Статский советник - Борис Акунин

– Нет, поздно. – Голос снова дрогнул.

– Пошлите за моими на Виндавский. Пусть в гостиницу „Китеж“. Начало Басманной. И вы сюда. Номер семнадцать. Возьмите спирт, иголку, суровые нитки.

Игла приехала быстро. Коротко кивнула Жюли, едва на нее взглянув, хотя видела впервые. Посмотрела на замотанную голову Грина, на заклеенную бровь, сухо спросила:

– Вы тяжело ранены?

– Нет. Принесли?

Она поставила на стол маленький саквояж.

– Здесь спирт, иголка и нитки, как вы просили. И еще марля, вата, бинт, пластырь. Я училась на курсах милосердных сестер. Только покажите, я всё сделаю.

– Это хорошо. Бок могу сам. Бровь, ухо и руку неудобно. И пластырь правильно. Ребро сломано, стянуть.

Он разделся до пояса, и Жюли жалобно охнула, увидев синяки и мокрую от крови повязку.

– Ножевое, неглубоко, – объяснил Грин про рану в боку. – Важное не задето. Только промыть и зашить.

– Ложитесь на диван, – приказала Игла. – Я вымою руки.

Жюли села рядом. Ее кукольное лицо было искажено страданием.

– Гриночка, бедненький, тебе очень больно?

– Вам тут не нужно, – сказал он. – Вы свое сделали. Пусть она. Отойдите.

Игла быстро, ловко обработала рану спиртом. Суровую нить тоже вымочила в спирте. Прокалила на свече иголку.

Чтобы она не так напрягалась, Грин попробовал сказать шутку:

– Игла с иглой.

Очевидно, получилось недостаточно смешно – она не улыбнулась. Предупредила:

– Будет больно, потерпите.

Но боли он почти не чувствовал – сказывалась тренировка, да и дело свое Игла знала.

С интересом наблюдая, как она кладет мелкие, аккуратные стежки сначала на боку, потом на запястье, Грин спросил:

– „Игла“ – из-за этого?

Вопрос вышел неуклюжий, он сам это почувствовал, но Игла поняла.

– Нет. Из-за вот этого.

Быстрым движением подняла руку к тугому узлу волос на затылке и выдернула длинную, острую заколку.

– Зачем? – удивился он. – Защищаться? Она промыла спиртом разбитую бровь, наложила два шва и только потом ответила.

– Нет. Заколоться, если арестуют. Я знаю, нужно вот сюда. – И показала себе на шею. – У меня клаустрофобия. Не выношу тесных помещений. Могу не выдержать тюрьмы и сломаться.

Ее лицо залилось краской – было видно, что признание далось Игле нелегко.

Вскоре прибыли Емеля и Снегирь.

– Ранен? – испуганно спросил Снегирь. А Емеля, оглядевшись, прищурился:

– Где Рахмет?

На первый вопрос Грин не ответил, потому что было излишне. На второй объяснил:

– Нас теперь трое. Рассказывайте.

Рассказывал Снегирь, Емеля время от времени вставлял реплики, но Грин почти не слушал. Он знал, что мальчику нужно выговориться – в первый раз был на настоящей акции. Однако детали перестрелки значения не имели, думать сейчас надо было о другом.

– …Он отбежал немножко и упал. Ему вот сюда попало. – Снегирь показал повыше ключицы. – Мы с Гвоздем хотели его на руки подхватить, а он быстро так приставил револьвер к виску… Голову в сторону дернуло, и упал. А мы все побежали…

– Хорошо, – перебил Грин, решив, что хватит. – К делу. Мешки с деньгами на вокзале. Взять взяли, теперь переправить в Питер. Трудно: полиция, жандармерия, филеры. Раньше искали только нас, теперь еще и деньги. А нужно срочно.

– Я думала, – быстро сказала Игла. – Можно отправить шестерых человек, каждому дать по мешку. Не может быть, чтобы все шестеро попались, кто-то непременно проскочит. Завтра этим займусь. Пятеро есть, я буду шестая. Мне как женщине даже легче.

– Завтра так завтра, – потянулся Емеля. – Утро вечера мудренее.

– Я тоже могу взять, – подала голос Жюли. – Только в моем багаже мешок будет смотреться странно. Я переложу пачки в чемодан, ладно?

Грин достал часы. Половина двенадцатого.

– Нет. Завтра они так обложат, что не вывезти. Будут вещи досматривать, нельзя. Сегодня.

– Что сегодня? – недоверчиво спросила Игла. – Деньги провозить сегодня?

– Да. Ночным. В два.

– Но это совершенно невозможно! Уже сейчас поднята вся полиция. Я пока сюда ехала, несколько раз видела, как повозки останавливали. А на вокзале, поди, такое творится…

И тогда Грин изложил свой план.

Предусмотреть нельзя было только одно – что после взрыва начальник вокзала с перепугу задержит отправление петербургского поезда и вообще прекратит движение на железной дороге.

