Наследство Пенмаров - Сьюзан Ховач

— А дом? Дом, по которому ты с ума сходила? Что будет с домом?

— Я сдам его в аренду Джареду. Мы с Марком будем жить в Морве, а тебе, Гризельда, он обещал построить небольшой коттедж, твой собственный домик! Ах, Гризельда, как я люблю его! Я выхожу за него замуж не потому, что он богат! Если бы ты знала, что я чувствую, ты бы поняла…

— Дурная ты. Дурная, чокнутая. Ведь он же мальчишка, ему не больше двадцати одного…

— Угомонись, глупая старуха! Иногда ты меня так злишь, что я просто выхожу из себя. Быстренько доставай гладильную доску — мне нужно выгладить то бледно-зеленое платье, которое когда-то подарила мисс Шарлотта. Мне кажется, если затянуть корсет потуже, оно еще сойдется в талии.

Новость о том, как мне повезло, взорвалась в Зиллане, как порох на труте. Поначалу я, естественно, чувствовала восторг, но постепенно он померк и уступил место горечи и гневу.

— Может быть, ты бы вышла замуж за меня, Джанна, — сказал Джаред, — если бы я был на шесть дюймов короче, на порядок страшнее, но при этом был богатым джентльменом, а не мелким фермером.

— Миссис Рослин, — сказал мой друг священник с тактичностью, которая не могла полностью скрыть его озабоченность, — может быть, было бы более осмотрительно подождать до весны? Я понимаю, что ни вы, ни Марк не видите резона в ожидании, поскольку совершенно уверены в своих чувствах, но, боюсь, такая спешка даст повод для самых неприятных сплетен…

— Сплетни, — ворчала Гризельда, — сплетни, сплетни, сплетни. Они думают, что я глухая, но я очень хорошо все слышу. Люди говорят, что ты наглая, наглая и расчетливая. Кое-кто болтает о тебе и мистере Лоренсе, наверно, Джаред. Или этот злой на язык Джосс… Что ж, говорят, не смогла получить отца, так отхватила сына. Хватает, говорят, все, что идет в руки, а муж еще и одного года в могиле не пролежал. Да еще мистер Марк, невинный младенец, говорят, едва двадцать один год исполнился, говорят, он мягок, как глина, говорят, как глина, в руках жадной бабы, которая намного старше его. Сплетни, ужасные сплетни, по всему приходу Зиллан, по всей Морве, Зеннору и Сент-Джасту и даже по Пензансу, Мадрону и Маразиону…

— Прекрати, Гризельда! — вскрикнула я. Я готова была разрыдаться от ужаса и обиды. — Прекрати! — В порыве сильного гнева я воскликнула: — Я рада, что уезжаю отсюда в Лондон! Я устала от их злословия! Я буду рада уехать из Зиллана и никогда больше не общаться ни с кем отсюда!

Не прошло и недели, как мы с Марком уехали с фермы Рослин.

Глава 3

Она немедленно вышла замуж за Генриха.

Генрих и Элеанор тихо обвенчались в Пуатье безо всякой помпы, почти тайком…

Никогда не забуду изумления, охватившего меня, когда я впервые увидела дом на Парк-Лейн, который кузен Роберт Йорк незадолго перед тем оставил Марку по завещанию. Я и без того была оглушена долгой поездкой из Пензанса — никогда прежде мне не доводилось ездить поездом — и подавлена громадой просторного, грязного, переполненного, беспорядочного, путаного города, в котором оказалась поздним декабрьским вечером, но увидев этот городской дом, просто онемела от шока, так что забыла даже о страшном возбуждении, вызванном во мне путешествием и зрелищем лондонских огней, убегающих во все стороны вплоть до бесконечности. Парк-Лейн представлялась мне уютной маленькой улочкой в каком-нибудь скромном квартале, более или менее похожем на лучшие жилые районы Пензанса, а дом — простым жилищем, чуть поменьше фермы Рослин, хотя и с большим количеством слуг. Но, к своему ужасу, я оказалась на одной из крупнейших улиц Лондона, с великолепным Гайд-Парком по одну сторону и огромными особняками по другую. Я немедленно лишилась дара речи. Я так разнервничалась, что едва смогла заставить себя выйти из двухколесного экипажа.

Нас вышел встречать ливрейный лакей. Потом еще один. В холле возвышался дворецкий. А за ним стоял еще один лакей. А холл! Массивная люстра свисала с лепного потолка. Красивая лестница, элегантно изгибаясь, вела наверх. Я в полном изумлении смотрела вокруг. Прислуга кланялась, дворецкий бормотал вежливые слова. Мне кажется, я в ответ улыбалась. Не помню точно. Я только помню, что тотчас же с испугом подумала о своем залатанном белье в чемоданах и начала шепотом умолять Марка разрешить мне самой их распаковать. Перед поездкой я купила в Пензансе несколько самых необходимых вещей, но он предложил отложить самые важные покупки до Лондона.

