Иерусалим: три религии - три мира - Татьяна Носенко

Помимо постоянной угрозы, исходившей от мусульманского окружения, государство крестоносцев жило под прессом неиссякаемых межфеодальных конфликтов. Различные группировки сеньоров объединялись в союзы для совместной борьбы с королевской властью либо вступали в ожесточенные схватки между собой, привлекая на свою сторону видных церковных иерархов или представителей купеческих кланов Генуи, Венеции, Пизы. Мятежи и феодальные распри сопровождались заговорами и придворными интригами в борьбе за власть. Для того чтобы управлять этим неустойчивым, легко воспламеняющимся сообществом, король должен был помимо прочего иметь прочные позиции в столице, в Святом городе, обладание которым и было, в конце концов, смыслом существования всего королевства.

После жестокой резни, устроенной крестоносцами в дни взятия города, Иерусалим опустел. Местное население было частью перебито, частью бежало, спасаясь от жестоких пришельцев. Сами же завоеватели не слишком стремились осесть в городе своей мечты. Их больше привлекали богатые прибрежные города, где проще было сколотить состояние, чем в далеком от торговых путей Иерусалиме. Многие «рыцари Христовы», считая, что с завоеванием Иерусалима их священная миссия завершена, возвращались на родину. Бодуэн I предпринял попытку предотвратить исход из Иерусалима крестоносцев, заполучивших здесь какую-то собственность. В соответствии с принятым им законом любой дом переходил в собственность того, кто прожил в нем год и один день. Таким образом, тому, кто по тем или иным причинам надолго отлучался из Иерусалима, грозила потеря недвижимости, приобретенной во время войны. Горожане — мелкие ремесленники и торговцы, закрепленные за своей собственностью, составили ядро населения восточной столицы франков.

К середине XII в. ее нормальный ритм жизни был восстановлен. В городе проживало не менее 30 тыс. человек, и, судя по свидетельствам очевидцев, это были в основном западные христиане, хотя и представителям восточных вероисповеданий не возбранялось селиться в Иерусалиме. Паломник Джон из Вюрцбурга оставил интересное описание пестрого этнорелигиозного населения той поры: «…там были греки, болгары, латиняне, германцы, венгры, шотландцы, наварцы, бретонцы, англичане, франки, рутинцы, богемцы, грузины, армяне, яковиты, сирийцы, несториане, индийцы, марониты и многие другие, перечисление которых заняло бы слишком много места».[136]

Особой благосклонностью латинских властей пользовалась армянская община. Этому способствовали тесные политические связи между Латино-Иерусалимским королевством и Армянским государством, а также узы кровного родства. Бодуэн I привез в Иерусалим из Эдессы жену — армянку Арду, которую, правда, уже в 1104 г. отправил в монастырь. А вот его преемник Бодуэн II, женатый на армянской принцессе Морфии, имел от нее четырех дочерей, старшая из которых Мелисенда стала королевой Иерусалимского государства в 1130 г. В церкви Успения Божьей Матери под Масличной горой до сих пор сохранилась часовня, построенная над ее усыпальницей. Королевская семья поэтому оказывала особое покровительство армянам-монофизитам, высокопоставленные армянские паломники были нередкими гостями в Святом городе, одаривая его богатыми подношениями.

Бодуэн I разрешил вернуться в Иерусалим арабоязычным христианам, которых крестоносцы называли сирийцами. Во время осады многие из них бежали в Заиорданье. Теперь им отдавали пустовавшие дома евреев в северо-восточной части города, бывшие владельцы которых были перебиты или изгнаны «христолюбивыми пришельцами». Эта часть города стала называться сирийским кварталом.

В то же время египетские христиане — копты — при крестоносцах полностью отказались от паломничества в Иерусалим. Они опасались притеснений и просто физических расправ со стороны пришедших из Европы необузданных единоверцев. Восточные христиане, говорившие на арабском языке, похожие на мусульман и по внешнему виду и по образу жизни, были чужды пришедшим с Запада, из европейской цивилизации приверженцам Христа. Часто они становились жертвами грабежей и насилия со стороны «защитников Гроба Господня», и многие из них вспоминали с сожалением о временах исламского господства, когда им было обеспечено сравнительно безопасное существование. Франки, даже научившись позже отличать христиан от мусульман, не переставали считать своих восточных собратьев не менее подозрительными элементами, чем «неверных».

