Окопники - Коллетив авторов (под редакцией Г. И. Василенко)

Тесля вернулся ни с чем. Следы комбата терялись где-то на пути во вторую роту.

— Не нашли, — доложил я полковнику в полной уверенности, что за этим последует нагоняй.

— Знаю, — прогудел в телефонной трубке басовитый голос командира полка. — Контужен твой «первый». Бери все его хозяйство в свои руки. И без промедления.

— Как?

— Что «как»?

Я молчал. Такое решение командира полка застало меня врасплох.

— Передай свап самовары любому из командиров взводов, а сам становись на место первого, — уточнил он.

— Есть! Но…

— «Но» будешь говорить, когда верхом на высоту прочно сядешь, — прервал меня полковник. — Пришлем под

могу. Обо всем докладывай. Думаю, сегодня не будет хуже, чем было.

Я вызвал Сидорина, передал ему роту и направился вместе с Теслей на НП батальона. По дороге сказал Тесле:

— Будешь у меня ординарцем.

— А справлюсь?

— Справишься.

— А чоботы новые получу?

— Получишь…

Подмога, обещанная командиром полка, не заставила долго ждать. Пришел капитан Акишкин. Как раз в тот момент я докладывал обстановку начальнику штаба полка. Выслушав меня, он не забыл сказать несколько ободряющих фраз, приведя слова Суворова:

— Русские прусских всегда бивали, русские в Берлине бывали. Думай о Берлине, и тогда высота будет наша!

Совсем иначе повел со мною капитан Акишкин. Высокий, широкоплечий, перетянутый ремнями, с биноклем на груди и планшетом на длинном ремешке, он, как всегда, важничал. Небрежно бросил мне:

— Доложите, что тут у вас происходит.

— Вы же слышали мой доклад начальнику штаба.

Акишкин смерил меня грозным взглядом, демонстративно подошел к телефону, покрутил ручку.

— Алло! Алчо!.. Что мух там ловите? Живо соедините меня с десятым!.. Товарищ десятый, нахожусь в хозяйстве Кулакова. Все в пределах нормы… Что?.. Да, капитан Акиш…

— запнулся он на получлове.

Самодовольная улыбка улетучилась с его лица, будто ее и не было, губы напряглись: по всей видимости, доклад его не получил одобрения. Возможно, потому, что начальник штаба полка уже знал, какова у нас обстановка, а может, из-за того, что по телефону запрещалось называть фамилии и звания.

После этого Акишкин заговорил со мною уже несколько мягче, но все‑таки с явным превосходством:

— Я прибыл к вам, чтобы не допустить потери высоты.

— Вы прибыли помогать мне, — уточнил я. — И уберите, пожалуйста, вашу карту. В роту вы найдете дорогу и без нее,

, вас проводят.

Акишкин послушно свернул карту. Я с сожалением вспомнил о моем планшете, потерянном сегодня на нейтральном поле во время штурма высоты. Даже сказал об этом Акишкину, прибавил, что вместе с планшетом лишился и фотографии дорогого мне человека, которую получил за несколько минут до начала артподготовки.

— Кто же этот человек, если не секрет? — не без иронии спросил капитан.

— Долго рассказывать. А если кратко, то дочь хозяйки дома, где не так давно был мой наблюдательный пункт.

— Значит, она проживала на оккупированной территории?

Акишкин осуждающе покачал головой, достал из самодельного алюминиевого портсигара папироску, постучал мундштуком о крышку и изрек, многозначительно растягивая слова:

— Не пон — и-нимаю, какие могут быть сейчас рома — а-аны? Не понимаю! До смерти ж всего четыре шага…

Акишкин всегда оставался Акишкиным: хлебом не корми, только дай поморализировать. Особенно любил он поучать нашего брата — тех, кто получил офицерское звание во время войны. Самому ему довелось закончить военное училище весной сорок первого года, и на этом основании он относил себя к числу «кадровых военных», а нас считал «скороспелыми».

Я сказал:

— Военные люди, товарищ капитан, — измеряют расстояние метрами и километрами. И не до смерти, а до Берлина.

— Вы себе слишком много позволяете, — обиделся Акишкин. — Кадровый командир воздержался бы от таких вольностей. Чем прикажете мне заняться?

— Буду благодарен, если вы пойдете во вторую роту. Там командир убит. Кстати, вот он все время подсчитывал, сколько километров осталось до Берлина… Рота сейчас зарывается в землю. К утру надо зарыться как можно глубже, иначе придется туго… Кузьмич, — позвал я Тесшо, — проводи капитана!

