Антология советского детектива-44. Компиляция. Книги 1-20 (СИ) - Марченко Анатолий Тимофеевич

– Свои отдавал, из своего кармана?

– Из своего кармана.

– Копия пленки есть?

– Нет. Пленка сделана в одном экземпляре.

– Кто снимал?

– Съемка велась автоматически. Человек, который устанавливал аппаратуру, не знает ни вас, ни Ирину Константиновну.

– А этого… – Белозерцев невольно поморщился, щека у него снова дернулась.

– Ирина Константиновна зовет его Олежкой, – произнес Высторобец и поймал себя на том, что слишком неосторожно назвал героя-любовника уменьшительным именем, это Белозерцеву будет неприятно. Но, с другой стороны, из песни же слова не выкинешь – к нему так обращалась Ирина Константиновна.

– Ну хорошо… Олежку этого хорошо знаешь?

– Шапочно.

– Где находился оператор во время съемки? – продолжая морщиться, машинально, хотя и с прежним напором, спросил Белозерцев и в ту же секунду спохватился: – Впрочем, что это я – он же установил аппаратуру и ушел съемка-то велась автоматически, живой оператор снял бы весь этот позор по-другому…

– Да, съемка велась автоматически, – быстро подтвердил Высторобец. Он понял, что сейчас особенно заботит Белозерцева, и это беспокойство было, по его разумению, сущим пустяком по сравнению с тем, что произошло, видел ли кто еще обнаженное тело Ирины. Белозерцев стеснялся этого, ему было стыдно, он и себя почувствовал обнаженным, вот ведь как.

– Сколько долларов вы заплатили этому самому… установщику аппаратуры?

– Триста.

«Врешь, скотина, эта работа стоит на сто – сто пятьдесят долларов меньше, – спокойно отметил Белозерцев, кожа на лице у него одеревенела, стала чужой, щека больше не дергалась. Он хотел родить в себе неприязнь, ненависть к Высторобцу, но до конца справиться с этой задачей не смог. – Ладно, все это ерунда, чушь на постном масле, Высторобец снял это “кино”, чтобы шантажировать меня, загнать при случае в угол, прижать коленом к стене, Получить за пленку хорошие деньги… Знаем мы все это, проходили не раз. С другой стороны, пленка, сделанная в двух экземплярах, стоит в два раза меньше… Да не в два – в четыре! Это истина, которую Высторобец знает хорошо. Но если кто-то даст Высторобцу больше, чем я, то Высторобец продаст пленку ему. Впрочем, уже не продаст. Пленка-то находится у меня. Надо отдать должное, Высторобец поступил честно, принеся ее мне…»

– И все-таки скажи, Высторобец, только честно… Зачем ты снял эту пленку, зачем дал ее мне?

– Я хотел, чтобы вы все знали, Вячеслав Юрьевич, чтобы не строили иллюзий насчет того, что у вас надежный тыл и все прочее, что фланги прикрыты… Ничего у вас не прикрыто!

– Хватит! – обрезал его Белозерцев.

Высторобец умолк, звучно вздохнул, так что было слышно, как в горле у него затрещал какой-то хрящ.

– Тысяча долларов плюс триста – тысяча триста, плюс пять долларов за кассету – тысяча триста пять, плюс сто девяносто пять долларов за ваши организационные услуги – итого тысяча пятьсот «зеленых».

Выдвинув нижний, специально укрепленный железными пластинами ящик стола и чувствуя духоту, внезапно навалившуюся на него, спрессовавшую пространство, Белозерцев достал пачку стодолларовых банкнот, отсчитал полторы тысячи «зеленых», протянул их Высторобцу.

– Мы в расчете, Высторобец. Пересчитайте, пожалуйста.

Пока Высторобец мусолил пальцами кредитки, вяло шевелил губами и морщил лоб в раздумье, как быть дальше – он побаивался Белозерцева, его неожиданной резкости, всплесков злости, сменяющихся холодным, почти мертвецким спокойствием, – Белозерцев отсчитал еще четыре тысячи долларов, отделил их от пачки, потом к четырем тысячам также добавил четыре, сложил вместе. Остатки сунул в стол. Делал он все это стремительно, движения были короткими, точными, духота, как ни странно, в этот раз добавила ему энергии, и Белозерцев спешил быстрее отделаться от начальника своей охраны.

– Вот еще восемь тысяч долларов, – он перекинул пачку денег через стол, доллары зеленовато-плесневелым веером рассыпались по скользкой лаковой поверхности. – Пересчитайте и их.

