Ноев ковчег доктора Толмачёвой - Ирина Степановская

– Так это же хорошо?

– Ну, хорошо, конечно. Только стареющий мужчина с развивающимся склерозом кажется девушкам легкой добычей.

– А у него что, склероз? – из вежливости спросила Таня.

– Да у кого сейчас нет склероза в пятьдесят пять лет? – пожала плечами Мышка. – А отец еще и не лечится. Вон у нас больные идут – уже в тридцать лет такой склерозище развивается! А у отца конституция, как у меня, гиперстеническая. Конечно, уже и давление скачет...

– Ну, пусть его девушки тогда и лечат.

– Ой! – Мышка посмотрела на Таню. – Девушкам от него нужно совсем не давление.

– А что тогда?

Таня фыркнула и вдруг поперхнулась чаем. Эти круглые Мышкины глазки, эта крепкая голова, эти треугольнички бровей... Неужели совпадение? Или... Что же это получается, она в Париже, не подозревая того, познакомилась с Машиным отцом?

В дверь постучали, и в щель просунулась голова уборщицы.

– Марья Филипповна, вы еще долго будете заняты?

– А что?

– Ничего, я у вас пол хотела помыть.

– Нет, я еще занята.

Таня закашлялась. Как она могла забыть, что у Маши такое редкое отчество? Отчество в сочетании с внешним сходством – нет, ошибки быть не может. Вот, оказывается, кого Филипп напоминал ей в Париже. И потом, он не раз говорил ей, что у него есть взрослая дочь-врач. Конечно, неудивительно, что Таня ни разу не подумала о Маше – в ее сознании Маша прочно была Мышкой. А теперь что же получается, если она, Таня, выйдет замуж за Филиппа, Маша будет приходиться ей падчерицей? Ну, дела... И что еще такое неприятное Маша говорила про отца, что-то о его многочисленных девушках. Это уже серьезнее. Надо будет об этом узнать поподробнее. Таня подобралась и приготовилась слушать. Ничего, ей не привыкать. В Париже она всегда держала ухо востро. Вот здесь, дома, расслабилась и, как оказалось, напрасно.

Но Маша свернула разговор. «Чего это я вдруг разоткровенничалась?»

– Пойдешь к Тине?

– Пойду.

– Тогда иди, а я пока займусь делами. Интереса к ним нет, а работать все равно приходится. Пойдем, я тебя провожу. Она лежит в той самой палате, где когда-то был ее кабинет.

– А что сейчас в ординаторской?

Маша на миг замялась.

– Там сидят Барашков и наш новый доктор, ты его не знаешь, – ей очень не хотелось знакомить Таню с Дорном. – А Аркадия Петровича ты, по-моему, не очень любила.

– Мне сейчас кажется, я всех любила. Ты бы видела, какая у меня в Париже была начальница – сущая гремучая змея.

Маша улыбнулась, но напряжение ее не оставляло. Они пошли по коридору. Таня в своем распахнутом белом пальто, на высоких каблуках с любопытством осматривалась по сторонам.

«Будто кинозвезда занимается благотворительностью», – сжалось сердце у Маши.

– Ничего не узнаю. Как все изменилось... Как стало современно, не хуже, чем в Париже.

– Мне помог отец, – не без гордости сказала Мышка.

Таня внимательно на нее посмотрела.

Когда они проходили мимо ординаторской, как назло, открылась дверь, и вошел Барашков.

– Татьяна?

Сама не зная, как это получилось, Таня охнула и повисла у него на шее.

– Что, девочка, соскучилась? – Аркадий дружелюбно похлопывал ее по спине. – По мне все скучают. Между прочим, и Тина здесь.

– Мы к ней и идем.

На шум вышел и Владик. Остановился в дверях, с любопытством поглядывая на Таню.

– Это наш бывший доктор, – вынужденно объяснила Маша.

– Доктор Танья, – Таня улыбаясь протянула Дорну руку.

– Она приехала из самого Па-ри-и-жа, – полушутя важно поднял указательный палец Барашков.

– Что вы там делали? – спросил Дорн.

– Стажировалась.

– Очень приятно.

Владик отпустил Танину руку и скрылся в ординаторской. Никакой искры в его глазах Маша не заметила.

«Милый! – подумала она. – Он не пленился этой красавицей. Как я люблю его, как я ему верю!»

Таня, казалось, с некоторым разочарованием двинулась дальше.

Всей компанией дошли до последней по коридору палаты и постучали. Барашков заглянул к Тине первым.

– А угадай, кто к нам пришел?

Валентина Николаевна сидела на постели в голубом халатике в мелкий цветочек. Таня опешила. Куда девалась та прежняя решительная, быстрая женщина, которую она, Таня, даже раньше немного побаивалась? Перед ней сейчас сидела такая по-домашнему спокойная тетенька, не безобразная, даже по-своему симпатичная, но абсолютно ничем не выдающаяся.

– Это еще что! Ты бы видела, какая она к нам поступила перед операцией, – еле слышно шепнула Тане в затылок Маша.

– Девочки! Неужели мы опять все вместе? – встала с кровати Тина. – Какие вы обе стали взрослые! А были пичуги!

Слезы опять навернулись Тине на глаза. Да что это сегодня было с ней такое?

– Ашота нет, – сказал Барашков. – Звонил мне, все обещал, что приедет. И все не едет. Засосала его, видно, Америка.

Все помолчали немного.

– Хотелось бы мне его увидеть, – сказала Тина.

– Нам тоже! – эхом отозвались девочки.

Барашков вынул из кармана какую-то книжечку и достал из нее сто долларов.

– Вот видите бумажку? Я ее получил от Ашотова пациента в последний день, когда нас тут всех разогнали. А я не потратил, хоть был тогда здорово на мели. В водительское удостоверение положил и сберег. Гаишникам тоже, между прочим, не предлагал. – Все засмеялись. – Чего вы смеетесь? Приедет Ашот – отдам. Или пропьем вместе.

– Вот это вернее, – сказала Тина. – Нас не забудьте тоже пригласить!

Таня смотрела на нее и думала: «Нет, она прежняя. Такая же, как раньше. Только ей не идет болеть. Она должна быть в белом халате, как раньше, на каблуках. Ведь ее все раньше уважали – от главного врача до заведующего патанатомией».

– Валентина Николаевна, а вы поете? Ведь вы раньше замечательно пели. Я и сама слышала, и мне рассказывали?

Мышка удивленно посмотрела на Таню. Надо же, какие подробности она помнит! А вот у нее, Маши, совершенно вылетело из головы, что Валентина Николаевна действительно прекрасно поет. У нее раньше было замечательное сопрано...

– Нет, девочки. Больше не пою.

– Почему?

– Баловство одно. Петь должны профессионалы.

Тина опустила глаза, и Барашков подумал, что, видимо, с пением у Тины связано что-то неприятное.

Дверь в палату открылась, и вошел незнакомый Тане человек. Он удивленно посмотрел на присутствующих, поздоровался со всеми, подошел к Тине, поцеловал ее в щеку.

– Это, девочки, мой Володя!

Таня с удивлением увидела, как заблестели Тинины глаза, какая прелестная, мягкая улыбка засветилась на ее губах. «А ведь она все еще очень привлекательна, – подумала Таня. – Если снять с нее этот дешевый халатик, приодеть...»

– Ну, мы еще зайдем, – вытурил всех, кроме Азарцева, из палаты Барашков.