Политология. Западная и Восточная традиции: Учебник для вузов - Александр Панарин

Эти усилия высокой культуры и вдохновленного ею социального протеста не пропали даром. На Западе родилось социальное государство, смягчающее издержки рынка и проявляющее известную чувствительность к некоторым аспектам социального неравенства и несправедливости. Наряду с этим шел постепенный процесс культурной социализации предпринимательского класса: если в первом поколении он давал предельно жестких и духовно недоразвитых воротил бизнеса, то в последующих поколениях – более образованных, гармоничных и морально впечатлительных людей, становящихся известными меценатами, основателями благотворительных обществ, а иногда – и бунтарями-диссидентами своего класса.

В конце XX века следовало ожидать, что эта цивилизаторская работа но укрощению и облагораживанию буржуазного инстинкта наживы будет продолжена и даст впечатляющие результаты, что было особенно важно для стран, еще только становящихся на путь рыночной экономики и капиталистического развития. И вдруг – грянула новая либеральная революция, сменившая коммунистическую. Отпраздновавший свою победу над коммунизмом либерализм как будто начисто забыл свои гуманистические корни, связывающие его с классической культурной традицией. Буржуа, только-только начавший стесняться, приобретать социальную ответственность и культурный кругозор, внезапно получил своеобразное алиби от нового «великого учения», призвавшего его не стыдиться и не церемониться.

Новое учение объявило рынок и принцип рыночной эффективности (рентабельности) самодостаточной системой, не имеющей ничего значимого вне себя, не нуждающейся в конкуренции со стороны каких-либо других принципов. Особенно усердствует в этой политике рынка Чикагская школа, пытающаяся показать, что буквально все процедуры, посредством которых культура социализирует и цивилизует человека, без остатка покрываются рыночными механизмами и тем самым делаются избыточными. Когда же либертаристам указывают на «непредусмотрительность» рынка в тех или иных важных социальных вопросах, они ссылаются на то, что существует «зона ошибок рынка», которая непрерывно сужается, обещая нам в перспективе тотальный рыночный принцип, абсолютно ничего не оставляющий вне своего присмотра с позиций экономической эффективности и рентабельности и выступающий как универсальная оценочная категория. Этот рыночный тоталитаризм по своей догматической самоуверенности и готовности преследовать и искоренять все ему инородное мало чем отличается от былого коммунистического тоталитаризма. За либеральной доктриной скрывается совсем не либеральный проект «одномерного» общества, о чем уже говорилось выше.

Особо заслуживает внимания то обстоятельство, что либертаристский абсолютизм рынка сегодня направлен не столько против пережитков доиндустриального. общества и доэкономической культуры, сколько против ростков постиндустриального будущего и постэкономической культуры. Когда демонтируют систему науки, культуры и образования под предлогом их рыночной нерентабельности, наносят непоправимый ущерб не только культурным ценностям как таковым, но и подрывают долгосрочные перспективы самого экономического роста. Постиндустриальная теория роста убедительно показала, что наиболее рентабельными в долгосрочном отношении являются инвестиции в человека – в его образование, здоровье, культуру. То, что рынок в ряде случаев оказывается неспособным ждать отдачи от этих долгосрочных инвестиций, как раз указывает на еще одну «зону» его погрешностей. Этой зоной оказывается само человеческое будущее, взятое в культурном и моральном измерениях, в контексте принципа: не человек для рынка, а рынок для человека.

Сегодня экономисты, задумывающиеся о таком тревожном феномене, как загрязнение культурной среды суррогатами маскульта, ищут перспективы выживания высокой культуры в обществе тотального рынка. С не оставляющей сомнений строгостью они установили, что рынок в целом ряде случаев работает как редукционистская (упрощающая) система, расчищающая путь культурно более примитивному за счет рафинированного. Никто из самых изощренных либертаристов не смог доказать, что такие феномены культуры, как Большой театр, филармония, национальные библиотеки и другие институты, поддерживающие тонус высокой культуры, могут существовать в условиях «иного рынка», без соответствующей поддержки государства и некоммерческих фондов. То же касается национальных университетов, фундаментальной науки и вообще всего того, что не поддается критериям краткосрочной рентабельности.