Будь на месте Высторобца другой человек, он вряд ли бы стал пересчитывать, сказал бы, что верит шефу, отшутился бы, все свел бы к какой-нибудь остроумной ерунде, но Высторобец этого не сделал: зная характер своего начальника, он стал придирчиво, с озабоченно-нахмуренным видом считать деньги, шевеля губами и поплевывая на кончики пальцев. Белозерцев никак не мог понять, специально он это делает или нет, иронически поглядывал на него.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Закончив пересчитывать доллары, Высторобец поднял свои маленькие, неожиданно сделавшиеся влажными глаза на Белозерцева, немо раздвинул сухие побелевшие губы, словно бы спрашивая что-то у шефа. Белозерцев с досадой махнул рукой, будто отсекая все былое: было, мол, и ушло – все осталось в прошлом, а кто прошлое помянет – тому глаз вон!

– Это ваша зарплата за два месяца, – ровным, без единой трещинки голосом произнес Белозерцев, окончательно переходя с Высторобцем на «вы» и отдаляя его от себя, – и в зависимости от того, что вам удастся сделать в ближайшие полтора дня… нет, полтора суток… тьфу, так ведь не говорят! – воскликнул от с досадой. – В общем, в ближайшие тридцать шесть часов, до… – он отвернул испачканный каплями коньяка, обшлаг рубашки, посмотрел на циферблат своего титанового «роллекса», – до четырех часов утра двадцать третьего сентября, будет зависеть, станет эта сумма вашим выходным пособием, после которого вам придется искать себе работу, либо окажется обычной премией – прибавкой к ежемесячному заработку. Надеюсь, все понятно? Или я что-то упустил?

– Что же, я в четыре часа утра буду вам звонить? – тупо спросил Высторобец.

«Не то, совсем не то-о, – ежась от духоты, от боли, снова затеплившейся в нем, от тяжести, засевшей в затылке, подумал Белозерцев, – когда в башке нет извилин – никакое хирургическое вмешательство не поможет, медицина тут бессильна… Разве об этом надо спрашивать?»

– Да, в четыре часа утра, или ночи – как хотите, – спокойно произнес Белозерцев, – мои телефоны, и домашний и служебный, вам известны.

– Что я должен сделать, чтобы оправдать… – Высторобец споткнулся, кадык у него подпрыгнул с сухим бульканьем и тихо сполз вниз, кожа на шее покрылась складками, – чтобы быть вам полезным?

– А вот что, – Белозерцев постучал пальцем по пластмассовому футляру видеокассеты, потом перечеркнул в воздухе выразительным крестом. – Эти граждане – лишние в современном обществе.

– Ка-ак? – щеки у Высторобца сделались серыми, на лбу выступил обильный пот.

– Вот так. Я все сказал. Повторить?

– И-и… ваша жена…

– Я спрашиваю: повторить?

– Не надо, – приходя в себя, произнес Высторобец. – Я к повторам плохо отношусь, Вячеслав Юрьевич. Извините!

– Люблю сообразительных людей, – Белозерцев подумал, не открыть ли бутылку «Варцихе», не налить ли Высторобцу коньяка, чтобы тот немного пришел в себя, потом решил, что не будет тратить на Высторобца напиток. Свое отношение к этому человеку он определил. – Все, можете идти!

Фигура у Высторобца сделалась скорбной, будто у бронзового изваяния, поставленного на чью-то могилу – скульпторы очень любят украшать могилы скорбными, с отрешенными лицами, очень выразительными, огорбатевшими от горя людскими изваяниями; вполне возможно, они считают, что так можно и выразить свои собственные страдания, и прославиться. Сейчас Высторобец, мокрый от пота и волнения, очень напоминал подобное изваяние.

Белозерцев не сдержал невольной усмешки – кривоватой от боли, половинчатой, когда одна половина рта смеется, другая рыдает, незнакомой – Высторобец еще никогда не видел, чтобы шеф так улыбался.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Когда Высторобец ушел, Белозерцев выпил еще коньяка, в очередной раз нехорошо подивился тому, что крепкий напиток не берет его, а вот сердце отреагировало, дало о себе знать, заколотилось неожиданно оглушающе, беспорядочно, отозвалось железным стуком в висках, в затылке и долго не могло успокоиться.

В нем возникло сомнение – не слишком ли жестоко он поступает с женой? Ведь она мать его ребенка, хранительница его очага, его тыл – вернее, была его тылом, – может быть, с ней просто развестись и поставить на этом точку? Он потянулся было к кнопке звонка, чтобы задержать Высторобца, но в следующий миг в нем запалился злой огонь, заполнил все внутри, заставил опять приложиться к бутылке: Ирина заслуживает то, что заслужила. А заслужила она… в общем, останавливать Высторобца он не будет. Каждая женщина должна носить те серьги и те украшения, которые заработала. Своей добродетелью. – у него на лице снова возникла чужая кривоватая улыбка, стянула кожу на щеках – либо… Слово «недобродетель» было слишком мягким, Белозерцев хотел выговорить другое слово, но не смог – что-то удержало его, и вслух он произнес коротко и невыразительно: