Викинги и Русь. Завоеватели или союзники? - Константин Богданов

Не все средневековые авторы согласны со Снорри Стурлусоном относительно того, на чьей стороне сражался в этой войне Олав Харальдссон — англосаксов или датчан. Некоторые из них утверждают прямо противоположное вышесказанному, а именно то, что Олав выступил на стороне Кнута. Скорее, в данном случае мы имеем дело с неверной трактовкой событий. А может быть, даже с вполне сознательным их искажением.

Дело в том, что после того как Торкель Длинный помирился с Кнутом и в составе его войска предпринял поход на Англию, Олава уже не было в рядах его соратников. Дороги двух искателей приключений и славы разошлись. У Олава появились собственные интересы, позвавшие его в Норвегию.

В 1015 году, когда корабли Кнута взяли курс к побережьям Англии, Олав, можно сказать, уже вполне созрел для завоевания Норвегии. Насколько хорошо он был подготовлен к столь рискованному предприятию и кто именно подсказал ему эту мысль — ответ на эти вопросы, дающие ключ к пониманию происходившего в те годы в Норвегии, лежит за пределами доступных нам фактов. Снорри Стурлусон говорит, что у Олава, когда он предпринял свое завоевание Норвегии, было всего два корабля и 120 воинов. Но прав ли он? Даже если сделать допущение, что Олав был талантливым авантюристом, не раз ставившим на карту все, что у него было, все равно нельзя не отметить, что без широкой поддержки, прежде всего со стороны самих норвежцев, у него ничего не получилось бы. Несомненно, у Олава были сторонники внутри самой Норвегии. Они-то и помогли ему сравнительно быстро завладеть страной.

В Норвегии в ту пору были сильны антидатские настроения. После того как она, словно лакомый пирог, была поделена между Свейном и его союзниками в лице подавляющего большинства норвежцев, датчане обрели не друзей, а врагов. Кому может понравиться, когда в твоем доме хозяйничают пришельцы? Вот почему Олав начал свое триумфальное шествие с расправы над сторонниками датской партии и успешно сломил их сопротивление. Одни из них были убиты, другие — вынуждены бежать. Свою победу над ними Олав закрепил в ходе сражения у мыса Несьяр, возле западного побережья Ослофьорда.

Обратимся снова к Снорри Стурлусону: «Когда Олав конунг приплыл в Трандхайм, против него никто не выступил, и он был провозглашен конунгом. Осенью он обосновался в Нидросе и приготовился зимовать там».

Одним словом, его враги, лишенные помощи датчан, оказались слишком слабы и разрозненны, чтобы противостоять этому новому объединителю норвежских земель. Олав постепенно расширял свой контроль над Норвегией, и мы можем констатировать, что к концу 1016 года он уже владел большей ее частью.

А что же датчане? По логике, они должны были принять срочные меры к тому, чтобы не допустить усиления власти Олава в Норвегии и попытаться вернуть свои утраченные позиции. Но простая человеческая логика не всегда служит надежным инструментом для объяснения действий властителей. К тому же надо вспомнить, что вместе с Кнутом в поход на Англию ушли самые лучшие датские воины. Значит, у его брата, оставшегося на родине, скорее всего, не было достаточных сил, чтобы одержать верх над норвежцами. Датчане предпочли на время смириться с утратой своего контроля над Норвегией, чтобы завершить покорение Англии. Нельзя не отметить, что в сложившейся ситуации это была наиболее разумная политика, хотя она и давала некоторые козыри в руки Олаву Харальдссону.

Провозглашенный конунгом и обретший законное право управлять страной, Олав воспользовался предоставленной ему передышкой для того, чтобы еще больше укрепить свое положение как внутри Норвегии, так и за ее пределами. О деятельности нового конунга, направленной на усовершенствование порядка управления государством и распространение христианства, а также связанной со многими другими полезными нововведениями, мы поговорим ниже. А пока сосредоточим свое внимание на том, как складывались взаимоотношения Олава с правителями соседних государств — Руси и Швеции. Традиционно именно эти страны (не считая Дании) поддерживали наиболее тесные связи с Норвегией. Неслучайно именно Ярослав Мудрый и Олав Шетконунг сыграли весьма заметную роль в дальнейшей судьбе Олава Харальдссона.

