В гостях у Сталина. 14 лет в советских концлагерях - Павел Назаренко

С грустью вспоминают старую жизнь. Соратников по 15-му батальону не удалось найти. Их давно не стало.

Оставляю станицу. Сердце болит и тоскует. Хочется взглянуть на нашу красавицу Кубань и передать ей поклон от лагерников кубанцев оставшихся еще в лагерях и завещавших мне эту миссию.

Выезжаю за станицу. Невдалеке за камышами виднеется Андреевская гора с «Волчьими Воротами», памятные мне с 1918 года за время моего бегства от большевиков. Дорога до пристани и парома один кил. вымощена грубым булыжником, еще в дореволюционное время. Езда по таким дорогам не особенно приятная, но желание скорее приехать к реке, побеждает все и ноги, как автоматы все чаще и чаще нажимают на педали.

Все внимание и взор мой направлены вперед, туда, где виднеются старые роскошные вербы. В два ряда по берегам, стоят они, как стражи, бесконечной цепью. Кажется, что они подступают все ближе и ближе к ней — Кубани, и вот уже их многие гнущиеся веточки опустились в прохладу вод. Как маленькие дети, играясь, стараются своими крохотными пальчиками маленьких ручонок задержать ускользающую струю, влекущую их за собой, так и они погрузив свои веточки в недра ее играются ею, купая свои зеленые листочки и оставляя на поверхности вод маленькие бороздки на короткое время, а сами с высоты глядят и не наглядятся, не налюбуются своими пышными зелеными нарядами, отражающимися в ее зеркальных водах.

Камыши — гиганты, неисчислимою ратью, тоже надвинулись к берегам, не то наступая, не то охраняя, от кого-то, свою красавицу, стремящуюся к берегам морей Черного и Азовского.

Прими низкий поклон родная, от своих сынов, томящихся и страдающих в многочисленных сибирских лагерях и тюрьмах, болеющих душой о тебе и никогда но забывающих тебя.

Склонился и я, давнишний изгнанник, в поклоне к ней, родной нашей Кубани, многоводной и раздольной, приветствуя ее и любуясь ею. Гляжу в ее хладные воды, бегущие и перекатывающиеся легкой волной, и все прошлое воскресает передо мной: все умершие и напрасно погибшие, все ушедшие и, воротятся ли они когда назад?

Увы! Не воротятся, а если и воротятся, то найдут новое. К старому возврата нет. Красный дракон постарается слизать своим страшным языком и выжечь своими огненными глазами все — когда-то родное, милое, дорогое и никогда незабываемое.

Путь к Темрюку

Переезжаю паромом через реку Кубань. Вода хлюпает, ударяясь о борты баркасов парома, гоня его к другому берегу, к причалу среди роскошных верб. Приплыл паром к причалу. Слегка стукнувшись, остановился. Закрепили канатами и публика повалилась на берег.

Схожу и я и иду по дамбе, под густой сенью деревьев в приятной прохладе. Вот и дорога к Андреевской горе и «Волчьим Воротам» лежит, разрезав на две части плотную массу камышей. Из гущи камышей доносится перекличка плавневых птиц. «Карась, калась, лин, лин». Через дорогу, по пыли, бесконечные следы переползающих, довольно, крупных змей и черепах. Камыши расступаются и передо мною мощеная дамба, довольно пострадавшая от времени, ведет к «Волчьм Воротам». Переодолев подъем, выхожу на пространную равнину полей. Вдали к ст. Анастасиевской, видны большие облака дыма поднимающимся к небесам.

Как оказалось — саботаж. Неизвестными лицами были подожжены огромнейшие три скирды колхозной соломы. Невзирая на сильные поиски — виновных но нашли. Путь мой лежит через станицу Курчанскую. Эта станица, не особенно богатая в прошлом, теперь выглядит нищенкой. Кроме главной улицы, укатанной машинами, остальные улицы позаростали бурьяном и по ним нигде не видно следов: колес подвод и лошадинных копыт. Всюду беднота — нищета.

Почти от «Волчьих Ворот» и до Темрюка, дороги грунтовые и во время дождей почти непроходимые для машин. Гусеничные тракторы все время дежурит, вытягивая завязшие машины из грязи, пока не подсохнут дороги. Всюду голь — ни дерева, ни куста.

Город Темрюк

В г. Темрюке я был недолго и жил с большой предосторожностью, чтобы не привлечь на себя взоров усердных прислужников Советских коммунистических владык. Но и за короткое время я успел его распознать. Он не далеко ушел от того Темрюка 1918 года, когда в нем, по велению тогдашних заправил, я должен был быть расстрелянным, но благодаря добрым людям избежал этой участи и судьбе было угодно, чтобы я посетил его вновь.

