вы уходите.

— Необходимость.

— Покоряюсь, не расспрашивая об этой таинственной необходимости, — отвечала пани Серафима, — но дайте мне слово, что возвратитесь, не теряя ни минуты.

Пани протянула трепетную руку, которую Мечислав схватил с чувством и поцеловал с признательностью. Стоявшая тут же Люся, которая следила за всей этой сценой любопытным взором, не пропуская ни малейшего движения, покраснела, неизвестно от беспокойства или от счастья.

— Теперь еще два слова чистейшей прозы, которые должна я прибавить в качестве хозяйки дома, — сказала пани Серафима. — Вы наняли лошадей в местечке. Я велела их отослать, ибо на это не соглашусь, так как это было бы оскорблением дому. Есть известные предания гостеприимства, которые мы свято соблюдаем в деревне: экипаж и лошади к вашим услугам, отвезут вас в В… будут там ожидать вас хоть целый месяц и доставят обратно.

Мечислав покраснел; ему пришло в голову, как эта любезность могла быть для него обременительна. Он не мог допустить, чтоб люди и лошади содержались на счет пани Серафимы, а у него в студенческом кошельке имелось очень мало денег. Отказываться было невозможно, и он поблагодарил.

— Идите, по крайней мере, позавтракайте с нами, — прибавила пани Серафима, — я велела подавать.

Надо было повиноваться. Не все еще успели собраться к утреннему чаю, и только явилась одна Адольфина, бледнее обыкновенного и какая-то робкая. Она взглянула на Мечислава, подала ему руку и уселась. Все заметили, что она была не в своей тарелке, но она приписывала это нездоровью и усталости после усиленных прогулок. Мечислав хотел что-то посоветовать в качестве медика, но Адольфина воспротивилась и покраснела, позабыв о своей болезни. В глазах у нее стояли слезы, а глаза эти постоянно с робостью обращались к Мечиславу, который даже не смел взглянуть на нее.

— Я пришла попрощаться с вами, — сказала она, стараясь быть веселой, — по всей вероятности вы уже нас здесь не застанете. Маме необходимо быть скоро дома, поедем на В… и там, может, еще увидимся, если позволите, потому что даже нам будут необходимы ваши советы и помощь: нам надобно сделать разные покупки.

Мечислав пробормотал что-то, поклонившись. Он уходил от нее, а она ему объявляла, что через два дня они должны увидеться именно там, где ему эти глаза грозили еще большей опасностью.

— О, прошу вас, — подхватила пани Серафима, — не задерживать нашего доктора, потому что мы все разболеемся: Люси пьет эмские воды, я чувствую себя нехорошо, дядя также.

Обратив это в шутку, Адольфина встала, словно ей трудно было долее оставаться, подала руку товарищу детства и вышла молча. Мечислав не мог уже изменить своего намерения и уехал тотчас после завтрака.

Он был рад остаться наедине с собой, собраться с мыслями и обдумать свое положение, исследовать состояние своего сердца. Он положительно не мог отдать себе отчета, что делалось с ним и его сердцем: он боялся Адольфины и вместе чувствовал, что добротой, приветливостью и пламенной дружбой его победила пани Серафима. Он любил и ту, и другую. Он хотел избавиться от обоих этих чувств и не мог; всю дорогу в голове его роились фантазии и по очереди являлись то черные, то голубые глаза, маня его напрасными надеждами. Разбитый приехал он в город. Лакей объявил ему, что лошади останутся ожидать, сколько будет нужно, и что ему приказано ежедневно наведываться. Мечислав хотел предложить ему денег, но молодой слуга очень вежливо отказался, уверяя, что получил такое приказание. И об этом подумала Серафима, чтоб облегчить ему всевозможные тягости. Не успел Мечислав выйти из дому, как встретил профессора Вариуса, который с удивлением поздоровался с ним.

— Что вы здесь делаете? Неужели возвратились?

— Нет, я приехал только один дня на два, за книгами.

— А панна Людвика?

— Осталась в Ровине.

— Когда же возвращаетесь?

— Скоро. Не хотелось бы опоздать, чтобы не пропустить ни одной лекции.

Профессор расспросил еще о здоровье Людвики, об эмских водах, поговорил немного и, дружески подав руку студенту, попрощался с ним, советуя не запаздывать. Он был чрезвычайно любезен и