В свое время восточные христиане с большой надеждой ожидали прихода крестоносного войска. Армянский историк Матфей из Эдессы писал в самом начале Крестовых походов: «Сам Господь вложил оружие в руки франков, чтобы победить турок. Они пришли, чтобы разбить оковы, опутавшие христианство, чтобы освободить святой град Иерусалим от ига неверных и отобрать у мусульман силой благоговейный гроб, в который был положен Господь».[137] Но вместо ожидаемого избавления от мусульманских притеснений власть крестоносцев обернулась для восточных христиан чуть ли не худшими гонениями, чем при арабах. Для франков-католиков православные греки и несторианцы, грегориане и марониты — все были полуеретиками, которых следовало лишить права распоряжаться христианскими святынями. Все началось с того, что греко-византийские священники были изгнаны из церкви Анастасис и им, как и другим восточным христианам, было запрещено служить литургию в иерусалимских церквах. В ответ греки отказались открыть пришлым «братьям во Христе» тайник, где накануне осады Иерусалима были спрятаны главные христианские реликвии, включая Святой Крест. Только после мучительных пыток греческие священнослужители сдались. Однако они открыли латинянам далеко не все свои тайны.

На Пасху 1101 г. произошел большой конфуз, не на шутку встревоживший католиков: благодатный огонь не возгорелся в положенное время у усыпальницы Христовой. Конечно, все увидели в этом знак свыше, предупреждение завоевателям, слишком далеко зашедшим в преследовании единоверцев. Тогда патриарх Даимберт предложил всем христианам вместе обратиться с молитвой к Всевышнему. Греки, армяне, копты, грузины, сирийцы — все приняли участие в общей с католиками молитве, продолжавшейся всю ночь, и к утру было объявлено, что Божественный огонь возгорелся в двух лампадах у Гроба Господня. Незамедлительно местным христианам возвратили их храмы и монастыри. С тех пор на протяжении всего существования Латино-Иерусалимского королевства высшие должности в церковной иерархии занимали католики, но в храме Гроба Господня был восстановлен греческий причт в составе настоятеля, дьякона, псаломщика, чтеца. Отголоски этой распри звучат в записках игумена Даниила. Описывая пасхальную церемонию в храме Гроба Господня, он замечает, что согласно обычаю на самом Гробе Господнем разрешается ставить только «кадило греческое и монастыря Саввы» (православного монастыря). Ему как гостю из далекой Русской земли также было дозволено поставить свое кадило на священное ложе. «Благодатью Божьей тогда зажгли все эти три кадила. А католические кадила были повешены вверху, и ни одно из них не возгорелось», — не без ехидства отмечает русский монах.[138]

Один из первых франкских указов касался мусульман и иудеев: им было запрещено проживать и вообще появляться в Иерусалиме. Однако уже по прошествии двух десятилетий при Бодуэне II эти ограничения перестали соблюдать слишком строго. Мусульманам разрешалось привозить в город продукты и другие товары и оставаться в нем на некоторое время. Известный еврейский путешественник Бенжамен из Туделы, побывавший в Иерусалиме уже к концу правления крестоносцев, обнаружил даже трех евреев-красильщиков, постоянно живших недалеко от королевского дворца.

Мусульманам так же как и евреям, разрешалось приходить в Иерусалим для поклонения святыням. В мечетях, преобразованных крестоносцами в церкви, они могли совершать молитвы, а особо почетные мусульманские гости допускались даже на Храмовую гору. Один из сирийских дипломатов, принц Усама, культурный, образованный человек, питавший симпатии к франкам, был однажды приглашен для молитвы в мечеть Аль-Акса, которая стала христианским храмом. По его рассказу, когда он совершал свою молитву, обратившись в сторону Мекки, в помещение ворвался солдат-католик, схватил его под руки и насильно повернул лицом на восток со словами: «Вот так надо молиться!». Так повторялось несколько раз, пока франки-друзья принца не пришли ему на помощь. Они объяснили, что его обидчик только недавно прибыл из Европы и не представлял себе, что молиться можно как-то иначе, чем обратившись на восток. Эта история вполне красноречиво свидетельствует о том, насколько многолетнее существование бок о бок с мусульманами способствовало смягчению изначальной необузданной нетерпимости крестоносцев к чужой вере, учило их уважать чужие обычаи.