Слава для Бога (СИ) - Дед Скрипун

— Сядь отец. — Голос дочери прозвучал жестким приказом, и отец непроизвольно повиновался, присев на краешек кровати Богумира. — Орон! — Девушка позвала птицу, приоткрыв дверь. — Лети сюда, немедленно. Надо поговорить.

***

— Вот оно как... Перв отправил дочь на рынок. Не то, что бы в доме закончились продукты, нет, всего было в достатке. Надо было дочери погулять, подышать воздухом весенним, с людьми поговорить, чуток душой воспрянуть. Довела себя кровинушка. Бледная стала, похудела так, что кости гремят. Не дело это. Ей силы нужны, а ни что не придает сил так, как чистый, весенний воздух. — Все одно не верю. Птицу можно и выдрессировать, видал я как скоморохи медведей танцевать заставляют, а ворон посмышленее будет. Нет, не верю. Виданное ли это дело, чтобы бог, средь людей жил. Привиделось это все дочке. Приснилось.

Воевода сидел на табурете у изголовья Богумира, и не отрываясь смотрел на бездвижное тело:

— Что же ты не встаешь парень? На себя наплевать, так хоть девку бы пожалел. Извелась ведь вся, измаялась. Не спит ни ест, сидит около тебя, как привидение. Вот-вот рассудком оскудеет.

— Не встанет он. — Голос прозвучал из-за спины на столько неожиданно, что воевода подпрыгнул и резко развернулся, готовый вступить в бой. Сзади стоял высокий, крепкий седой старик, и хмуро смотрел, морща лоб, мимо него на Богумира. Он опирался на голубой посох. Воздух в комнате сгустился запахом озона. — Я голову сломал, как ему помочь, но все без толку. Только один способ есть, но я на него пойти не могу, да и Богумир не примет такого исцеления.

— Ты кто? — Пришел в себя воевода. — Как тут оказался? — Странный посетитель, ни пойми как вошедший в спальню, внушал страх, но одновременно уважение, и трепет. Что-то в нем было такое, чего воевода не мог понять. Что-то неземное, не человеческое.

— Я-то? — Гость перевел взгляд с Богумира на Перва, и тот вздрогнул. На него посмотрели жесткие, мудрые, с искрами молний в зрачках глаза. — Дед я его. Перун.

— Громовержец? — Воевода едва удержался на ногах. — Так значит права была дочка, и ворон тот действительно не дрессированный, а истинный. А я-то дурак все сомневался. Значит Богумир во истину бог?

— Хватит причитать. Сядь. — Рявкнул Перун. — Внук он мне, а значит бог. Навестить его пришел, думал тут Славуня, а тут ты оказался. — Но все к лучшему.

— Погулять я ее отправил. — Почему-то смутился Перв. — Надо ей воздухом подышать, извелась совсем девка.

Перун согласно кивнул, и присел на край кровати:

— Ты только не пугайся, сейчас здесь еще мать его появится, да отец. Почему-то от вида невестки моей, люди в обморок падают. И чего в ней страшного?.. Как по мне, так красавица. Но до их появления, время у нас еще есть. Так что покаяться хочу. Виновато наше семейство перед тобой, и дочерью твоей. Сильно виновато. Не знаю, простишь ли.

В уродстве Славуни, мой внук повинен. Утащил он у меня как-то осколок посоха, поразвлечься ему приспичило, поглядеть, на страх, да суету людскую. — Он горько вздохнул. — Швырнул молнию, да промахнулся, в идол попал, вот и поломало обломками твою дочь.

Я старый дурак помочь ей мог, но не стал, решил внука наказать, отправив его к тебе на перевоспитание. — Он вновь вздохнул. — Кто же знал, что у них такая любовь приключится, а любовь человеческая для бога — это смерть.

Ты не сомневайся, я бы вылечил твою дочурку, но чуть по позже. Обязательно бы вылечил. Волхва нужного подослал, с нужной молитвой да заговором, и все бы наладилось. Только поначалу свою проблему решить хотел. — Он вздохнул в третий раз. — Вот и решил так, что теперь и не знаю, как быть.

Перв не ответил, и отвернулся. Противоположные чувства бушевали в его груди. С одной стороны злость, на того, у которого он просил помощи, и надеялся, и который слышал, но молчал, с другой жалость к убитому горем старику, пусть и богу, которого пожирало отчаяние.

— И что ты сейчас, от меня хочешь? — Тихо спросил воевода, не поворачивая головы.