В открытую дверь землянки было видно, как над передним краем часто вспыхивают ракеты. От немцев к нам буквально лились ручьями трассирующие пули. Завывали мины, гремели разрывы. Я с тревогой подумал о капитане и

телефонисте: не настигла бы их беда по пути во вторую роту, как это случилось с командиром батальона…

27

Комбат вернулся из медсанбата через неделю. Я передал ему батальон так же, как принимал сам, — без всяких там «актов». В писанине не было необходимости: обстановку Кулаков знал, задачу от командира полка получил, лишних вопросов не задавал.

Батальон в тот день начал продвигаться к деревне, которая, судя по карте, раскинулась большой подковой на пологих скатах вокруг пруда. Минометчики едва успевали за стрелковыми ротами. Командиры взводов и старшина уже не раз предлагали мне сделать привал, дать людям передохнуть.

— Им что? — говорил старшина, имея в виду стрелков. — Они налегке чешут. А у нас каждый, как верблюд, навьючен.

Я не соглашался на привал, пока не прояснится обстановка на — подступах к деревне. Рота и так отстала.

В придорожных полях цвели васильки и маки.

— Красные маки, синие васильки! — непроизвольно вырвалось у меня.

Саук, шагавший следом, поглядел на меня удивленно и спросил:

— Вы, товарищ старший лейтенант, стихов не пишете?

— Не пишу, но иногда читаю. В вещмешке лежит книга стихов Тютчева, — ответил я с нарочитой бодростью.

— Все ясно, — проскрипел Саук.

Что ему было ясно, я не стал расспрашивать — сам вымотался так, что было не до разговоров…

Стрелковые роты управились без нашей помощи — с ходу выбили гитлеровцев из деревни и продолжали преследовать их. Значит, и нам нужно было безостановочно двигаться вперед. Я разрешил остановку у деревенского колодца всего на пятнадцать минут. Пусть хлопцы попьют холодной воды. У всех давно фляги пустые, а день выдался на ред-_ кость жарким.

К колодцу вышла пожилая женщина с девочкой на руках. Тут же стоял подросток. Он приблизился ко мне и, с опаской поглядывая на женщину, попросил:

— Товарищ начальник, возьмите меня с собою!

Он приподнял голову, до предела вытянул свою тонкую шейку, даже, кажется, на цыпочки привстал и все равно выглядел ребенком. Пришлось огорчить его:

— Рано тебе…

Бабка услышала наш разговор, стала жаловаться на

внука:

— Сладу с ним не стало! При немцах грозился, что в партизаны уйдет. Теперь вот в солдаты рвется. Без отца и матери совсем от рук отбился.

— А где же они? — полюбопытствовал я.

— Известно где! Как началась война, сдали на мое попечение посгрелят своих, а сами — на фронт… Не встречали, случайно, Назаровых? Они врачи.

— Нет, не приходилось, — ответил я, шобуясь девочкой: у нее были густые льняные волосы и удивительно синие большие глаза.

Издалека послышался гул самолетов.

— Фашисты, — подсказал Полулях.

— Становись! Быстрее, быстрее, — заторопил я роту.

Надо было выбираться из деревни, уйти в лес, видневшийся неподалеку.

Самолеты прошли на небольшой высоте и закружились над полем.

— Там же тыщи наших людей, — объяснила старая женщина. — Немцы их со всей округи собрали. Хотели угнать куда‑то, а тут вы подоспели — сами немцев погнали.

Сбросив бомбы на невидимую мне цель и обстреляв ее из пулеметов, самолеты развернулись и стремительно приближались к деревне.

— Вы бы шли в какое‑нибудь укрытие, — посоветовал я

бабке.

— И то правда, — согласилась она. — В попэеб пойду. Мы там спасаемся.

Бабка с девочкой на руках поспешно скрылась за калиткой, а парень не торопился, показывал характер: помог наполнить водой мою флягу и лишь после этого медленно пошел во двор.

Нарастающий свист бомбы заставил залечь под окнами хаты. Бомба разорвалась недалеко. Хата задрожала, зазвенели стекла. На меня стаей черных птиц полетели с крыши дранки, сорванные взрывной волной.

Новых разрывов не последовало. Я вскочил на ноги, отряхнулся и тут же услышал крик. Со двора выбежал парнишка, который минуту назад наливал воду в мою флягу.

— Что случилось?

Он, видно, не в силах был говорить. Только показал рукой на калитку.

Посредине двора стояла бабка, платок съехал с головы на плечи, ветер разметал седые волосы. Она крепко сжимала окровавленное тело внучки.

— Лучше бы меня!.. Почему не меня убили?..

Роту я догнал уже в лесу. Все там были целы и невредимы. На деревню фашистские самолеты сбросили всего лишь одну бомбу.