В свое время австрийский либеральный экономист Ф. Хайер сформулировал убийственный по своей меткости аргумент против социалистической плановой экономики в пользу свободной – рыночной. Он определил рыночную конкуренцию как «процедуру открытия» таких фактов, которые в принципе не могут быть открыты иным образом – на основе усилий любой централизованной калькулирующей прогностики. Но этот аргумент может быть возвращен самому либертаризму, когда он, в свою очередь, приступает к культуре с инструментами бухгалтерской калькуляции. В противовес такой калькуляции культуру и культурный процесс можно определить как процедуру открытия таких фактов, относящихся к качеству духовной среды человечества, к долгосрочным перспективам выживания человека и цивилизации, которые в принципе не могут быть открыты с каких-либо иных, конъюнктурно-прагматических позиций.

Время рыночных экономических процессов и время культуры – качественно различно, так же, как качественно различны конечные продукты рынка и «продукты» морали и культуры. Это не означает, что рынок фатально враждебен культуре и морали, это означает «только», что они касаются разных измерений нашего бытия, разных онтологических перспектив. Буржуа-предприниматель незаменим как организатор производства материального богатства, но не следует взваливать на него задачи, относящиеся к морали и культуре, и уж тем более стремиться устранить последние как помеху «экономической рациональности». Не один только «экономический» человек создает современную цивилизацию. Напротив, любая попытка установить его безраздельное господство в обществе, его монополию грозит варваризацией и архаизацией общественных отношений, уменьшением присутствия высокого в пользу низкого и низменного.

Западный политический модерн в свое время выдвинул программу постепенного размежевания «горячей» ценностной сферы от «холодной» сферы прагматического интереса. Судя по всему, эта программа сегодня завершается требованием устранения ценностного измерения вообще – в пользу монополии рыночно понимаемых интересов. Программа всемирной модернизации, с которой выступает новое «великое» либеральное учение, означает фронтальное наступление на сферу ценностей, на высокие мотивы в культуре, заподозренные в том, что они являются источником опасного политического максимализма.

ГЛАВА VII

Принцип «открытого общества»

Если хочешь расправиться с врагом, обними его.

Д. Свифт

В настоящее время успел сложиться устойчивый стереотип, связанный с понятием «открытое общество». Речь идет о широком наборе не совсем конкретных, но приятных ассоциаций, связанных и с отменой всякой идеологической цензуры, и с устранением бюрократических иерархий и авторитарной дисциплины, с падением всякого рода «железных занавесов», отделяющих тоскующую о свободе личность от «свободного мира». Терпимость, доступность, свободная соревновательность – вот, пожалуй, ключевые термины, раскрывающие содержание понятия «открытое обществом.

Данный психологический комплекс отражал состояние людей, живущих за «железным занавесом» и стремящихся вырваться на волю. Распространенность этого комплекса в советском обществе 60-80-х годов объясняет нам ту легкость, с какой новая либеральная идеология победила прежнее «всепобеждающее учение», прочно ассоциирующееся с идеологическо-бюрократическим надсмотрщичеством и практикой «занавеса». На самом деле рассматриваемый нами принцип столь многозначен и противоречив, что требует анализа по меньшей мере в трех измерениях: социологическом, культурологическом, геополитическом.

В социологическом аспекте принцип «открытого общества» означает устранение сословных перегородок и других стеснительных условий, препятствующих развертыванию свободной личной инициативы. Данный принцип отражал новые идеалы посттрадиционного, постфеодального общества, реабилитировавшего подспудно созревшую и теперь вырывающуюся на свободу энергию индивидуального самоутверждения. «Открытое общество» означало устранение всякого рода цензов и других предварительных условий, мешающих начать с начала, основать собственное дело, посоревноваться на равных с теми, кто прежде был защищен привилегиями.