— От тебя? Сейчас? — Пожал плечами, словно не понимая вопроса Перун. — От тебя ничего. Просто покаяться хотел, ты должен знать правду. Простишь, буду рад, проклянешь, пойму. Время, оно все на свои места расставит. Сейчас же, только внуку хочу помочь, и ничего более, а вот как, не знаю.

***

Слава шла по рынку, рассматривая разложенный на прилавках товар, но не видела его. Все мысли девушки были в другом месте.

Она могла помочь жениху. Надо лишь провести ритуал, и она была готова к этому. Что стоит ее жизнь, без Богумира? Ничего. Она готова ее отдать, лишь бы он поднялся. Но и он ведь такой же, он тоже не станет без нее жить. Вот если бы он все забыл... Забыл ее. Забыл, что было...

— Помоги. — Дрожащая ладонь коснулась плеча Славы, вернув ее в реальность. — Прошу. Помоги...

— Что? — Не поняла девушка, и обернулась.

Перед ней стояла маленькая, горбатенькая, старушка, с залитым слезами лицом, в темно-зеленом, в желтый горошек платочке, в облинявшей овчинной безрукавке, поверх затасканного серого сарафана и стоптанных, сырых валенках.

— Молю. О тебе не зря народ молвит, что мудра ты не по годам. К князю с жалобой идти не хочу, боюсь, лют он на суд да расправу, покарает моего внучка, а ты сможешь все решить мирно. Уговорами. Поставь мальчонку на путь истинный, образумь, не дай свершиться страшному. На колени встану, ноги целовать буду.

— Да что ты бабушка? С ума сошла? — Не дала ей упасть Слава. — Расскажи потолковее, что произошло, я может, что и присоветую.

— Не совет нужен мне. Разговор нужен. Посовестись внучка моего надо. Со свету ведь меня сводит. Житья не дает. Сил ужо терпеть нет. Пойдем милая, я провожу, тут недалече.

— Не могу, жених у меня сильно болен. Нужна я ему. — Славуня не знала, что делать, и идти нельзя, и не пойти невозможно. Стояла, не решаясь, как поступить.

— Мы быстро, милая. Тут рядышком. Верста всего до моей избы, она в ельнике, на отшибе стоит. Ведунья я, меня люди боятся, вот рядом с деревней селится и не дозволяют. Но ты-то девушка мудрая, понимаешь, что все страхи их пустые. Вреда от меня нет. — Потянула она настойчиво за руку. — А я тебе медку лесного. Ароматный медок, как слеза. Сама взварчику попьешь, да жениха напоишь...

— Только если быстро. — Сдалась наконец девушка. — Поговорим и я тут же назад. А медок, это лишнее. Не за плату я помогаю.

Как вышла Славуня за ворота города, люди видели, а вот зачем и с кем, рассказать уже не могли, словно им память стерли. Морок навели.

Глава 16 Побег

Тошнило, и болела голова. Слава пришла в себя: «Что происходит, где она находится?» Какое-то помещение, но на столько темное, что ничего не видно. Странное сочетание запахов сена, навоза, хлеба, и еще чего-то кислого и неприятного, чего-то знакомого, но в данный момент не разобрать, да и не время об этом думать, слишком страшно, но все же: Если — это конюшня, то причем тут хлеб? Если изба, то причем навоз? Одни загадки, да еще страшная боль терзает голову, стучит в виски, словно гвозди забивает.

Ноги и руки связаны. Она лежит на чем-то жестком, по всем ощущениям грязном деревянном полу. Из прошлого помнит только, что пошла помогать незнакомой бабуле, поговорить с ее жестоким, глупым внуком. Помнила, как вышла из ворот города, и как шла за своей старенькой провожатой, забавно семенящей косолапящими ногами. Потом та внезапно остановилась и села никуда не свернув, прямо на тропе в грязную лужу:

— В валенок что-то попало... Ты иди милая, я догоню, прямо по дорожке ступай, тут совсем недалече, как увидишь ельник, там-то домишко мой и будет. — Лепетала старуха, стягивая мокрую обувку.

— Я помогу. — Славуня присела перед ней, но та замахала руками.

— Что ты, что ты! Сама я. Неча белы рученьки марать, вон сколько на ходунках грязи-то налипло. Иди милая, я сама справлюсь. Сучек видать попал, вот и колется, ступать мешает. Вытряхну да догоню. Иди, не сумлявайся. Я скоренько.