А так всё прошло в точном соответствии с планом.

Без двадцати минут два Грин подвез Иглу и Жюли, одетых барыней и служанкой, к камере хранения, и остался ждать, потому что на вокзале ему показываться было никак невозможно.

Носильщик погрузил мешки на тележку и приготовился катить к поезду, но тут тощая, строгая барыня устроила своей смазливой горничной разнос за какую-то забытую дома картонку, да так увлеклась, что спохватилась только на втором звонке и сама еще на носильщика набросилась – почему медлит, не везет мешки в багажный вагон. Против ожиданий с ролью Игла справилась превосходно.

Одновременно со вторым звонком полагалось вступить Емеле со Снегирем. Времени съездить к Нобелю за снаряженной бомбой у них было достаточно.

И точно – едва тележка с мешками приблизилась к выходу на перрон, едва четверо в штатском нацелились подойти к носильщику, которого подпихивала сумочкой в спину сварливая барынька, как с той стороны, где платформы, грянул глухой, гулкий взрыв, сопровождаемый криками и звоном стекол.

Филеры, разом забыв о тележке, ринулись на грохот, а барыня толкнула замешкавшегося носильщика, чтобы скорее поворачивался. Мало ли что там на вокзале стряслось – поезд ждать не станет.

Дальнейшего Грин не видел, однако можно было не сомневаться, что Игла и Жюли благополучно достигнут вагона, а мешки будут беспрепятственно помещены в багажное отделение. Жандармам и агентам стало не до досмотра.

Но минуты шли, а последнего звонка все не давали. В двадцать минут третьего Грин решился отправиться на рекогносцировку. Судя по хаотическому мельтешению синих шинелей в окнах, можно было не опасаться, что узнают.

Поговорил с растерянным служителем. Выяснил, что какой-то офицер взорвал большого полицейского начальника и скрылся. Это было хорошо. И еще выяснил, что нынче ночью дорога будет перекрыта. А это значило, что в самом главном акция не удалась.

Почти час ждал, пока Игла и Жюли вернутся с мешками.

Потом оставил женщин и повез деньги на явку, к Виндавским пакгаузам.

Подробности рассказал Емеля.

– Перед тем как из вокзала к поездам выходить, обшарили меня по всей форме. А я чистенький, без багажа, и билет на Питер третьего класса. Что с меня возьмешь. Прохожу на платформу, встаю в сторонке, жду. Смотрю – Снегирек подплывает. С большущим букетом, физия румяная. На него они и не взглянули. Кто про такого херувима вообразит, что у него в букете бомба. Сошлись в месте, где потемнее. Я бомбу тихонько вынул и в карман. Время хоть и ночное, а народу полно. Пассажирский из Питера запоздал, встречающие ждут. На наш двухчасовой публика прибывает. Порядок, думаю. Никто на меня пялиться не станет. Помаленьку присматриваюсь к дежурке. А она, Гриныч, окном прямо на платформу выходит. Шторки раздвинуты, и все внутри видать. За столом наш именинник сидит, около двери офицерик молодой зевает. По временам кто-то заходит, выходит. Не спят люди, работают. Я прошелся мимо, гляжу – мать честная, а фортка-то у них нараспашку. Знать, натоплено сильно. И так это на душе тепло стало. Э, соображаю, Емеля, рано тебе еще помирать. Раз такая везень, может, еще и ноги унесешь. Снегирек, как уговорено, напротив окна стоит – шагах в двадцати. Я сбоку в тенечке жмусь. Раз колокол ударил. До отправления десять минут, девять, восемь. Стою, молюсь Николе-угоднику и Сатане-греховоднику: только б фортку не закрыли. Трень-брень – второй колокол. Пора! Прошел мимо окошка неспеша и коротко так, как кошка лапой, в форточку бульбу. Аккуратно легла, даже по раме не чиркнула. Успел еще шагов пять пройти, и тут как шарахнет! Что началось – матушки-светы! Бегут, свистят, орут. Слышу, Снегирек звонко: „Вон он, к путям побежал! В офицерской шинели!“ Всей толпой туда и затопотали, а мы легохонько, скромнехонько, через боковой и на площадь. А там давай бог ноги.

Грин слушал Емелю, а смотрел на Снегиря. Тот был непривычно молчалив и понур. Сидел на мешке с деньгами, подперев голову. Лицо несчастное, и на глазах слезы.

– Ничего, – сказал ему Грин. – Вы все сделали, как нужно. Что не получилось – не виноваты. Завтра придумаю по-другому.

– Я хотел крикнуть, но не успел, – всхлипнул Снегирь, по-прежнему глядя вниз. – Нет, вру. Растерялся. Боялся, крикну – Емелю выдам. И второй звонок уже был. А Емеле сбоку не видно было…

– Чего не видно-то? – удивился Емеля. – Выйти он не мог. Я как мимо окна проходил, глаз скосил – синий мундир на месте был.