Стрелок - Стивен Кинг

Спустя неделю после того, как Джейк заметил след ноги, путники на краткий миг повстречались с человеком в черном лицом к лицу, и стрелку почудилось, будто он вот-вот сумеет постичь тайный смысл, которым чревата сама Башня, ибо мгновение это словно бы растянулось на целую вечность.

Продолжая идти на юго-запад, они достигли, быть может, середины пути через циклопический горный хребет. Однако, когда казалось, что теперь-то и начнутся первые настоящие трудности похода (нависшие над тропой обледенелые карнизы, словно бы готовые отделиться от скалы и обрушиться вниз, и сногсшибательные стыки заставили стрелка испытать неприятное головокружение), путники вновь двинулись вниз по стенке узкого ущелья. Изломанный зигзаг тропинки вел на дно каньона, куда из царившего наверху безмолвия очертя голову низвергался бурлящий синевато-серый поток в ледяных берегах.

Под вечер мальчик остановился и оглянулся на стрелка, задержавшегося, чтобы омыть лицо в ручье.

— Пахнет. Это он, — сказал Джейк.

— Да.

Впереди горы возвели свое последнее укрепление — взбиравшуюся в облачную бесконечность громадную глыбу неприступного гранита. Стрелок ожидал, что ручей в любой момент повернет и выведет их к высокому водопаду и гладким непреодолимым скалам, в тупик. Однако здешний воздух обладал тем странным свойством увеличивать предметы, что присуще высотам, и прежде, чем они достигли этой колоссальной гранитной кручи, прошел еще день.

Стрелок снова начал испытывать страшное напряжение сил, вызванное ожиданием; чувство, что наконец-то все у него в руках. Ближе к финалу ему пришлось побороть желание сорваться на рысь.

— Подождите! — Мальчик вдруг остановился. Прямо перед ними ручей резко поворачивал и с кипучей энергией клокотал и пенился у подножия источенного ската исполинской глыбы песчаника. Все утро они провели в тени гор — каньон сужался.

Джейка била сильная дрожь, краска сбежала с лица.

— В чем дело?

— Пойдемте обратно, — прошептал Джейк. — Пойдемте обратно, скорей.

Лицо стрелка казалось деревянным.

— Пожалуйста? — Черты мальчика были искажены, подбородок дрожал от сдерживаемой муки. Сквозь тяжкий каменный покров по-прежнему доносился гром, такой мерный и непрерывный, будто в земле работали машины. Над головой, встречаясь, вступали в противоборство холодные и теплые воздушные течения, отчего видный путникам ломтик неба был бурливым, недоброго серого цвета.

— Пожалуйста, очень прошу! — Мальчик вскинул кулак, словно собираясь ткнуть стрелка в грудь.

— Нет.

Лицо мальчика приняло недоуменное выражение.

— Вы собираетесь убить меня. Он убил меня в первый раз, а вы собираетесь убить меня теперь.

Ощутив на губах вкус лжи, стрелок облек ее в слова:

— С тобой все будет хорошо.

И покривил душой еще сильнее:

— Я позабочусь об этом.

Джейк посерел. Ничего больше не говоря, он нехотя протянул стрелку руку. Они вместе обошли колено ручья и очутились лицом к лицу с последней поднимающейся к небу стеной и с человеком в черном.

Он стоял не более чем в двадцати футах над ними, справа, у самого водопада, который с грохотом разбивался о камни, изливаясь из огромного рваного отверстия в скале. Невидимый ветер трепал и дергал свободное одеяние с капюшоном. В одной руке человек в черном держал посох, другую в глумливом приветствии вытянул им навстречу. Он казался пророком, а под стремительным небом, на уступе скалы — пророком гибели, и голос его был гласом Иеремии.

— Стрелок! Как хорошо ты исполняешь старинные пророчества! Добрый день, добрый день и еще раз — добрый день! — Он разразился смехом, эхо которого перекрыло даже рев падающей воды.

Точно автомат (кажется, даже реле в моторе не щелкнули), стрелок выхватил револьверы. Позади него, справа, маленькой тенью съежился от страха мальчик.

Прежде, чем Роланду удалось совладать с вероломными руками, грянули три выстрела — бронзовые ноты эха, заглушая шум воды и ветра, заметались по долине, отскакивая от высившихся окрест каменных стен.

Облачко гранитной пыли взметнулось над головой человека в черном, другое — слева от капюшона, третье — справа. Все три раза стрелок промазал вчистую.

Человек в черном захохотал; сочный искренний смех словно бы бросал вызов тающему эху выстрелов.

— Ты с такой же легкостью прикончил бы все ответы на свои вопросы, стрелок?

— Слезай, — сказал стрелок. — Ответы вокруг нас.

Опять оглушительный издевательский хохот.

— Я боюсь не твоих пуль, Роланд. Меня пугает твое представление об ответах.

— Слезай.

— Я думаю спуститься на ту сторону, — сообщил человек в черном. — Там и станем держать совет. Всем советам совет!

Его взгляд метнулся к Джейку, и он прибавил:

— Один на один. Только ты да я.

Джейк с тихим хныканьем отпрянул. Человек в черном повернулся — балахон клубился в сером воздухе, будто крыло нетопыря — и исчез в расселине, откуда в полную силу извергалась вода. Усилием суровой, беспощадной воли Роланд сдержался и не послал ему вдогонку пулю: ты с такой же легкостью прикончил бы все ответы на свои вопросы, стрелок?

Тишину нарушали лишь шум ветра да рев воды — звуки, тысячи лет оглашавшие эти пустынные, безлюдные места. И все же человек в черном только что был здесь. Впервые за минувшие двенадцать лет Роланд увидел своего недруга вблизи, говорил с ним. Но тот посмеялся над Роландом.

На той стороне и будем держать совет. Всем советам совет!

Мальчик смотрел на стрелка снизу вверх тупыми, покорными овечьими глазами и дрожал всем телом. На миг Роланд увидел наложившееся на лицо Джейка лицо Алисы, девки из Талла, со шрамом, немым обвинением проступающим на лбу — и почувствовал жестокое отвращение к обоим (только много позже стрелка осенит, что и Алисин шрам, и гвоздь, который снился ему вбитым Джейку в лоб, находились на одном и том же месте). Тут, словно на Джейка повеяло этими мыслями, из горла мальчика исторгся стон, впрочем, короткий: скривив плотно сжатые губы, он оборвал его. У парнишки были отличные задатки — возможно, если бы дать ему время, он стал бы стрелком сам, без посторонней помощи.

Один на один. Только ты да я.

В неком глубоком, неведомом провале своего тела стрелок ощутил неуемную безбожную жажду, которую не умерить было никакому вину. Дрожь сотрясала миры, они трепетали почти под самыми пальцами стрелка, и, инстинктивно стремясь не поддаться развращению, более холодной частью своего «я», рассудком, стрелок понимал, что боренья эти тщетны и будут тщетны всегда.