— Но я должна распаковать чемоданы! — жалко настаивала я. — Моя одежда…

— Нет. — Это было все, что я от него услышала. Только: «нет» и все.

— Но, Марк…

— Дорогая, это просто не принято. Делай, как я говорю.

Звучало это так, словно у него было на десять лет больше опыта, чем у меня, словно я только что вышла из подросткового возраста. Но я была настолько подавлена его манерой говорить, его авторитетом, что не посмела больше задавать вопросы.

Поднявшись наверх, я обнаружила, что мне отвели просторную спальню с огромной современной кроватью, роскошной мебелью и темными картинами на стенах. Ковер был с таким густым ворсом, что я с трудом по нему передвигалась. Вскоре горничная с непроницаемым выражением лица, которая распаковывала мой багаж, поставила меня в известность, что рядом есть даже ванная, и я, ухватившись за возможность исчезнуть прежде, чем она обнаружит мое залатанное белье, поспешила по коридору на поиски. Ванна была из белого фарфора на маленьких позолоченных ножках, а еще там была раковина с кранами. Я повернула кран. Полилась вода. Я завернула кран. Вода перестала литься. Осмелев, я исследовала комнату рядом и обнаружила, что это, как я и ожидала, ватерклозет, где унитаз причудливо украшен голубым рисунком по белому полю. В замке Менерион тоже был ватерклозет, но никому из слуг не разрешалось им пользоваться, кроме того, в семидесятые годы, когда я там жила, на водопроводные трубы никогда нельзя было полностью положиться. Возможно, ситуация теперь улучшилась настолько, что все джентри обзавелись прекрасными ванными комнатами и отлично функционирующими ватерклозетами. А возможно, Лондон был просто более прогрессивен, чем отдаленный, провинциальный Корнуолл.

Я была так переполнена впечатлениями, что позабыла о своей нервозности.

В тот вечер после ужина мы рано отправились спать. Мы, конечно же, спали в разных комнатах, чтобы соблюсти приличия, но перед рассветом Марк проскользнул в мою постель и оставался там, пока не рассвело, так что мне не пришлось проводить в одиночестве всю ночь. На самом же деле, приличия вряд ли соблюдались по-настоящему, поскольку мы были не женаты, но спали под одной крышей, и весь дом был в нашем распоряжении. И все же, раз мы собирались вскоре обвенчаться и не планировали выходить в свет до свадьбы, я решила, что не стоит расстраиваться из-за того, что приличия были соблюдены недостаточно строго.

На следующее утро впервые в жизни я завтракала в постели, потом моя горничная предложила налить мне ванну. О, что это за чудо — неторопливо принимать горячую ванну! Когда я закончила с этим, было почти одиннадцать часов. Одиннадцать, подумала я, одиннадцать! Я вспомнила свою жизнь фермерской жены, дойку и сбивание масла, бесконечную рутину утренних забот. А теперь — уже одиннадцать, а я только и сделала, что позавтракала, повалялась в постели и приняла ванну!

Я начала получать от жизни удовольствие.

В тот же день пришла портниха и, будучи компетентной женщиной, сразу наметила необходимый мне гардероб и сделала различные предложения о тканях и их рисунках. Увлекательное утро! После позднего обеда мы поехали сначала в Гайд-Парк, потом на Бонд-стрит и Оксфорд-стрит, где я увидела невероятное разнообразие магазинов. Следующие несколько дней пролетели быстро; Марк занимался приготовлениями к свадьбе, а я — примеркой платьев, которые начала присылать портниха. И только я начала привыкать к новой жизни и приобретать хоть какую-то толику уверенности в себе, как Марк объявил, что пора ехать с визитом к его матери.

Я опять запаниковала. Я в буквальном смысле тряслась от страха. Тщетно Марк уверял меня, будто я настолько красива в своих новых платьях, что он без колебаний отправился бы со мной в Букингемский дворец. Тщетно говорил он мне, что его мать — всего-навсего женщина средних лет, очень тщеславная, невероятно высокомерная, но на самом деле трогательная в своем одиночестве. Впустую уверял он меня, что она не дьявол во плоти. Все, что я о ней помнила, — это то, что это та самая надменная, деспотичная «мисс Мод Пенмар» из злоречивых воспоминаний Этель и Милли Тернер о местных джентри и скандальная, вечно недовольная жена, которая сделала Лоренса таким несчастным за годы, проведенные им вместе с ней в Гвике.