С самого начала отношения двух конунгов — норвежского и шведского — были крайне натянутыми. Олав Шетконунг, наряду с конунгом Свейном и ярлом Эйриком участвовавший в разделе Норвегии, постоянно стремился доказать свое право на владение той частью норвежских земель, которая была получена им по договору между тремя правителями. В свою очередь, Олав Харальдссон придерживался прямо противоположного мнения: верховная власть над всеми без исключения норвежскими территориями должна принадлежать только ему одному. Расхождения во взглядах двух конунгов на настоящее и будущее Норвегии служили благодатной почвой для конфликтов между норвежцами и шведами, которые, похоже, и сами были не рады такому положению вещей.

В Швеции и Норвегии заметную роль играли тинги — народные собрания, которые не позволяли своим правителям заходить слишком далеко и вовремя возвращали их к реальности. Следуя сообщению Снорри Стурлуссона, можно предположить, что под давлением общественного мнения шведскому конунгу пришлось пойти на мир со своим норвежским соседом и даже пообещать ему в жены свою дочь в качестве наиболее весомой гарантии своих добрых намерений.

Олав норвежский всерьез воспринял обещание Олава шведского и отправил своих послов к его двору. Помимо выполнения своей главной задачи — переговоров о мире между двумя конунгами — послам было поручено разузнать, какие чувства испытывает принцесса к своему будущему жениху. Наверное, Олав, наслышанный о красоте Ингигерд, решил заглянуть и в ее душу. А послы, которых он направил ко двору шведского конунга, служили в этом тонком деле посредниками. Иногда лучше довериться мнению беспристрастных наблюдателей, чем своему собственному.

Ингигерд, которой было известно об Олаве по рассказам ее окружения, испытывала самые теплые чувства к норвежскому конунгу. Снорри, точно он сам был очевидцем тех далеких событий, уверяет читателя, что Ингигерд нравилось слушать об Олаве. Поразительная осведомленность!

Когда норвежский посол спросил у принцессы, каким был бы ее ответ сватам Олава, она сказала, что не пожелала бы себе лучшего мужа.

Но разве человеческие желания сбываются настолько часто, чтобы мы позабыли о тех поворотах судьбы, которые подстерегают не только простых смертных, но даже и тех, кто вознесен на самые вершины власти?

Пока Ингигерд строила планы на будущее, ее отец продолжал колебаться, стоит ли ему выдавать свою дочь замуж за норвежского конунга. Тем более что ему поступило еще одно выгодное предложение по поводу замужества его дочери. Соискателем руки Ингигерд выступил новгородский князь Ярослав, изгнанный своими соперниками из Киева и готовившийся взять реванш за поражение. Возможно, Ярослав нуждался не столько в Ингигерд, сколько в военной помощи, которую ему мог оказать Олав Шетконунг. Однако брачная дипломатия, которой придерживался новгородский князь, диктовала свои правила поведения.

И все-таки интересно, что произошло с предыдущей женой Ярослава, вместе с другими его родственницами захваченной в Киеве Болеславом I Храбрым? Неужели польский князь не пощадил пленных женщин? Не хочется думать о том, что Ярослав не внял советам отправившегося к нему для переговоров киевского митрополита и не согласился обменять дочь Болеслава на своих близких. Так или иначе, Ярослав в 1019 году чувствовал себя свободным от предыдущих супружеских обязательств и смог приступить к переговорам о новом браке.

Олав Шетконунг находился в сложном положении. С одной стороны, он прилюдно, на Тинге, объявил, что Ингигерд станет женой Олава Харальдссона. С другой — он все больше склонялся к мысли, что это обещание было слишком поспешным и опрометчивым. Брак его дочери с норвежским конунгом может вызвать ненужные шведам трения с датчанами. Политика, которую проводил Олав Шетконунг, заставляла его быть предельно осторожным, особенно в выборе союзников.

Ингигерд была умной и наблюдательной девушкой. От нее не укрылось то, что Олав Шетконунг медлит с выполнением своего обещания. По словам Снорри, Ингигерд была озабочена и удручена, опасаясь, что, скорее всего, ее отец не сдержит слова, которое он дал конунгу Норвегии.

Так оно и произошло. Старый король, от которого не могли укрыться чувства его дочери к норвежскому конунгу, в свойственной ему грубоватой манере заявил Ингигерд, что как бы она ни любила этого толстяка, ей не бывать его женой, а ему ее мужем. Несложно представить, какие чувства испытывала в эту минуту Ингигерд. Слова Олава Шетконунга прозвучали для нее как приговор. Она была не в силах изменить мнение своего жестокого и бессердечного отца. Мало того, Олав шведский подлил еще масла в огонь, сказав Ингигерд, что выдаст ее за того правителя, который достоин его дружбы.