Его окрестности: «Сады» и поселения по над лиманом /ул. Буденного/, пострадали от войны очень много. Чуть ли не все дома были разрушены и теперь обновлялись. Особых строительств в самом Темрюке не наблюдалось.

Колхозницы темрючанки себя чувствуют много лучше чем казачки в станичных колхозах. Они более активны в защите своих прав и сильнее дают отпор своему колхозному начальству. К ним столько но припираются, как к казачкам станичных колхозов. Они не считаются врагами, у советских социалистических заправили

Возвращение в ст. Холмскую

Пробыв пару не ноль в окрестностях города Темрюка, у своего родственника, возвращаюсь к своему месту жительства. Слава Богу, все сошло благополучно. Мои друзья на вопрос энкаведистов ответили, что я, где то в станице работаю, а меня сразу уведомили телеграммой и я немедля вернулся. Продолжаю обживаться.

Пробую в общей массе советского народа затеряться, но это невозможно: не имея советской отшлифовки, я всюду кажусь белой вороной, а второе я должен быть на глазах у работников МВД.

Пробовал просить у них работу, — но дают и живи как хочешь. Но люди говорят: «свет не без добрых людей». Нашлись и здесь добрые люди. Снабдили кое чем из инструментов и я начал работать по столярному ремеслу, с чего и жил и присматривался к жизни в сов. «раю», или, как говорят советские люди, в «стране чудес».

Самое необходимое в моем ремесле: клей, краски, гвозди, даже в Краснодаре с трудом и не всегда можно было достать и приходилось идти на знаменитую советскую «толкучку». Очень многих инструментов и в Краснодаре нельзя было найти и приходилось все делать самому при помощи кузнецов, работающих на производстве.

Частных мастерских вообще нет. Торговых магазинов — лавок тоже нет. Все государственное или колхозное. В магазины товары привозились не аккуратно и когда привозились, то создавались огромные очереди. Так я однажды, в Краснодаре перед универсальным магазином видел очередь в 300–400 человек, стоящих за ситцем, который привозился очень редко.

Продавщицы, особенно в станицах, в магазинах и ларьках держат себя покровительствующе и, как будто бы, все зависит только от них, В большинстве, не честны. Всегда стараются на весах не довесить покупателю, чего бы то ни было: хлеб, масло, сахар и пр. и пр. Через них черным ходом, товары особенно мануфактура и готовое платье, уходит на «толкучку», или просто по рукам нуждающихся, но уже по высшей цене, нежели должны были продаться в магазинах.

Так и мне приходилось покупать сахар и другие предметы от перепродавцов «из-под полы». На главных местах в станице, имеются доски для объявлений, на которых все время виднеются объявления, зовущие граждан и гражданок вербоваться на хорошие работы, главным образом на восток — в Сибирь. Нередко простаки попадались на удочку в погоне за «длинными рублями», и через несколько месяцев возвращались «без штанов», как говорят, на свою родину — Кубань. Но на Кубани — Краснодарском крае, особенно в станицах, тоже не разгонишься и поэтому существует тяга /особенно/ молодежи обоего пола к городам и главным образом на строительные работы.

Строительство

Я но сказал бы, чтобы СССР государство развернулось в строительство на столько, сколько оно кричит в печати о своих достижениях.

На Кубани очень мало было государственных строек и при мне Краснодар /центр города/ такой же, каким он был в 1918 году, но порядочно пришедший в упадок. Несколько зданий воздвигнуто в центре, 5–6 и все. Улицы поддерживаются в центре не плохо, но никак не привыкнут к своим именам, так Красная улица была переименована в ул. Сталина и когда отдел милиции МВД послал по этому адресу, то я имел довольно хлопот, пока не нашел но уже не ул. Сталина, а улицу Красную. Имя Сталина улетучилось.

В Сибири я сам, одно время, работал на стройках, как заключенный. Строительство но далеко ушло от точки замерзания, и квартирный вопрос — тяжелый, больной вопрос, который наверно, никогда государству не решить без индивидуальных строительств.

Мне приходилось видеть в городе Прокопьевске новые здания 5–6 летние с трещинами от верха до низу. Вверху начало — небольшая трещина, а к низу все больше расширяется и у фундамента кошка или небольшая собака может свободно пролезть через нее.

На малые трещины но обращают внимания, т. к. это нормальное явление. Всюду их можно видеть.

Я заинтересовался этим и спросил одного инженера, почему так плохо строятся дома? Он ответил: «Стройка добросовестна, но условия, при которых она делалась /время года/ всему виной.